Кандид, чистый и искренний юноша, воспитывается в нищем замке нищего,
но тщеславного вестфальского барона вместе с его сыном и дочерью. Их домашний
учитель, доктор Панглосс, доморощенный философ-метафизик, учил детей, что они живут
в лучшем из миров, где все имеет причину и следствие, а события стремятся
к счастливому концу.
Несчастья Кандида и его невероятные путешествия начинаются, когда его изгоняют
из замка за увлечение прекрасной дочерью барона Кунигундой.
Чтобы не умереть с голоду, Кандид вербуется в болгарскую армию, где его секут
до полусмерти. Он едва избегает гибели в ужасном сражении и спасается бегством
в Голландию. Там он встречает своего учителя философии, умирающего от сифилиса. Его
лечат из милосердия, и он передаёт Кандиду страшную новость об истреблении семьи
барона болгарами. Кандид впервые подвергает сомнению оптимистическую философию
своего учителя, настолько потрясают его пережитое и ужасное известие. Друзья плывут
в Португалию, и, едва они ступают на берег, начинается страшное землетрясение.
Израненные, они попадают в руки инквизиции за проповедь о необходимости свободной
воли для человека, и философа должны сжечь на костре, дабы это помогло усмирить
землетрясение. Кандида хлещут розгами и бросают умирать на улице. Незнакомая старуха
подбирает его, выхаживает и приглашает в роскошный дворец, где его встречает
возлюбленная Кунигунда. Оказалось, что она чудом выжила и была перепродана
болгарами богатому португальскому еврею, который был вынужден делить её с самим
Великим Инквизитором. Вдруг в дверях показывается еврей, хозяин Кунигунды. Кандид
убивает сначала его, а затем и Великого Инквизитора. Все трое решают бежать,
но по дороге какой-то монах крадёт у Кунигунды драгоценности, подаренные ей Великим
Инквизитором. Они с трудом добираются до порта и там садятся на корабль, плывущий
в Буэнос-Айрес. Там они первым делом ищут губернатора, чтобы обвенчаться,
но губернатор решает, что такая красивая девушка должна принадлежать ему самому,
и делает ей предложение, которое она не прочь принять. В ту же минуту старуха видит
в окно, как с подошедшего в гавань корабля сходит обокравший их монах и пытается
продать украшения ювелиру, но тот узнает в них собственность Великого Инквизитора.
Уже на виселице вор признается в краже и подробно описывает наших героев. Слуга
Кандида Какамбо уговаривает его немедленно бежать, не без основания полагая, что
женщины как-нибудь выкрутятся. Они направляются во владения иезуитов в Парагвае,
которые в Европе исповедуют христианских королей, а здесь отвоёвывают у них землю.
В так называемом отце полковнике Кандид узнает барона, брата Кунигунды. Он также
чудом остался жив после побоища в замке и капризом судьбы оказался среди иезуитов.
Узнав о желании Кандида жениться на его сестре, барон пытается убить низкородного
наглеца, но сам падает раненый. Кандид и Какамбо бегут и оказываются в плену у диких
орейлонов, которые, думая, что друзья — слуги иезуитов, собираются их съесть. Кандид
доказывает, что только что он убил отца полковника, и вновь избегает смерти. Так жизнь
вновь подтвердила правоту Какамбо, считавшего, что преступление в одном мире может
пойти на пользу в другом.
На пути от орейлонов Кандид и Какамбо, сбившись с дороги, попадают в легендарную
землю Эльдорадо, о которой в Европе ходили чудесные небылицы, что золото там
ценится не дороже песка. Эльдорадо была окружена неприступными скалами, поэтому
никто не мог проникнуть туда, а сами жители никогда не покидали своей страны. Так они
сохранили изначальную нравственную чистоту и блаженство. Все жили, казалось,
в довольстве и весёлости; люди мирно трудились, в стране не было ни тюрем,
ни преступлений. В молитвах никто не выпрашивал благ у Всевышнего, но лишь
благодарил Его за то, что уже имел. Никто не действовал по принуждению: склонность
к тирании отсутствовала и в государстве, и в характерах людей. При встрече с монархом
страны гости обычно целовали его в обе щеки. Король уговаривает Кандида остаться в его
стране, поскольку лучше жить там, где тебе по душе. Но друзьям очень хотелось
показаться на родине богатыми людьми, а также соединиться с Кунигундой. Король
по их просьбе дарит друзьям сто овец, гружённых золотом и самоцветами. Удивительная
машина переносит их через горы, и они покидают благословенный край, где на самом
деле все происходит к лучшему, и о котором они всегда будут сожалеть.
Пока они движутся от границ Эльдорадо к городу Суринаму, все овцы, кроме двух,
гибнут. В Суринаме они узнают, что в Буэнос-Айресе их по-прежнему разыскивают
за убийство Великого Инквизитора, а Кунигунда стала любимой наложницей губернатора
Решено, что выкупать красавицу туда отправится один Какамбо, а Кандид поедет
в свободную республику Венецию и там будет их ждать. Почти все его сокровища крадёт
мошенник купец, а судья ещё наказывает его штрафом. После этих происшествий низость
человеческой души в очередной раз повергает в ужас Кандида. Поэтому в попутчики
юноша решает выбрать самого несчастного, обиженного судьбой человека. Таковым
он счёл Мартина, который после пережитых бед стал глубоким пессимистом. Они вместе
плывут во Францию, и по дороге Мартин убеждает Кандида, что в природе человека
лгать, убивать и предавать своего ближнего, и везде люди одинаково несчастны
и страдают от несправедливостей.
В Париже Кандид знакомится с местными нравами и обычаями. И то и другое весьма его
разочаровывает, а Мартин только больше укрепляется в философии пессимизма. Кандида
сразу окружают мошенники, лестью и обманом они вытягивают из него деньги. Все при
этом пользуются невероятной доверчивостью юноши, которую он сохранил, несмотря
на все несчастья. Одному проходимцу он рассказывает о любви к прекрасной Кунигунде
и своём плане встретить её в Венеции. В ответ на его милую откровенность Кандиду
подстраивают ловушку, ему грозит тюрьма, но, подкупив стражей, друзья спасаются
на корабле, плывущем в Англию. На английском берегу они наблюдают совершенно
бессмысленную казнь ни в чем не повинного адмирала. Из Англии Кандид попадает
наконец в Венецию, помышляя лишь о встрече с ненаглядной Кунигундой. Но там
он находит не её, а новый образец человеческих горестей — служанку из его родного
замка. Ее жизнь доводит до проституции, и Кандид желает помочь ей деньгами, хотя
философ Мартин предсказывает, что ничего из этого не получится. В итоге они встречают
её в ещё более бедственном состоянии. Сознание того, что страдания для всех неизбежны,
заставляет Кандида искать человека, чуждого печали. Таковым считался один знатный
венецианец. Но, посетив этого человека, Кандид убеждается, что счастье для него
в критике и недовольстве окружающим, а также в отрицании любой красоты. Наконец
он обнаруживает своего Какамбо в самом жалком положении. Тот рассказывает, что,
заплатив огромный выкуп за Кунигунду, они подверглись нападению пиратов,
и те продали Кунигунду в услужение в Константинополь. Что ещё хуже, она лишилась
всей своей красоты. Кандид решает, что, как человек чести, он все равно должен обрести
возлюбленную, и едет в Константинополь. Но на корабле он среди рабов узнает доктора
Панглосса и собственноручно заколотого барона. Они чудесным образом избегли смерти,
и судьба сложными путями свела их рабами на корабле. Кандид немедленно их выкупает
и отдаёт оставшиеся деньги за Кунигунду, старуху и маленькую ферму.
Хотя Кунигунда стала очень уродливой, она настояла на браке с Кандидом. Маленькому
обществу ничего не оставалось как жить и работать на ферме. Жизнь была поистине
мучительной. Работать никто не хотел, скука была ужасна, и только оставалось, что без
конца философствовать. Они спорили, что предпочтительнее: подвергнуть себя стольким
страшным испытаниям и превратностям судьбы, как те, что они пережили, или обречь
себя на ужасную скуку бездеятельной жизни. Достойного ответа никто не знал. Панглосс
потерял веру в оптимизм, Мартин же, напротив, убедился, что людям повсюду одинаково
плохо, и переносил трудности со смирением. Но вот они встречают человека, живущего
замкнутой жизнью на своей ферме и вполне довольного своей участью. Он говорит, что
любое честолюбие и гордыня гибельны и греховны, и что только труд, для которого были
созданы все люди, может спасти от величайшего зла: скуки, порока и нужды. Работать
в своём саду, не пустословя, так Кандид принимает спасительное решение. Община
упорно трудится, и земля вознаграждает их сторицей. «Нужно возделывать свой сад», —
не устаёт напоминать им Кандид.
«Vom Nutzen und Vorteil der Historie fur das Leben», 1874 — сочинение Ницше, входящее в
серию культуркритических эссе, объединенных общим названием «Несвоевременные
размышления». Первоначально Ницше планировал написать около двадцати эссе на
единую культуркритическую тему, но ему удалось осуществить лишь четыре очерка,
одним из которых и является «О пользе и вреде истории для жизни». Побудило Ницше к
созданию такой серии тяжелое переживание им безучастного отношения современников к
творчеству Р.Вагнера, а также его предощущение краха не только музыки, но и всей
культуры.
Это небольшое сочинение раскрывает становление ницшевской мысли, здесь еще
ощущается желание опереться на авторитет, в роли которого выступает Гёте. Но это
не повтор и пересказывание гётевских размышлений об истории, а диалог,
предугадывание возможных суждений Гёте на эту тему, а также критика современности,
облекаемая уже не в «гётевские одежды», а в свои, ницшеанские, отсюда и превращение
критики в священную ярость. Свое сочинение Ницше начинает словами Гёте: «Мне,
во всяком случае, ненавистно все, что только поучает меня, не расширяя
и непосредственно не оживляя моей деятельности». Тем самым, Ницше пытается
воскресить идеи самого Гёте: ровно столько прошлого, сколько необходимо для
свершения настоящего. Человеку нужна история, но для жизни и деятельности, а не для
уклонения от нее. Но в то же время история может обернуться и против самой жизни,
явиться причиной ее угасания и гибели. Целью сочинения «О П.иВ.И.дляЖ.» как раз
и является рассмотрение того, как и почему история может нести вред всему живому и как
обезопасить себя от ее вредоносной силы, а также что есть история в ее истинном
понимании. Отсюда и название этого размышления как «несвоевременного», ибо Ницше
ставит перед собой задачу объяснить то, чем настоящее время гордится, а именно,
историческим образованием. Такой «эксперимент» был проделан философом над самим
собой, и право на это ему дала его специальность классического филолога, так как,
по словам Ницше, смысл классической филологии заключается в том, чтобы действовать
несвоевременно и благодаря этому влиять на настоящее.
Главное положение Ницше — это отрицание истории как абсурда: нет прошлого как
застывшего, ставшего, превратившегося в историю, как простого перечисления событий
во времени. Для такого понимания, по Ницше, — истинного понимания истории,
необходимо, во-первых, чувствовать неисторически. Неисторически живет животное, оно
полностью растворяется в настоящем. Играм ребенка свойственно также неисторическое
чувство как способность к забвению — попытка сотворить новое не зная и не смотря
на авторитеты прошлого. По мысли философа, для счастья существует только одно
условие, которое делает счастье счастьем: способность забвения, или «способность
в течение того времени, пока длится это счастье, чувствовать неисторически». Полностью
лишенный такой способности забывать человек теряет веру в свое собственное бытие,
в себя самого. Отсюда Ницше делает вывод, что жить почти без воспоминаний возможно,
но совершенно немыслимо жить без возможности забвения вообще, иначе
гипертрофированная степень развития исторического чувства приведет к ущербу для
всего живого и к его гибели. Для нахождения степени, при которой история
не превращается в могильщика настоящего, необходимо знать, как велика «пластическая
сила» человека. Под такой силой Ницше разумеет способность расти из себя самого,
претворять прошедшее и чужое, делать его своим, восстанавливая из себя самого его
разбитые формы. Только так человек может творить свой собственный горизонт, где
историческое не оказывало бы пагубного влияния, а то, что человек не смог подчинить
себе, он смог бы забыть, т.е. это выходило бы за пределы его горизонта. Такое познание
прошлого будет соответствовать закону: все живое может стать здоровым только внутри
известного горизонта. Необходимо отметить, что под здоровьем Ницше понимал силу
и способность создавать. Таким образом, «историческое и неисторическое одинаково
необходимы для здоровья отдельного человека, народа и культуры». Человек только тогда
делается человеком, когда он способен использовать прошедшее для жизни и потом вновь
превращать его в историю. Ницше различает человека исторического и надисторического.
У первого обращение к прошлому вызывает в нем стремление к будущему, и он верит, что
смысл существования раскроется в течение процесса существования (по Ницше, такой
человек живет именно неисторически, и его занятия историей служат не познанию,
но жизни). Второй же не видит спасения в процессе, для него прошлое и настоящее — это
одно и то же, и его мудрость неразрывно связана с отвращением к жизни. Для Ницше
изучение истории имеет значение только для целей жизни. Философ выставляет три
тезиса, раскрывающих противоречие между жизнью и мудростью: 1) в избытке истории
человек перестает быть человеком, т.е. историческая сила бессильна для него, как для
познающего, но, как надеется Ницше, еще не сделалась таковой для него, как живущего;
2) история, понятая как чистая наука, разрушает жизнь; отсюда ущербность
исторического образования, если оно не сопровождается нарождающейся культурой; 3)
основой истории является сама жизнь, но и жизнь нуждается в истории. По Ницше,
истинная история и жизнь взаимозависимы, они выступают как одно целое, поэтому
история никак не может стать чистой наукой вроде, например, математики. История,
по Ницше, принадлежит человеку в трояком отношении: как существу деятельному, как
существу охраняющему и как существу нуждающемуся в освобождении. На основе этих
трех отношений Ницше выделяет и три рода истории: монументальный, антикварный
и критический. Каждый из этих трех родов истории может полноценно развиваться лишь
на своей почве. Преобладание одного из них приводит, прежде всего, к извращению
жизни, а т.к. жизнь является основой истории, то в конечном итоге погибает и сама
история. Монументальное воззрение на историю представляет собой выделение в ней
ярких моментов, выдающихся людей. Польза монументальной истории для современного
человека заключается в том, что он учится понимать, что великое, которое некогда
существовало, было, во всяком случае, хоть раз возможно, и поэтому оно может быть
возможно еще когда-нибудь. Отсюда, такая история необходима для деятельного
человека, кто в своей борьбе нуждается в образцах.
Но преобладание именно этого рода истории ведет к искажению самого прошлого: все,
кроме ярких фактов, или, по определению Ницше, «эффектов в себе», предается
забвению. Монументальная история вводит в заблуждение при помощи аналогий:
воодушевление на подвиг может превратиться в фанатизм, а там недалеко и до войны,
если тем более представить себе под покровительством монументальной истории слабого
и закомплексованного человека. Антикварная история помогает человеку охранять
и почитать прошлое, создавать историю своего народа, творить «Мы». Но преобладание
антикварного рода опять-таки приводит, по мысли Ницше, к искажению прошлого:
антикварное чувство отдельного человека, общины, целого народа представляет собой
очень маленький мир, за границами которого ничего не видно, да и то, что входит в круг
их зрения, они видят слишком близко, а значит, и расплывчато. Другая опасность,
которую хранит в себе антикварная история, заключается в том, что этот род истории
способен только сохранять жизнь, а не порождать ее, отсюда настороженность или полное
неприятие чего-то нового. Поэтому человеку необходим наряду с монументальным
и антикварным способами изучения прошлого также третий способ — критический,
но и здесь только в целях служения жизни. Человек должен обладать силой разбивать
и разрушать прошлое, чтобы иметь возможность жить дальше, — ибо «всякое прошлое
достойно того, чтобы быть осужденным». Таким образом, человек может создать себе
такое прошлое, от которого он желал бы происходить. Как отмечает Ницше, такая
попытка всегда опасна, т.к. нелегко найти границу в отрицании прошлого; часто дело
ограничивается одним пониманием того, что хорошо, но для первого шага и этого
достаточно. В этом и заключается услуга, которую может оказать жизни история. Нападки
Ницше на современное общество имеют в своей основе попытку сделать историю наукой.
Противоречие современной культуры основывается на противоречивости современного
человека — противоречие между внутренней сущностью, которой не соответствует ничто
внешнее, и внешностью, которой не соответствует никакая внутренняя сущность.
Причину этого Ницше видит в том, что «мы все испорчены историей». Избыток истории
приводит и к заблуждению, что настоящая эпоха лучше и справедливее других эпох; этим
избытком нарушаются инстинкты народа, «задерживается созревание как отдельных
личностей, так и целого»; вырастает на основе этого избытка и вера в старость
человечества; благодаря избытку истории эпоха усваивает себе опасное настроение
иронии к самой себе, что ведет к цинизму, который, в свою очередь, способствует
развитию «расчетливой эгоистической практики», парализующей жизненные силы.
Отсюда Ницше приходит к заключению, что «современный человек страдает ослаблением
личности». Подавление инстинктов историей превратило людей в тени, которые боятся
проявить свою личность. На самом же деле история, по Ницше, должна была бы, прежде
всего, сообщать людям мужество быть честными, хотя бы даже «честными глупцами».
Таково всегда было ее влияние, но не теперь. Современность видит свою задачу в охране
истории, делает из нее множество разных историй, а не действительные события, что
лишает возможности для личности сделаться с помощью истории свободной, т.е.,
по Ницше, правдивой в отношении себя самой. Такая опасность для истории и жизни
заключается в историческом образовании. Ницше высказывает следующее положение:
«историю могут вынести только сильные личности, слабых же она совершенно
подавляет». Если чувства и ощущения человека слабы для того, чтобы помериться
с прошлым, тогда история сбивает их с толку. Чаще всего призванным к изображению
какого-то момента прошлого считается тот, кого этот момент нисколько не затрагивает.
Такое отношение к истории приводит к разрыву прошлого и настоящего. По мысли
Ницше, в объяснении прошлого человек должен исходить из того, что «составляет
высшую силу современности», только через напряжение всех своих чувств он сумеет
угадать в прошлом то, что есть в нем великого и ценного. Напряжение чувств
свидетельствует о том, что главное для человека — это построить свое будущее, поэтому
только такой индивид имеет право быть судьей прошлого.
Но если историческое чувство властвует над всем, то оно подрывает будущее, разрушает
иллюзию, которая и есть атмосферой творчества, т.к. «только в любви, только осененный
иллюзией любви может творить человек, т.е. только в безусловной вере в совершенство
и правду». Исторический инстинкт должен соединяться с инстинктом разрушения, но они
не должны действовать отдельно друг от друга. Современное Ницше историческое
образование разрушает иллюзию, подвергает жизнь опыту исторического
анатомирования, а также является самым лучшим средством ослепления юности: молодой
человек «прогоняется» сквозь строй столетий, постепенно утрачивая чувство различия
и новизны, ничему более не удивляясь. Рука об руку с историческим образованием идет
отвращение. Юноша чувствует себя лишенным почвы, и по сравнению с прошедшими
времена, в которых все было иначе, ему совершенно не важно, каков он сам.
Историческое образование прививает человеку и ироническое самосознание. Молодой
человек приходит к вере в старость человечества: раз скоро будет конец истории,
«мирового процесса», то к чему тогда волнение о будущем. Таким образом, по Ницше,
историческое чувство делает его обладателей пассивными и не способными к творчеству.
Так человек привыкает с юности гнуть спину перед «властью истории», поэтому он легко
будет механически поддакивать всякой власти. Но к счастью, как замечает Ницше,
история сохраняет и память о великих борцах против истории, т.е. против «слепой власти
действительности». Человек должен не хоронить свое собственное поколение,
но создавать новое, и если даже сам он родился «последышем», будущее будет знать его
только как первенца. Критика истории у Ницше сводится и к тому, что в настоящее время
признается тот род истории, который видит в инстинктах масс важные законы и факторы
истории, причем великие люди являются их отражением. Человек, по Ницше, должен
восстать против сборища беззубых и ироничных стариков, против безграничной власти
исторического чувства, против эгоизма масс и отстаивать права своей молодости,
защищать будущее.
Главное требование Ницше заключается в том, чтобы человек, прежде всего, учился жить
и чтобы, только научившись жить, пользовался историей — исключительно для целей
жизни. Средствами против исторической болезни являются неисторическое, т.е.
способность забывать и жить внутри своего горизонта, и надисторическое, т.е. те силы,
которые сосредоточивают наше внимание на том, что сообщает бытию характер вечного
и неизменного: на искусстве и религии. История как наука видит всюду совершившееся,
но нигде не видит существующего, вечного. Итак, надо вначале научиться жить,
оправиться от исторической болезни, и только потом снова заняться историей
и использовать прошлое в трояком смысле: монументальном, антикварном
и историческом; и не забывать, что история должна служить целям жизни.
Великий немецкий философ Иммануил Кант (1724-1804) написал небольшое сочинение
"К вечному миру" (Кенигсберг, 1745), отдав дань миротоворческим исканиям европейских
мыслителей. Эта работа обозначала непримиримый разрыв с "классическим реализмом"
Н. Макиавелли и Т. Гоббса и сформировавшееся начало идеалистической традиции в
теориях международных отношений. Политические идеи Иммануила Канта, высказанные
им в последние годы жизни, отражали философию "критического" или
"трансцедентального" идеализма ("Критика чистого разума") и этику нравственного
императива ("Основоположения к метафизике нравов").
Строго говоря, неверно механически распространять философский идеализм Канта на его
видение международных отношений. Он был близок Т. Гоббсу в обосновании их
природы: "Состояние мира между людьми, живущими по соседству, не есть естественное
состояние (status naturalis); последнее, наоборот, есть состояние войны, т.е. если и не
беспрерывные враждебные действия, то постоянная их угроза'' . Кант не строил иллюзий
насчет правителей, которые "никогда не могут пресытиться войной'' , говорил о
"порочности человеческой природы, которая в своем настоящем виде проявляется в
свободных отношениях государств" , и считал, что политик-практик "с гордым
самодовольством, свысока смотрит на теоретика как на школьного мудреца, совершенно
не опасного своими пустыми идеями для государства, которое исходит из принципов,
достигнутых в опыте'' .
Приведем цитату из его сочинения, которая вне контекста совершенно созвучна
политической философии Н. Макиавелли: "Государство, имеющее возможность не
подчиняться никаким внешним законам, не будет ставить в зависимость от суда других
государств тот способ, каким оно отстаивает по отношению к ним свои права; и даже
целая часть света, если она чувствует свое превосходство над другой, ни в чем ей,
впрочем, не препятствующей, не замедлит ограбить или даже поработить последнюю для
усиления своего могущества... Конечно, если нет свободы и основанного на ней
нравственного закона и все, что происходит или может происходить, есть исключительно
механизм природы, то политика (как искусство управления людьми) воплощает в себе
всю практическую мудрость, а понятие права есть бессодержательная мысль" .
Как раз в этом месте рассуждений философ, сформулировавший категорический
императив в качестве универсального нравственного закона, отвергал макиавеллистский
подход и доказывал, что понятие права, "безусловно, необходимо соединить с политикой
и возвысить его до ограничительного условия последней'' . Он делал свой выбор в пользу
"морального политика" (курсив Канта - Г. Н.), т.е. такого, который устанавливает
"принципы государственной мудрости, совмещающиеся с моралью", и отвергал
"политического моралиста, который приспосабливает мораль к потребностям
государственного деятеля".
Кант - поклонник Ж.-Ж. Руссо верил, в отличие от своего вдохновителя, и в возможность
установления с помощью всеобщей воли общественного договора между государствами,
но признавал, что "на практике нельзя рассчитывать на иное начало правового состояния,
кроме принуждения'' . В этом пункте обнаруживалась слабость его проекта вечного мира в
части гарантии его реализации.
План содержал шесть прелиминарных статей (в сокращенном изложении):
1) Ни один мирный договор не должен считаться таковым, если при его заключении была
сохранена открытая возможность новой войны.
2) Ни одно самостоятельное государство (большое или малое, это безразлично) ни путем
наследования или обмена, ни в результате купли или дара не должно быть приобретено
другим государством.
3) Постоянные армии... со временем должны полностью исчезнуть.
4) Государственные долги не должны использоваться во внешнеполитической борьбе.
5) Ни одно государство не должно насильственно вмешиваться в вопросы правления и
государственного устройства
6) других государств.
7) Ни одно государство во время войны с другим не должно прибегать к таким
враждебным действиям, которые сделали бы невозможным взаимное доверие в будущем,
в мирное время, как, например, подсылка убийц..., отравителей..., нарушение условий
капитуляции, подстрекательство к измене... в государстве неприятеля и т. д.
Таким образом, налицо демократический характер идей Канта о вечном мире. В
комментариях к прелиминарным статьям он высказался как сторонник национального
суверенитета, саркастически заметив, что монархические браки рассматриваются в Европе
"как новая отрасль промышленности, позволяющая без затраты сил благодаря
родственным союзам увеличить свое могущество, либо как средство расширить свои
владения" .
Состояние мира должно быть установлено на основании названных условий с помощью
международной системы, предусмотренной тремя дефинитивными статьями вечного
мира:
1) гражданское устройство каждого государства должно бытьреспубликанским,
основанным, "во-первых, на принципах свободы членов общества (как людей), во-вторых,
на принципах зависимости всех (как подданных) от единого общего законодательства и, втретьих, на законе равенства всех (как граждан)";
2) международное право должно быть основано на федерализме свободных государств,
союзе народов, "который, однако, не должен был бы быть государством народов";
3) право всемирного гражданства должно быть ограничено условиями всеобщего
гостеприимства, которое "означает право каждого иностранца на то, чтобы тот, в чью
страну он прибыл, не обращался бы с ним как с врагом" . Кант доказывал объективную
реальность идеи федерации, которая должна охватить постепенно все государства и
привести таким путем к вечному миру.
Идея всемирной федерации являлась оригинальным отличием идей Канта от большинства
проектов вечного мира, в которых его гарантом выступала универсальная международная
организация. Возможно назвать утопической его идею всемирного "федеративного
объединения государств", которая выдвигалась как альтернатива слиянию государств в
"единую державу, превосходящую другие и переходящую во всеобщую монархию" .
Кант убеждал, что гарантию вечного мира "дает великая в своем искусстве природа
(natura daedala rerum), в механическом процессе которой с очевидностью обнаруживается
целесообразность того, чтобы осуществить согласие людей через разногласие даже против
их воли" , и что объективно мир развивается по пути морального совершенствования:
"Моральное зло имеет то неотделимое от своей природы свойство, что по своим
собственным целям оно внутренне противоречиво и саморазрушительно (особенно в
отношении других, держащихся того же образа мыслей); и, таким образом, хотя и
медленно, но уступает место моральному принципу добра".
Кант учил, что "объективно (в теории) не существует спора между политикой и моралью",
оно существует "субъективно, в эгоистических склонностях людей'' . Он видел в
"согласии политики с моралью" основу трансцендентального публичного права и
будущего вечного мира, но не забывал и меркантильный фактор: "Дух торговли, который
рано или поздно подчиняет себе каждый народ, - вот что не может существовать рядом с
войной. Так как из всех сил (средств), подчиненных государственной власти, сила денег
является, пожалуй, наиболее надежной..." .
Главное значение идей Канта о вечном мире заключалось не в конкретных предложениях
его устройства, но в философском обосновании международного права и движения
международного сообщества к "общечеловеческому государству”, всемирной федерации,
устроенной по "праву всемирного гражданства". Утверждая идею морального прогресса
человечества, совершаемого "по велению практического разума", Кант утверждал
противоположное политической философии Макиавелли соотношение цели и средств:
"поступай так, чтобы максима твоей воли могла стать принципом всеобщего
законодательства (цель может быть какой угодно)". Кант разошелся с Ж.-Ж. Руссо в
рассмотрении перспектив международного сообщества: автор "Общественного договора"
защищал идеи национального суверенитета, службу в национальных армиях на началах
всеобщей воинской обязанности. Кант же призывал распустить в будущем постоянные
армии и установить общечеловеческое гражданство.
Его космополитические представления выходили за пределы христианского
мировоззрения и философии естественного права, обращаясь к общечеловеческой морали
и идее прогресса. Канта, конечно же, можно причислить к утопистам в теории
международных отношений. Но его идеалистические построения возвещали приближение
новых мировых эпох, либерализма XIX столетия и пацифистских проектов Лиги Наций.