С. М. Малкина
ДЕКОНСТРУКЦИЯ
И ИНТЕРПРЕТАТИВНЫЕ
СТРАТЕГИИ
ПОСТМЕТАФИЗИЧЕСКОГО
МЫШЛЕНИЯ
Саратовский государственный университет им. Н. Г. Чернышевского
С. М. Малкина
ДЕКОНСТРУКЦИЯ
И ИНТЕРПРЕТАТИВНЫЕ СТРАТЕГИИ
ПОСТМЕТАФИЗИЧЕСКОГО МЫШЛЕНИЯ
Под редакцией доктора философских наук М. О. Орлова
Саратов
Издательство Саратовского университета
2011
УДК 101.8+1(091)
ББК 87
М19
При оформлении обложки использована картина Джузеппе Арчимбольдо
«Библиотекарь» (ок. 1566)
М19
Малкина, С. М.
Деконструкция и интерпретативные стратегии постметафизического мышления / С. М. Малкина ; под ред. д-ра филос.
наук М. О. Орлова. - Саратов : Изд-во Сарат. ун-та, 2011. 196 с.
ISBN 978-5-292-04057-6
В монографии рассматриваются интерпретативные стратегии декон­
струкции, их историко-философские истоки, а также их значение для постметафизического мышления.
Для научных работников, студентов и аспирантов, всех интересующихся
проблемами современной философии.
Библиогр. : 275 назв.
Рецензенты:
доктор философских наук, профессор И. Д. Невважай
доктор философских наук, профессор С. П. Турин
Издание подготовлено в рамках
Федеральной целевой программы «Научные и научно-педагогические кадры
инновационной России» на 2009-2013 годы (ГК№ 02.740.11.0592)
по теме: «Конструктивные и деструктивные формы
социализации молодежи в современной России»
УДК 101.8+1(091)
ББК 87
ISBN 978-5-292-04057-6
© Малкина С. М., 2011
© Саратовский государственный
университет, 2011
ОГЛАВЛЕНИЕ
В в е д е н и е .................................................................................................................4
Глава 1. СТАНОВЛЕНИЕ СТРАТЕГИЙ
ПОСТМЕТАФИЗИЧЕСКОГО МЫШЛЕНИЯ..................................................... 8
1.1. Фридрих Ницше и проблема преодоления метафизики........................... 8
1.2. Деструкция как стратегия онто-герменевтики
М. Хайдеггера............................................................................................. 28
1.3. Психоаналитические истоки деконструктивистской
герменевтики.............................................................................................. 53
Глава 2. ПО ТУ СТОРОНУ МЕТАФИЗИКИ:
ИНТЕРПРЕТАТИВНЫЕ СТРАТЕГИИ ДЕКОНСТРУКЦИИ......................... 83
2.1. Деконструкция как постметафизическое мышление.............................. 83
2.2. Интерпретативные стратегии...................................................................119
2.3. Деконструктивистская герменевтика и проблемы
литературной критики..............................................................................152
Библиографический список.......................................................................................182
ВВЕДЕНИЕ
Современность - это всегда нечто неизведанное, еще не про­
думанное до конца, еще не доступное для каталогизации.
Философская мысль, претендующая называться современной,
стремится найти за привычными пределами метафизики некую
terra nuova, территорию уже неметафизического и даже постметафизического вопрошания. Неизбежность столкновения с мета­
физикой, осознание необходимости ее преодоления - одна из ха­
рактернейших черт дискурса европейской философии последних
столетий - от Канта и Ницше до Хайдеггера и Деррида.
В критике метафизики философия пыталась найти ресурсы
для движения дальше, преодоления всего того, что сковывало дви­
жение мысли. Причем, что показательно, исток «метафизическо­
го» различные философы оценивали по-разному, но общим было
то, что метафизика рассматривалась как «иллюзорное» мышле­
ние, мышление, основанное на фикциях, которые принимались за
реальность. И если «антиметафизики» пытались найти «немета­
физические» способы философствования, то «постметафизики»
говорили, скорее, о том, как сочетать метафизическое и неметафи­
зическое, видеть иллюзию как иллюзию, не строя проектов ради­
кального избавления от нее.
Постсовременность в этом смысле постметафизична. И не­
обходимость преодолевать метафизику вовсе не означает оконча­
тельного расставания с ней. Скорее, речь идет о своего рода допол­
нении метафизики, деконструктивистском supplement, призванном
4
Введение
довести мысль до новых рубежей, показать новые грани и страте­
гии интерпретации.
Возможно, наибольший вклад в разработку постметафизических стратегий интерпретации внес Жак Деррида, лучше других
продемонстрировавший, по словам Ж.-Л. Нанси, саму необра­
тимость постметафизического поворота, открывающего «неста­
бильность, приводящую к новой возможности - и риску! - для
приключения мышления, то есть незапирания смысла; для неудов­
летворения даже высшими и конечными целями... обнаруживая в
философии актуальность ее движения, действия и жеста»1.
Речь здесь идет прежде всего о текстуальных стратегиях пост­
метафизического мышления, к которым обращена деконструкция.
«Не существует ничего вне текста» - эти слова Деррида указывают
именно на условия корректности герменевтического действия, ибо
в противном случае интерпретатор оказывается в ситуации иска­
жающего смысл текста, выхода за его пределы. В деконструктивистской герменевтике уже нельзя говорить о тексте как о «фор­
ме», заключающей какое-либо «содержание», текст предстает как
ризомное переплетение означающих и означаемых, и смысл рож­
дается в результате действия текстуальных сил.
В нашу задачу входят не только анализ текстуальных стратегий
деконструкции, но и историко-философский взгляд на те этапы, ко­
торыми современная философия перешла к своей «текстуальной»
стадии. Для большинства концептуальных систем современности
это просто необходимая и неизбежная часть, ведь многие их них
как бы прописывают себя на полях предшественников. Современ­
ная философия принципиально диалогична, она строится в диа­
логе с текстами Платона и Гегеля, Декарта и Маркса. Хайдеггер,
читая тексты Канта о задачах метафизики, вычитывает вопрос о
бытии человека, Делез в текстах Спинозы ищет образец для фило­
софствования, а Деррида неразрывно вплетает свое прочтение в
«непосредственный» комментарий, так что возникает вопрос: кто
является «автором» текстуальной деконструкции - он или анализи..
1
Derrida : A conversation of Sergio Benvenuto with Jean-Luc
ancy // Journal of European Psychoanalysis. 2004/2. № 19.
5
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
руемый философ. Все это приводит к тому, что мы должны просле­
дить те стратегические линии современной философии, которые,
сплетаясь, и привели к формированию новых интерпретативных
стратегий деконструкции. Об этом говорит и сам Деррида: «Понастоящему, вы знаете, надо прежде всего читать и перечитывать
тех, в след кому я пишу, те “книги”, где на полях и между строк я
прорисовываю и разгадываю некий текст, который одновременно
очень похож и совсем другой...»*.
Кроме того, прояснив связь с предшествующей традицией,
можно также ответить на вопрос: несет ли метод Ж. Деррида, как
теоретика и практика деконструктивистской герменевтики, чтолибо новое по сравнению с его предшественниками? Поэтому,
чтобы действительно уяснить, в чем же состоит метод деконструк­
тивистской герменевтики, необходимо вначале исследовать ее ис­
токи, чему и посвящена первая глава.
Американский исследователь работ Ж. Деррида Джон Капуто
в своей книге «Радикальная герменевтика: Повтор, деконструкция
и герменевтический проект», подвергая анализу взаимосвязь на­
правлений современной западной мысли, родоначальниками кото­
рых являются Э. Гуссерль, М. Хайдеггер и Ж. Деррида, пришел
к выводу, что несмотря на все критические замечания Деррида в
адрес Гуссерля и Хайдеггера, французский философ по сути дела
является продолжателем их «“герменевтического проекта”»2. Но
в мысли Э. Гуссерля Ж. Деррида интересовался больше феноменолого-семиологическими, чем собственно герменевтическими
аспектами (сборник 1967 г. «Голос и феномен и другие работы
по теории знака Гуссерля»); работы, посвященные феноменоло­
гии Гуссерля, как замечает сам Деррида, могут быть рассмотрены
как обходной путь для того, чтобы вернуться к «объекту письма»,
проблеме письма и текста. Поэтому обратим особенное внимание
именно на хайдеггеровское наследие в мысли Ж. Деррида, обра­
щаясь к гуссерлевской проблематике в деконструктивистской гер­
меневтике лишь косвенным образом.
1 Деррида Ж. Позиции. М. : Академ, проект, 2007. С. 12.
2 Caputo J. P. Radical hermeneutics : Repetition, deconstruction and the
hermeneutical project. Bloomington, 1987. IX. 319 p.
6
Введение
Одной из интересных особенностей процесса идейного насле­
дования Ж. Деррида, которая сама по себе заслуживает внимания
и которую мы постараемся проследить, является двунаправленность связи Деррида с его предшественниками и современниками.
Деррида не только развивает и испытывает влияние тех или иных
мыслителей, но и деконструирует их позиции, давая собственные
разработанные интерпретации их текстов и обогащая их новыми
смыслами, где мысли, разворачивающиеся в пространстве их тек­
стов, продуманы «до конца». Данная черта деконструкции Ж. Дер­
рида не случайна, она получила свое теоретическое обоснование у
Деррида в виде концепции дара и отдаривания.
Отношения встречного философского «отдаривания» мы на­
блюдаем и у Деррида и с теми современными философами, ко­
торых можно в каком-то смысле назвать его последователями, в
частности с Полем де Маном, когда мы встречаем их взаимные
прочтения текстов друг друга. В этих текстуальных переплетени­
ях деконструкции рождаются новые интерпретативные стратегии,
вводящие нас в мир постметафизического мышления.
1.
ГЛАВА СТАНОВЛЕНИЕ СТРАТЕГИЙ
ПОСТМЕТАФИЗИЧЕСКОГО МЫШЛЕНИЯ
1.1. Фридрих Ницше и проблема преодоления метафизики
Фигура Ницше является знаковой фигурой для всей современ­
ной философии. Если философия Гегеля является завершени­
ем классической эпохи, длящиеся завершением, преодолевая
которое и рождается современное мышление, что, пользуясь тер­
минами самого Нишце, можно назвать пассивным нигилизмом, то
философия Ницше - это активные нигилистические силы, творя­
щие новые стратегии мышления.
Особенностью философии Фридриха Ницше является то,
что в ней по-настоящему осуществляется глубинная реформа, на­
правленная не только на содержательную трансформацию, но на
трансформацию философии как жанра в целом. Это означало пе­
ресмотр и целей философствования, и ее средств - можно сказать,
что именно начиная с Ницше в философии происходит осмысле­
ние стратегий мышления как таковых. В частности, именно у Ниц­
ше начинается дискуссия о стиле философии, развивающаяся и в
деконструктивизме.
1.1.1. Направления критики метафизики у Ницше
■Критическим отношением к предшествующей философии
пронизаны, пожалуй, все работы Ницше, но особенно многопла­
новой эта критика становится в работе «Воля к власти». Здесь
8
Глава 1. Становление стратегий постметафизического мышления
критикуется уже вся философия в целом, однако учитывая, что в
рамках «философии будущего» все-таки для него возможна пози­
тивная программа мышления, ницшеанская критика философии
направляется прежде всего против метафизики. Николай Орбел
выделяет следующие черты метафизического мышления, о не­
обходимости преодоления которого говорит Ницше: 1) мышле­
ние мира через субъективность, «Я», 2) введение идеи Бога как
высшего обосновывающего принципа, 3) выстраивание мира в
упорядоченную причинно-следственную систему, 4) ценностное
мышление1. Кроме того, сам Ницше пишет, что «у философов су­
ществует предубеждение против иллюзорности, изменчивости,
страдания, смерти, телесности, чувств, рока и необходимости, про­
тив бесцельного»2. Попробуем разобраться подробнее в том, как и
за что Ницше критикует метафизику.
Во-первых, с точки зрения Ницше, неоправданны претензии
философии на «вечный» характер как ее «истин», так и форм их
выражения. Философия стремится преодолеть то, что мыслится
ею как несовместимое со статусом знания, ее интересуют только
вечные истины, в погоне за которыми она трансцендирует види­
мый мир. Самое ценное в такой мысли Ницше - это указание на
догматичность данной установки: философия противоречит сама
себе, пытаясь добиться абсолютной рациональности, опираясь на
интуицию и веру.
Во-вторых, философия, подозревая чувственность в недоста­
точной достоверности, излишне полагается на понятия, что также
основывается, скорее, на вере в них. Проблема здесь, с точки зре­
ния Ницше, не только в том, что понятия вообще не могут быть
адекватны миру становления, философы в довершение ко всему
пользуются плохими понятиями, унаследованными от тех времен,
когда мысль еще «была непритязательна». Задача философа —от­
пустить понятия в их становление, позволить им исторически из­
меняться: философы «не могут уже больше пользоваться готовыСм.: Орбел H. Ессе Liber // Ницше Ф. Воля к власти. Опыт переоценки
всех ценностей. М. : Культурная революция, 2005. С. 710.
Ницше Ф. Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей. М. : Культур­
ная революция, 2005. С. 236.
9
С. М Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
ми понятиями, не могут только очищать и выяснять их, но должны
сначала создать, сотворить их, установить их и убедить в них»1.
В-третьих, Ницше говорит о стремлении метафизической фи­
лософии преодолеть иллюзорность. Действительно, еще в Антич­
ности возникает различение «кажущегося», того, что существует
«по мнению», и истинно-существующего. Истинное же мыслится
как неразрывно связанное с логическим. Ницше стремится пока­
зать как раз то, что логическое, «истинное» - это и есть главная
иллюзия. В тех понятиях, на которых строится метафизика - суб­
станция, форма, род, идея и т. д. - допускается одна и та же ошиб­
ка: фикции приписывается реальность, происходит онтологизация
логического. Ницше вовсе не предлагает избегать логического и
понятийного во всех их формах и превратить философию в про­
странство иррационально-интуитивного, более того, мышление
в понятиях является для философа необходимостью, поскольку
только это делает мир понятным. Напротив, Ницше требует от фи­
лософов честности и строгости мысли, а это означает, что фикции
надо признавать фикциями, даже если веками к ним привыкли от­
носиться как к незыблемой реальности.
В-четвертых, метафизическая философия постоянно дис­
кредитирует аффекты, смерть и телесность. Помимо того что все
эти факторы оказываются противостоящими логическому, идеям,
а потому уже в силу этого заслуживающими осуждения, все они
являются сильными источниками страданий, которые человек
стремится избежать. Таким образом, за стремлением к истине и
счастью как спокойствию души, по Ницше, стоит... трусость. Поэ­
тому «философски-объективный взгляд на вещи может ... служить
признаком скудости воли и силы»2. Но страх страдания не может и
не должен быть критерием истинного, в том числе с «метафизиче­
ской» точки зрения, где философия строится, противореча себе, на
чисто аффективном фундаменте.
В своем стремлении избежать страданий жизни философия
прибегает к понятиям, которые сами по себе являются для Ницше
1
2
Ницше Ф. Воля к власти. С. 236.
Там же. С. 332.
10
Глава 1. Становление стратегий постметафизического мышления
мертвыми: «Все, что философы в течение тысячелетий пускали в
ход, были мумии понятий; ничто действительное не вышло живым
из их рук. Они убивают, они бальзамируют, эти господа-идолопоклонники понятий, когда поклоняются, - они становятся опасны­
ми для жизни всего...»1.
Излишнее доверие метафизики к логике заставляет онтологизировать логические отношения, что приводит к ложным умоза­
ключениям, построенным на возможности в логике утвердитель­
ных и отрицательных суждений: если есть А, то можно говорить и
о не-А. В результате из существования обусловленного мира стра­
даний и иллюзий делается вывод о существовании безусловного
мира счастья и истины. Но это лишь психологически бессильное
желание выдать желаемое за действительное.
Вообще, главным объектом критики Ницше можно считать
идеализм во всех его видах, основанный на мистификации идей
и излишней вере в разум. Эта линия критики будет продолжена и
в деконструкции под обозначением «логоцентризма», как заявля­
ет Деррида, «логоцентризм есть тоже, в своей основе, идеализм.
Это матрица идеализма... И демонтаж логоцентризма есть одно­
временно - a fortiori - деконструирование идеализма или спири­
туализма во всех их вариантах»2. Однако, что важно, Ницше не
только производит простое переворачивание ценностей, инверсию
платонизма, но пытается вообще перекроить природу мышления.
Как отмечает Деррида, «у Ницше работа чтения и письма не яв­
ляется однородной и не скачет от pro к contra без определенной
стратегии»3.
С этой целью критике и разоблачению подвергается ресентимент, дух мщения, которым охвачено метафизическое мыш­
ление, базирующееся на оппозициях. Обида на страдания, вре­
менность, преходящесть, смерть - вот что является двигателем
метафизических построений. Переворачивание платонизма озна­
1
1990. С.
2
3
С. 133.
Ницше Ф. Сумерки идолов // Ницше Ф. Сочинения : в 2 т. Т. 2. М. : Мысль,
568.
Деррида Ж. Позиции. М. : Академ, проект, 2007. С. 61.
Деррида Ж. Шпоры: стили Ницше // Философские науки. 1991. № 2.
11
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
чало бы сохранение ресентимента, только с обратным знаком, но
сила жизни и воли к власти стоит выше каких-либо обид и сла­
бостей. Поэтому Ницше ищет способы выражения воли к власти,
становления по ту сторону каких-либо систем ценностей. С точ­
ки зрения Н. Орбела, именно в необходимости найти фундамент
для отказа от ресентимента и состоит обращение Ницше к идее
вечного возвращения1.
В-пятых, Ницше упрекает метафизику за недостаточное вни­
мание к теме рока и необходимости. Учитывая, что метафизика
всегда интересовалась тем, что существует по необходимости,
требуется уточнить, что понимал Ницше под этими понятиями. В
«Антихристе» Нишце говорит, что он фаталист в том смысле, что
его «фатумом было: полнота, напряжение, накопление сил»2. По­
нятие рокового подразумевает у Ницше характер свершения, собы­
тийности, которой не хватает философии, как «фабрики» мысли:
«Мы не какие-нибудь мыслящие лягушки, не объективирующие
и регистрирующие аппараты с холодно установленными потроха­
ми, - мы должны непрестанно рожать наши мысли из нашей боли
и по-матерински придавать им все, что в нас есть: кровь, сердце,
огонь, веселость, страсть, муку, совесть, судьбу, рок»3. Рок - это
то, что управляет миром, безличная воля к власти, вечное возвра­
щение, соответственно то, что противится року в метафизике и в
религии выступает как Бог. Аналогично обстоит дело и с поняти­
ем необходимости. Делез отмечает: «То, что Ницше называет не­
обходимостью (судьбой), никогда не выступает как упразднение
случайности, но - как случайное сочетание граней игральных
костей»4. Необходимость утверждается в случайности, так же как
бытие утверждается в становлении. Плохой игрок рассчитывает
множественность бросков, выгадывая вероятностный выигрыш.
Хороший игрок бросает кости один раз, ставя на выигрыш, для
него случайность оказывается тождественной судьбе. Именно о
1 См.: Орбел H. Ессе Liber. С. 716.
2 Ницше Ф. Антихрист // Ницше Ф. Сочинения : в 2 т. Т. 2. С. 633.
3 Ницше Ф. Веселая наука // Ницше Ф. Сочинения : в 2 т. Т. 1. М. : Мысль,
1990. С. 495.
4 Делез Ж. Ницше и философия. М. : Ad Marginem, 2003. С. 79.
12
Глава 1. Становление стратегий постметафизического мышления
нехватке в метафизике такой необходимости единичного событий
и говорит Ницше.
Как мы видим, во всех этих направлениях есть нечто их объеди­
няющее: метафизическое мышление строится по бинарному прин­
ципу, объявляя одну из сторон оппозиции основной целью позна­
ния, а вторую рассматривая как то, что следует преодолеть. Ницше
сталкивается с этой стороной европейской рациональности еще в
своей работе «Рождение трагедии из духа музыки», рассматривая
соотношение в европейской культуре дионисийского и аполлонического начал. Стратегия метафизического мышления - подавления
той части оппозиции, которую можно обозначить как дионисийское:
изменчивое, телесное, иллюзорное, бесцельное и т. д.
Ницше такую метафизическую стратегию связывает с мораль­
ными чувствами: «Со времен Платона философия находится под
властью морали. Еще у его предшественников в философию реши­
тельно вторгаются моральные объяснения... Прогресс философии
больше всего задерживался до сих пор скрытыми моральными
побуждениями»1. Поэтому критика метафизики прежде всего при­
нимает у него форму критики морали. Философия должна пере­
стать служить неявной метафизической цели оправдания морали.
Главная проблема морали, по Ницше, как раз и состоит в том,
что она является «вывеской», призванной оправдать те или иные
действия и позиции, источником которых является инстинкт. В
этом смысле мораль не принадлежит сфере причин, действующих
или же целевых, а является способом легитимации тех или иных
действий. Более того, эта легитимация в виде разговора о морали
оказывается необходимой прежде всего тогда, когда ослабевает не­
посредственный моральный инстинкт, что диагностируется Ниц­
ше как эпоха упадка.
Для преодоления моралистической основы метафизического
мышления необходимо отказаться от основы морального сужде­
ния - бинарного оценивающего мышления. Орбел высказывает
предположение, что ницшевское мышление не разрешает проти­
1
Ницше Ф. Воля к власти. С. 238.
13
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
воречия, а интегрирует их в более высокое целое1. Однако вряд
ли можно с этим согласиться, Ницше вообще избегает каких-либо
результирующих, «высших» утверждающих синтезов. Скорее, это
устранение дихотомии идет по двум направлениям: 1) создание
переменчивых множественных перспектив через перебивку акцен­
тов, 2) генеалогическое исследование процессов, которые стоят за
тем или иным морально-дихотомическим суждением («по ту сто­
рону добра и зла»).
Рассматривая природу ценностей, Ницше говорит о том, что
ценности не являются базовой реальностью, это продукт воли к
власти, который может либо способствовать ее укреплению, либо
быть реактивной силой. Что означает «переоценка ценностей»?
Выдвижение новых ценностей на замену старым? Отказ от оце­
нивающего мышления вообще? Перманентное творчество цен­
ностей? Здесь интерпретаторы Ницше расходятся по разным тро­
пинкам, при этом ни одна из них не может рассматриваться как
«истинная». Сам Ницше позволяет себе своего рода оценку, когда
говорит: «Что хорошо? - Все, что повышает в человеке чувство
власти, волю к власти, самую власть»2 и т. д. Можно ли сказать, что
он тем самым возвращается в метафизическое мышление? Но мож­
но ли вообще высказать что-либо в рамках дискурса без подобной
оценочности? Подобная «оценка» для Ницше - не «высшая» пози­
ция, а, скорее, «точка опоры» для осуществления трансформации,
в другой момент он может легко отказаться от нее, перепрыгнув на
другую «точку отталкивания».
Черта, присущая метафизической философии, которая кри­
тикуется Ницше, - это догматизм: «Он знает, что такое истина,
что такое Бог, что такое цель, что такое путь...»3 В этом он ближе
жрецу, считая нападение на себя нападением на мораль, доброде­
тель, религию и порядок. Поэтому сам Ницше только по видимо­
сти занимает позицию пророка, это всегда оказывается для него
очередной маской, дискурсивной инстанцией, а вовсе не рупором
конечной истины.
1 См.: Орбел H. Ессе Liber. С. 717.
2 Ницше Ф. Антихрист. С. 633.
3 Ницше Ф. Воля к власти. С. 262.
14
Глава 1. Становление стратегий постметафизического мышления
Общим для всех направлений критики метафизики у Ниц­
ше оказывается то, что все вековые претензии метафизической
философии разоблачаются как содержащие contradiction in adjecto: стремление к истине оказывается погоней за иллюзией,
стремление к логической достоверности - основанным на ирра­
циональной вере, моральный пафос - завесой для инстинктив­
ных устремлений. Можно сказать, что главный упрек Ницше к
метафизической философии - это упрек в лицемерии, поэтому,
говоря о «свободе духа» в философии, Ницше предъявляет к ней
главное требование: «в сто раз превосходить философов и дру­
гих учеников “истины” в строгости к самому себе, в честности и
мужественности, в безусловной воле говорить “нет” там, где это
“нет” опасно»1.
1.1.2. Стратегии неметафизической философии
Несмотря на всю критику Ницше, по сути, именно с фигурой
философа он связывает появление сверхчеловека будущего. Для
него не безразлично, что философом называют и того, кто не со­
ответствует высоким стандартам: «Я должен создать идеал фило­
софа, наиболее трудный для достижения». Но тем самым Ниц­
ше одновременно заявляет, что путь философии не исчерпал себя,
именно он является для него преимущественным путем сверхче­
ловека.
Философская программа Ницше складывается как стратегия
преодоления недостатков метафизической мысли, поэтому ее мож­
но обозначить как неметафизическую или антиметафизическую.
Если метафизическая философия строится на утверждении под
влиянием моральных чувств, представлений о должном, идеаль­
ном мире, то Ницше противопоставляет ей нигилистическую эсте­
тику упадка: не избегая иллюзорности, страдания, изменчивости
и т. д., черпать силу в принятии мира таким, каков он есть. Фило­
соф из конструктора должного и апологета наличного превращает­
ся в разрушителя.
1
Ницше Ф. Воля к власти. С. 272.
15
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
Действие этого разрушителя состоит не только в разрушении
прежних ценностей и создании новых. Критика прежних ценностей
заключается отныне не в их отбрасывании, поскольку при этом мы
нисколько не избавляемся от их власти, но в разборе их действия:
«Я, - пишет Ницше, - со своей стороны, напротив, стремлюсь пока­
зать, какие инстинкты действовали за кулисами у всех этих чистых
теоретиков, как они все, под влиянием своих инстинктов, роковым
образом тяготели к чему-то, что для них было “истиной”, для них, и
только для них»1. Такого рода мышление, представленное в фило­
софиях Фрейда, Ницше и Маркса, Фуко свяжет с особенными тех­
никами интерпретации, когда «мы, как интерпретаторы, с помощью
этих техник стали интерпретировать себя самих»2.
Подобную стратегию философского мышления сам Ницше на­
звал генеалогией. Смысл феномена зависит от тех сил, которые ока­
зываются активными и действенными в данный момент. Эти силы
могут меняться, действовать под маской других сил, приводить в
действие еще какие-либо механизмы - таким образом, интерпрета­
ция смысла оказывается распутыванием клубка сил, то есть генеало­
гией. Философия Ницше - это не только философия разоблачения,
Ницше также старается проследить пути действия сил, «искусство
интерпретации должно быть также искусством проникновения
сквозь маску и раскрытия того, кто и почему маскируется, и пони­
мания - с какой целью, видоизменяя маску, ее все же сохраняют»3.
Большую роль у Ницше играет критика языка, на что осо­
бенно будет обращать внимание философия XX века. Ницше го­
ворит о метафизике языка, «подсовывающей» везде бытие и раз­
ум. Язык вводит разделение на делателя и делание, оценивает «я»
как субстанцию и онтологизирует ее. Поскольку категории разума
не могут быть почерпнуты из эмпирии, философия делает вывод
о мире идей или трансцендентальном разуме как их источнике.
Философия веками не может выйти из порочного круга тождества
бытия и мышления, источником которого является, по Ницше, до­
верие к языку. «“Разум” в языке - о, что это за старый обманщик!
1
2
3
Ницше Ф. Воля к власти. С. 243.
Фуко М. Ницше, Фрейд, Маркс // Кентавр. 1994. № 2. С. 50.
Делез Ж. Ницше и философия. С. 41.
16
Глава 1. Становление стратегий постметафизического мышления
Я боюсь, что мы не освободимся от Бога, потому что еще верим в
грамматику...»1, - заявляет Ницше.
Вместо отождествления морального и истинного, присущего
метафизике, ориентированной на «научный» идеал, необходимо
стать по ту сторону морали, то есть постараться судить без мо­
ральных предрассудков. В связи с этим Ницше переосмысляет за­
дачу философии. Это не научное объяснение мира, стремящееся
зафиксировать в «объективных» законах постоянство сущего, а
«толкование», осмысливание, сохраняющее текучесть мира ста­
новления. Философ предстает как интерпретатор и толкователь
мира, и это «толкование посредством дела, а не только преобра­
зование понятий»2. Непрестанное становление мира требует от
философа сохранения этого становления и в мысли, которая также
должна стать текучей, - это Ницше называет бесконечной толкуемостью мира.
Эта «бесконечная толкуемость» не подразумевает историче­
ской относительности толкования, делающей его неопределенным
и бессмысленным. Скорее, это актуально данная бесконечность,
подразумевающая плюральность смысла, принципиально не своди­
мого к какому-либо итогу. Как отмечает Жиль Делез в своей работе
«Ницше и философия», «философию Ницше нельзя считать поня­
той до тех пор, покуда не осознан ее сущностный плюрализм»3. В
этом смысле, видимо, восприятие Ницше только как «нигилиста»
или отождествление его позиции еще с каким-либо из ярлыков
является принципиальным непониманием его философии. Декон­
струкция попытается сохранить сам дух ницшеанского прочтения,
стремясь показать в самой философии Ницше множественность и
переплетенность различных противодействующих сил.
В своем требовании обновления философии Ницше обраща­
ется к теме, которая обсуждалась и в немецкой классической фи­
лософии, - необходимости учиться мыслить философски. Фихте
в свое время писал: «...Необразованная публика... ни за что не
хочет отказаться от того мнения, будто философствование дается
Ницше Ф. Сумерки идолов // Ницше Ф. Сочинения : в 2 т. Т. 2. С. 571.
Ницше Ф. Воля к власти. С. 340.
Делез Ж. Ницше и философия. С. 38.
17
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
так же без труда, как еда и питье, и что в философских предметах
всякий имеет право голоса, кто только вообще обладает голосом»1.
Ницше также указывает на то, что в философии, даже в универси­
тетах, начинает вымирать логика как ремесло. Но этот консонанс
с мыслью немецких классиков лишь кажущийся, ведь та логика,
которой, по мнению Ницше, не хватает философии, - это скорее
изящество танца. Ницше называет метафизическую философию
своего рода вампиризмом, высасыванием крови из философа, ли­
шающем его сердца, в то время как философия должна передавать
музыку жизни2. Немецких философов он обвиняет в тяжеловесно­
сти, неуклюжести мышления, тогда как философия требует умения
танцевать понятиями, словами, пером.
С этой целью Ницше реформирует само философское письмо.
Как отмечает М. Бланшо3, в философии Ницше можно говорить о
двух языках: связном и афористическом. С одной стороны, идеи
Ницше вполне могут излагаться в сколь-либо систематическом
виде, выстраиваясь вокруг центральных узловых точек, таких как
воля к власти, вечное возвращение, критика метафизики, нигилизм
и т. п. С другой стороны, Ницше выступает как мастер афоризма,
выламывающегося из какого-либо контекста и тем самым являю­
щегося «высказыванием вечности».
Можно выделить несколько отличительных черт такого
афористического письма. Во-первых, оно представляет собой
чистую множественность, не сводимую ни к какому целому,
единству: «Мир еще раз стал для нас “бесконечным”, посколь­
ку мы не в силах отмести возможность того, что он заключает
в себе бесконечные интерпретации»4. Такая множественность,
помимо прочего, страхует нас от догматической иллюзорности
обладания истиной: «Допускать, что правомерна лишь та интер­
1
Фихте И. Г. Ясное, как солнце, сообщение широкой публике о сущности
новейшей философии // Фихте И. Г. Сочинения : в 2 т. Т. 1. СПб. : Мифрил, 1993.
С. 567.
. 2 См.: Ницше Ф. Веселая наука. С. 698.
3 Бланшо М Ницше и фрагментарное письмо // Новое литературное обо­
зрение. 2003. № 61. С. 12-29.
4 Ницше Ф. Веселая наука. С. 701.
18
Глава 1. Становление стратегий постметафизического мышления
претация мира, при которой правомерны сами вы, при которой
можно исследовать и продолжать работу научно в вашем смыс­
ле ... - есть неотесанность и наивность, если только не душев­
ная болезнь, не идиотизм»1. Интерпретация должна быть такой,
чтобы сохранять «музыкальность» жизни, а не мумифицировать
ее. Такая множественность является и частью критической на­
правленности мысли Ницше: «Ницше атакует противника сра­
зу с нескольких точек зрения, ибо множественность точек зре­
ния как раз и является недооцениваемым противной мыслью
принципом»2.
Во-вторых, это множественность, равнодушная к противоре­
чиям: высказывания абсолютно сингулярны, они фиксируют то­
чечно разные, часто противоречащие друг другу мысли, которые,
тем не менее, не вступают друг с другом в спор, то есть это недиа­
лектическое противоречие без снятия. Эта противоречивость осно­
вана также и на том, что критическая мысль Ницше сама принад­
лежит философии, которую критикует, поэтому с необходимостью
она должна критически относиться и к себе самой: ведь, критикуя
веру метафизики в некие незыблемые основания, Ницше должен
сделать так, чтобы самому не впасть в ту же ситуацию, просто
метонимически заменив Бога на Сверхчеловека, а бытие - на ста­
новление. Подобную стратегию Деррида позже назовет «двойным
жестом» писания и стирания высказывания одновременно. Ницше
задается вопросом: «Не есть ли всякое существование, по самой
сути своей, толкующее существование?», и приходит к выводу,
что на этот вопрос ответа нет, поскольку сам исследователь ока­
зывается захваченным интерпретацией, «не может не рассматри­
вать самого себя среди своих перспективных форм и только в них
одних»3.
В ситуации принципиальной множественности философия
уже не может быть ничем иным, как интерпретацией, причем ин­
терпретацией, не стремящейся выявить единственно правильное
мнение, а выявляющей множественность смыслов текста, не пре­
j
Ницше Ф. Веселая наука. С. 700.
Бланшо М. Ницше и фрагментарное письмо. С. 13.
Ницше Ф. Веселая наука. С. 700.
19
С. М Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
рывая тем самым процесс становления смыслов. Но учитывая, что
статус самого интерпретатора оказывается под вопросом, мы уже
не можем трактовать эту философию-интерпретацию как наше
субъективное толкование мира. Скорее, мир представляется мно­
жеством перспектив, которые мы можем лишь высвечивать в ин­
терпретациях. Мир здесь превращается в текст, но без автора и без
единого заложенного смысла.
Эта «интерпретация» в принципе не сводима к каким-либо оз­
начивающим практикам, не имеет она отношения и к традиционно
понимаемому тексту. Ницше выступает скульптором слова, ставя
задачу единства мысли и жизни, он изменяет пространство речи.
П. Слотердайк так оценивает эту трансформацию: «Все представ­
ления сгорают в акте выговаривания. Больше никакой семантики только жестика и мимика. Никаких идей - только фигуры энергии.
Никакого высшего смысла - только земное возбуждение. Никако­
го логоса - только оральность. Ничего сакрального - только стук
сердца. Никакого духа - только дыхание. Никакого Бога - только
движение губ. Удивительно ли, что эта речь по сей день ищет того,
кто ее понимает. Эта речь постметафизического человека или, мо­
жет быть, просто речь ребенка...»1.
В такой речи исчезает как таковой субъект говорения - что
Ницше и выражает, подписываясь разными именами. Делез обра­
щает внимание на «масочность» Ницше, соотнося ее с переменой
интерпретативных перспектив: бесконечная смена масок, дробле­
ние концептуальных персонажей организуют пространство ста­
новления в его философии; застывание же одной позиции ознаме­
новало победу болезни над творчеством2.
Понятие «я» деконструируется Ницше вместе с остальным на­
бором метафизических понятий: субстанцией, понятиями причины
и следствия, закона, двигателя. Ницше всю метафизику перекла­
дывает на язык сил, который ломает линейность метафизическо­
го мышления, сводящего все к какому-либо единому основанию:
«Дело идет о борьбе двух неравных по силе элементов; получается
1
Слотердайк Я. Мыслитель на сцене. Материализм Ницше // Ниц­
ше Ф. Рождение трагедии. М. : Ad Marginem, 2001. С. 660-661.
2 См.: Делез Ж. Ницше. СПб. : Аксиома, Кольна, 1997. С. 11-25.
20
Глава 1. Становление стратегий постметафизического мышления
новый распорядок сил в зависимости от меры сил каждого из эле­
ментов... Степень сопротивления и степень превосходства мощи
- к этому сводится все дело во всяком процессе...»'.
Фрагментарная речь динамична: своими пробелами, перебоя­
ми в письме она задает импульсы, которых нет у плавного течения
связного дискурса. А в сочетании с плюральностью можно гово­
рить о пространстве разнонаправленных сил и импульсов. Если
Ницше сравнивает философское письмо с танцем, то здесь также
необходимы и паузы, и смены позиций и направлений движения.
Морис Бланшо соотносит такое фрагментарное письмо с кон­
цептом различия, прорабатывавшемся Ж. Деррида и Ж. Делезом:
«Различие: несамотождественность того же самого, движение рас­
стояния, то, что несет, унося, становление приостановки. Различие
несет в своей приставке обходной маневр, им любая способность
придавать смысл ищет своего истока в сдвиге, который ее от исто­
ка отодвигает. “Разнесение” различия выношено письмом, но так
им и не записано, требуя, напротив, от него, чтобы в пределе оно
не записывало, чтобы, становление без надписи, оно описывало
некую нерегулярную, не закрепляемую (не оповещаемую) ника­
ким следом вакансию, каковая, чертеж без следа черты, очерчена
лишь беспрестанным стиранием того, что ее определяет»2.
1.1.3. Философия Ницше и вопрос риторики
Учитывая то влияние, которое оказала мысль Ницше на де­
конструктивизм, не удивительно, что существует несколько работ,
посвященных детальному анализу тех или иных аспектов его мыс­
ли, наиболее показательной из которых является текст Ж. Дерри­
да «Шпоры: стили Ницше». Однако мы обратимся к другому ав­
тору и другому тексту, создающему пространство, в котором, как
лента Мебиуса, переплетаются текст и комментарий, стратегии
деконструкции и стратегии самого Ницше. Поль де Ман стремит­
ся показать, что ключом к критике метафизики, осуществляемой
1
2
Ницше Ф. Воля к власти. С. 349.
Бланшо М. Ницше и фрагментарное письмо. С. 29.
21
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
Ницше, становится «риторическая модель тропа, или, если угод­
но, литература»1. Более того, он демонстрирует, что риторика, ко­
торая позволяет деконструировать таким образом тексты Ницше,
берется им отнюдь не произвольным образом. Де Ман обнаружи­
вает, что систематическая критика главных категорий метафизики,
предпринятая Ницше в его поздних произведениях, критика поня­
тий причинности, субъекта, тождества, референциальной истины
и истины откровения и т. п., проводится в строгом соответствии с
описанием структуры риторических тропов в текстах, созданных
Ницше более чем за пятнадцать лет до «Воли к власти».
Анализируя курс лекций, прочитанный Ницше в 1872-1873 гг.,
де Ман выявляет характерные особенности понимания риторики
Ницше, которые позволяют по-новому взглянуть на его философ­
ское творчество. Дело в том, что Ницше рассматривает тропы не
эстетически, как украшение, и не семантически, как фигуральное
значение, производное от буквального, собственного имени: «Троп
- не произвольная, маргинальная или отклоняющаяся форма язы­
ка, но лингвистическая парадигма. Фигуральная структура - не
один из многих лингвистических модусов, но характеристика язы­
ка как такового»2. Это значит, что тропы - это не «добавление» к
буквальному значению, а необходимое и неустранимое средство
выражения, мысли: «Тропы - это не что-то такое, что можно по
желанию добавлять к языку или отнимать у языка; они - его ис­
тиннейшая природа. Нет никакого собственного значения, о нем
можно говорить только в некоторых особых случаях»3. Такое по­
нимание тропа снимает противоположности внешнего и внутрен­
него, содержания и формы. Троп больше не является внешним по
отношению к содержанию, формой, которая выражает референци­
альное значение. Следовательно, нельзя рассматривать раздельно
содержание и форму как средство выражения содержания: только
с помощью тропов можно выразить значение и поэтому только че­
рез тропы его можно исследовать.
1 Ман П. де. Аллегории чтения : Фигуральный язык Руссо, Ницше, Рильке
и Пруста. Екатеринбург : Изд-во Урал, ун-та, 1999. С. 24.
2 Там же. С. 129.
3 Nietzsche F. Gesammelte Werke. Munich : Musarion, 1922. Bd. 5. S. 300.
22
Глава 1. Становление стратегий постметафизического мышления
Очень важно отметить, что анализ де Мана ни в коем случае не
носит филологического характера. Он задействует стратегии, при­
сущие философской деконструкции, т. е. он осуществляет анализ
философских текстов методами, которые не являются филологиче­
скими или философскими в строгом смысле слова. Одной из глав­
ных задач деконструкции де Маном ницшеанских текстов является
очищение языка комментария от метафизических напластований:
«Такое чтение подвергает сомнению целые ряды понятий, на ко­
торых основываются ценностные суждения критического дис­
курса наших дней: метафоры первичности, генетической истории
и, что самое примечательное, метафору независимой воли “я” к
власти»1. Таким образом, де Ман при «филологическом» анализе
риторических тропов решает философские проблемы, выявляя их
существенную зависимость от языка.
Де Ман вскрывает риторичность ницшеанской деконструкции
метафизики. Исследуя ставшим классическим в деконструкции
отрывок под заголовком «Феноменализм “внутреннего мира”» из
афоризмов Ницше2, посвященный деконструкции принципа при­
чинности - одного из основополагающих метафизических прин­
ципов - де Ман выявляет, что Ницше на самом деле критикует
метонимию. Основное воздействие ницшеанской деконструкции
классической схемы причина / действие, субъект / объект основы­
вается на инверсии, или обращении свойств, которые в этом осо­
бом случае считаются по природе своей временными. Логическая
первичность в традиционной метафизике некритически выведена
из случайной временной первичности: мы соединяем полярность
внешнего и внутреннего с полярностью причины и действия, ос­
новываясь на временной полярности прежде / после. Результатом,
согласно де Ману, здесь станет лишь скопление ошибок. Ницше
показывает, что на самом деле «причиной» причины является
следствие, следствием которого является понятие «причины».
Весь этот процесс подстановки и обращения Ницше считает
лингвистическим: «“Внутренний опыт” выступает в нашем созна­
'
Ман П. де. Аллегории чтения. С. 25.
См.: Ницше Ф. Воля к власти. С. 279.
23
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
нии лишь после того, как он найдет себе словесную форму для сво­
его выражения, понятную для индивида, т. е. перевод некоторого
состояния на языке более знакомых ему состояний; “понять” зна­
чит, с наивной точки зрения только: иметь возможность выразить
нечто новое на языке чего-то старого, знакомого»1.
Из этого отрывка де Ман делает вывод, что язык - это по­
средник, который позволяет менять местами полюса бинарных
полярностей, ставить «прежде» вместо «после», «вовне» вместо
«внутри», «причину» вместо «действия». В курсе риторики Ниц­
ше называет обмен или подстановку причины на место действия
метонимией, т. е. именем одной из риторических фигур.
Второе следствие, которое де Ман выводит из этого отрывка,
состоит в том, что язык есть нечто неустранимо риторическое,
поле игры означающих, где возможны бесконечные перестановки.
Более того, если в результате одной из таких перестановок была
допущена ошибка, то любое последующее прочтение или понима­
ние будет неустранимо неправильным, поскольку будет само бази­
роваться на этой ошибке.
Итак, де Ман приходит к выводу, что ключом к критике ме­
тафизики Ницше является риторическая модель тропа. И де Ман
задается вопросом: если отклонение от истины в традиционной
метафизике обусловлено риторической подстановкой, то достаточ­
но ли знать об этом, чтобы иметь возможность отменить действие
образца и восстановить свойства на их «собственном» месте? Или,
другими словами, нельзя ли перейти от риторического языка лите­
ратуры к языку, который был бы эпистемологически более надеж­
ным, например, к языку науки или логики?
Но уже говорилось, что риторические тропы - это нечто,
внутренне присущее языку, поэтому избавиться от них невоз­
можно: «Вырождение метафоры в буквальное значение... не
столько забвение истины, сколько забвение не-истины, лжи, ко­
торой, в первую очередь, метафора и была»2. Вера в существо­
вание буквального значения, свободного от риторической иллю­
1
2
Ницше Ф. Воля к власти. С. 280.
Ман П. де. Аллегории чтения. С. 134-135.
24
Глава 1. Становление стратегий постметафизического мышления
зорности - это иллюзия, которая не перестает быть иллюзией,
но забывает про свою иллюзорность. Поэтому «наивно верить в
собственный смысл метафоры, не ведая о проблематичной при­
роде ее фактического, референциального основания»1. Фило­
софия становится метафизикой не тогда, когда она опирается
на метафоры, а когда она забывает про свою метафорическую
основу.
До определенного момента логика де Мана повторяет логику
Ницше, но она не ограничивается ее реконструкцией. Задача рито­
рической деконструкции - применить логику критики метафизики
Ницше к его собственному дискурсу.
Опираясь на фигуральность языка вообще, де Ман делает вы­
вод, что эссе Ницше - это тоже метафора. Текст, подрывающий
доверие к субстанциональности «я», причинно-следственной свя­
зи и др. метафизическим установкам, сам становится на их место,
утверждает свое «я» и свое причинно-следственное обоснование.
Другими словами, меняется с ними атрибутами. Дискурс, призван­
ный дезавуировать риторику, сам пользуется ею, поэтому приво­
дит только к напластованию заблуждений.
Таким образом, мы можем изменить модус риторики, но, ко­
нечно же, не в состоянии бежать от нее: «Оказывается, что сам
процесс деконструкции, как он функционирует в этом тексте, еще одно подобное обращение, повторяющее ту же самую рито­
рическую структуру. Еще один «прием», или троп, добавленный
к сериям ранних обращений, не предотвращающий от поворота к
заблуждению»2.
Если анализ афоризмов Ницше в эссе «Риторика тропов (Ниц­
ше)» можно назвать фундаментальным обоснованием риториче­
ской деконструкции, то эссе «Генезис и генеалогия (Ницше)» из
того же сборника позволяет увидеть в действии риторическую гер­
меневтику. Здесь де Ман анализирует «Рождение трагедии» Ниц­
ше на предмет критики генетической метафизической метафоры.
Де Ман разделяет «тематическое» и «риторическое» прочтения.
*
Ман П. де. Аллегории чтения. С. 135.
Там же. С. 137.
25
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
Первое - это традиционное чтение, обращающее внимание только
на смысловые линии текста. Риторическое прочтение - это про­
чтение, когда текст читается с учетом риторических фигур, при­
меняемых в тексте.
При тематическом прочтении создается видимость бинар­
ной оппозиции Аполлона и Диониса с призывом к восстанов­
лению дионисического начала. В ходе тематического анализа,
который сам по себе традиционен, де Ман обращает особенное
внимание на сравнение, которое приводит Ницше: Аполлона он
сравнивает с явлением, а Диониса - с «вещью в себе». Такого
рода модель де Ман считает возможным понимать в лингвисти­
ческих терминах как отношение переносного и прямого смысла
метафоры: «Метафора не значит то, что она говорит, но в конце
концов она говорит то, что намеревается сказать, поскольку ею
управляют и ее направляют к особому значению или к совокуп­
ности значений»1.
Как и в афоризмах Ницше здесь явление понимается не как
простая иллюзия, не как самообман, но как иллюзия сновидения,
когда иллюзорность осознается. Поэтому противоположностью
аполлоническому сновидению является не действительность, ко­
торая не более чем явление иллюзии, только неосознанное, а ди­
онисическое опьянение, пробуждающее нас от сна эмпирической
реальности. Поэтому «аполлоническое явление - это метафориче­
ское высказывание истины; действительное значение аполлонического явления - это не эмпирическая действительность, которую
оно представляет, но дионисическое проникновение в иллюзор­
ность этой действительности»2.
Основные мишени критики тематического прочтения «Рож­
дения трагедии» - современная драма того типа, который ассоци­
ируется с творчеством Лессинга (bürgerliches Trauerspiel), ее гре­
ческий контрапункт в лице Еврипида, репрезентативная музыка
флорентийской оперы и ее греческий контрапункт в лице аттиче­
ского дифирамба.
1
2
Ман П. де. Аллегории чтения. С. 112.
Там же. С. 113.
26
Глава 1. Становление стратегий постметафизического мышления
Ницше критикует их за аполлоничность, то есть за то состоя­
ние иллюзии, в котором становится невозможным ее дионисиче­
ское осознание. Оказываясь в области явлений без возможности
выходя к «вещам в себе», теряется критерий различия истины и
лжи, в ходе самого действия трагедии уже невозможно выяснить
реальность мифа. Поэтому возникает необходимость в изменении
структуры трагедии: «Исток и начало повествования - это букваль­
ное, фактичное действие божественного откровения и авторитета.
То же самое можно сказать и о конце: тот же самый бог должен
вновь появиться на сцене, для того чтобы разрешить очевидно без­
надежные сложности и внести достоинство в неразбериху челове­
ческих занятий»1.
В риторическом плане «Рождение трагедии» как текст напо­
минает флорентийскую оперу или bürgerliches Trauerspiel, а не
трагедию Софокла или оперу Вагнера. Поэтому оно само под­
вержено обращенной против этих художественных форм крити­
ке. Внутритекстовая структура, помещенная вовнутрь большей
структуры всего текста, подрывает авторитет голоса, утвержда­
ющего надежность репрезентативного образца, на котором осно­
вывается текст.
«Семантический диссонанс “Рождения трагедии” именно
и есть остаток значения, сохраняющийся за пределами разви­
той собственно в тексте логики и вынуждающий читателя ввя­
заться в нескончаемый, по-видимому процесс деконструкции.
Этот процесс сам по себе называется “художественной игрой,
в которую Воля, в вечной полноте своей радости, играет сама с
собой”»2. Таким образом, диссонанс тематического и риториче­
ского прочтения мешает читателям остаться в самоуспокоении
метафизического прочтения текста, когда мы можем его свести
к ряду тезисов, толкая на подлинно дионисическое бесконечное
толкование.
'
Ман П. де. Аллегории чтения. С. 117-118.
Там же. С. 122.
27
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
1.2. Деструкция как стратегия онто-герменевтики
М. Хайдеггера
1.2.1. Статус герменевтики в рамках аналитики
присутствия
Герменевтический вопрос у Хайдеггера - это не просто вопрос
понимания текста. Поскольку понимание является сущностной
чертой Dasein, его способом отношения к своей экзистенции, то
и проблема герменевтики у Хайдеггера приобретает онтологиче­
ский статус. Понимание в философии Хайдеггера выступает не в
качестве одной из черт человеческого познания (наряду, скажем, с
объяснением), а в качестве определяющей характеристики само­
го его существования, не как свойство познавательной активности
человека, а как способ его бытия. Более справедливо поэтому го­
ворить не о герменевтике Хайдеггера, а о его онто-герменевтике.
Дело в том, что, как эксплицируется во введении к «Бы­
тию и времени», любой вопрос должен ставиться через вопрос
о бытии, онтология служит фундаментом любого онтического
вопрошания. Но поставить вопрос о бытии достаточно сложно.
Поэтому Хайдеггер нашел единственный вид сущего - Dasein
- который может поставить вопрос о своем бытии, поскольку
его сущностью является способность понимающе относиться к
своему бытию. Соответственно вопрос о бытии, фундирующий
любое иное вопрошание, должен быть переформулирован как
вопрос о возможности понимания своего бытия: «Из самого ра­
зыскания выяснится: методический смысл феноменологической
дескрипции есть толкование. Λόγος феноменологии присутствия
имеет характер έρμηνεύειν, герменевтики, через которую бытий­
ная понятливость, принадлежащая к самому присутствию, изве­
щается о собственном смысле бытия и основоструктурах своего
бытия»1. Феноменология присутствия, по мнению Хайдеггера,
- это герменевтика в исконном значении слова, означающем за­
нятие толкования. Поскольку же через раскрытие смысла бытия
1
Хайдеггер М. Бытие и время. М. : Ad Marginem, 1997. С. 37-38.
28
Глава 1. Становление стратегий постметафизического мышления
и основоструктур присутствия вообще устанавливается горизонт
для всякого дальнейшего онтологического исследования неприсутствиеразмерного сущего, эта герменевтика становится мето­
дологическим понятием: «герменевтикой» в смысле разработки
условий возможности всякого онтологического разыскания. И
поскольку, наконец, присутствие обладает онтологическим пре­
имуществом перед всем сущим - как сущее в возможности эк­
зистенции, - герменевтика как толкование бытия присутствия
получает специфический третий - понимая философски, первич­
ный смысл аналитики экзистенциальности экзистенции. В этой
герменевтике тогда, насколько она онтологически разрабатывает
историчность присутствия как онтическое условие возможности
историографии, коренится то, что может быть названо «герме­
невтикой» в узком «прикладном», производном смысле как мето­
дология историографических наук о духе.
Таким образом, понимание в рамках экзистенциальной анали­
тики Dasein - это, прежде всего, фундаментальный экзистенциал.
Хайдеггер посвящает его исследованию § 31-33 «Бытия и време­
ни». Он дает следующую характеристику пониманию: «Понима­
ние есть экзистенциальное бытие с в о е г о умения быть самого
присутствия, а именно так, что это бытие на себе самом раз­
мыкает всегдашнее к а к - о н о с-ним-самим-обстояния»1. Это
экзистенциальное прояснение присутствия, так как здесь раскры­
вается его место в экзистенциальной раскладке Dasein. Для того
чтобы прояснить сущность понимания в трактовке Хайдеггера,
разъясним сначала смысловой горизонт концепта «размыкание» и
вообще пространственности в философии Хайдеггера.
1.2.2. Пространственность в философии М. Хайдеггера
Не зная смысла бытия и вопрошая о нем, стремясь прояснить
свои основания, мы, тем не менее, спрашиваем уже исходя из этих
оснований. Мы есть, хотя не знаем, что это такое. Таким образом,
смысл бытия неявным образом нам уже доступен, требуется толь­
1
Хайдеггер М. Бытие и время. С. 144.
29
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
ко прояснить его. Эта двойственность - с одной стороны, полная
невозможность поставить вопрос о бытии, его полная неухватываемость в дискурсе, и, с другой стороны, всегда уже так или иначе
доступность его нам - и является фундаментом всей аналитики
присутствия у Хайдеггера.
Вопрос об очевидном, прояснение своих собственных основа­
ний невозможны в рамках обыденного (не-философского) дискур­
са, поэтому при постановке вопроса о бытии Хайдеггер требует
выхода за пределы рационалистической метафизики: «Спраши­
вание само как поведение сущего, спрашивающего, имеет свой
особый характер бытия»1. Средства новоевропейской метафизики
неудовлетворительны для фундаментально-онтологического вопрошания, поэтому вопрос о бытии должен выводить за ее преде­
лы, создавая собственное пространство вопрошания. Деконструк­
тивизм прежде всего унаследует такое критическое отношение к
метафизическим установкам.
Рассмотрим, как Хайдеггер ставит вопрос о бытии: прежде
всего, данный вопрос имеет свою определенную структуру:
- что опрашивается;
- о чем спрашивается;
- что об этом предмете выспрашивается.
Почему нельзя просто задать вопрос: «Что есть бытие?». Оче­
видно, потому, что такой постановкой вопроса мы не сможем по­
дойти к бытию. Такой вопрос может быть задан только о сущем,
причем уже в горизонте бытийной понятливости. Когда же сама
понятливость ставится под вопрос, такая постановка вопроса не
достигнет своей цели, пройдет мимо нее. Поэтому Хайдеггер осо­
бо акцентирует внимание, причем дважды на одной странице: «О
смысле бытия вопрос должен быть поставлен»2. Структурирован­
ность вопроса о бытии имеет целью изменить пространство во­
прошания таким образом, чтобы вопрос в нем не промахивался бы
мимо цели, чтобы в этом пространстве приходили в соприкоснове­
ние мы как вопрошающие и смысл бытия как цель вопроса. В этом
1
2
Хайдеггер М. Бытие и время. С. 5.
Там же.
30
Глава 1. Становление стратегий постметафизического мышления
пространстве и именно в нем мы становимся присутствием, или
бытиеразмерным (присутствиеразмерным) сущим.
Пространство вопрошания обеспечивается именно структури­
рованностью вопроса: мы как бы очерчиваем эту область, остав­
ляя тем самым пространство внутри структуры между отдельны­
ми разметками. Но поскольку структурируется вопрос, сущность в
принципе монадическая, то возникновение внутри единого вопро­
са пространства обусловливает раздвигание рамок вопроса, проис­
ходит размыкание его предметного поля и возникает возможность
для выхода за пределы вопрошания о сущем. Здесь вопрос вовсе не
сводится к своей структуре. Структура задает только путь искания,
организуя пространство внутри себя, между компонентами струк­
туры. Структура удерживает пространство вопрошания от редук­
ции обратно к вопрошанию о сущем. Поэтому и поставить вопрос
о бытии для Хайдеггера, значит, внести в этот вопрос структуру,
разобрать вопрос в аспекте структурных моментов.
Для Хайдеггера данное пространство вопрошания - это пре­
жде всего экзистирование. Экзистирование - это способ отноше­
ния Dasein к своему бытию (экзистенции) как к своему. И посколь­
ку экзистирование - фундамент и сущность человеческого бытия,
то, выявляя его структурную пространственность, мы тем самым
выявляем аналогичную сущностную пространственность и струк­
турность любых экзистенциалов (в частности, экзистенциала по­
нимания). Поэтому для нас важно для начала прояснить простран­
ственность экзистенции.
Экзистенция - это «[то самое] бытие, к которому [как со сво­
им] присутствие может так или так относиться и всегда как-то
отнеслось»1. Экзистенция - это не что иное, как бытие присутствия.
Категориально же оно выделено, в силу того что это не бытие во­
обще, а бытие особого сущего, и особенность этого сущего состоит
как раз в его отношении к бытию. Дело в том, что это сущее (присут­
ствие, Dasein) не просто бытийствует, но и каким-то образом еще и
относится к своему бытию. Относится - значит знает о своем бытии
и тем самым как-то уже понимает его, способно задаваться вопро­
1
Хайдеггер М. Бытие и время. С. 12.
31
С. М Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
сом о своем бытии. И понимание своего бытия дано ему не только в
возможности, но присутствие всегда уже как-то отнеслось к нему. В
модусе возможности находится только характер понимания бытия подлинный или неподлинный - но никак не сам факт отнесенности.
Поэтому эта отнесенность Dasein к своему бытию, являясь отличи­
тельной чертой Dasein как сущего, представляет собой оптическую
характеристику Dasein. Эксплицитно поставленный вопрос о бытии
является редкостью, особенно, по мнению Хайдеггера, в наше вре­
мя. Но стремление к вопрошанию, его возможность в подлинном и
реализация в неподлинном модусах есть даже при отсутствии под­
линного модуса вопрошания - эксплицитного.
Эта двойственность отражается в трактовке Хайдеггером про­
блемы герменевтического круга. У Хайдеггера речь идет о бытиипонимании: понимание бытия само является определяющим для
Dasein. Как для Декарта cogito ergo sum не было силлогизмом и вы­
ражало, скорее, тождественность бытия и мышления для особого
вида сущего res cogitans, так и для Хайдеггера Dasein - вид суще­
го, для которого онтической характеристикой является понимание.
Поэтому для Dasein понимание является как назад-отнесенностью
(как экзистентная понятность бытия), так и вперед-отнесенностью
(как категориальная экзистенциальная раскладка бытия). Чтобы
понять бытие, необходимо уже иметь какое-то отношение к бы­
тию, но которое, однако, для нас становится видимым только после
категориального понимания. Такой герменевтический круг, ставя
проблему понимания смысла бытия, по сути, вносит пространство
между Dasein и его экзистенцией.
Эта всегда-уже-соотнесенность Dasein со своим бытием опре­
деляет то, что бытие нам всегда уже как-то понятно, очевидно:
действительно, изначальная соотнесенность дает предпонимание,
которое связывает нас и экзистенцию. Но это тем самым и затруд­
няет эксплицитную постановку вопроса о бытии: лицом к лицу
лица не увидать, очевидность, являющаяся следствием соотнесен­
ности Dasein со своим бытием, не дает увидеть не только то, что
она скрывает, но и саму себя.
И прояснение для нас нашего бытия в связи с этим требует экс­
плицитной постановки вопроса: то есть раздвигания пространства
32
Глава I. Становление стратегий постметафизического мышления
между нами и экзистенцией. Это не просто раздвигание простран­
ства для взгляда на бытие, но создание пространства, где бытие
сможет проявить, казать себя, где истина будет покоиться в себе,
истинствовать, где мы не насильно будем формировать предметы
с предикатами, но где феномены будут казать себя, а не скрывать,
одним словом, где образуется поле феноменологической (в хайдеггеровском смысле) истины.
И это пространство становится видным при эксплицитном
вопрошании Dasein о его бытии. Это вопрошание может осуще­
ствиться только через экзистирование1, и в принципе категори­
ально такое вопрошание и экзистирование выступают как синони­
мы. С другой стороны, эксплицитное вопрошание Dasein о своем
бытии подразумевает разработку экзистенциальной аналитики
Dasein. Экзистенциальность, таким образом, и есть «бытийное
устройство сущего, которое экзистирует»2.
В этом пространстве становится видной экзистенциальная
раскладка экзистентных структур (неразложимость на сочленимые компоненты не исключает многосложности структурных мо­
ментов этого устройства). Схематично можно выделить следую­
щие структуры:
- Dasein;
- экзистенция, то есть бытие Dasein, к которому оно уже както отнеслось;
- отношение Dasein к его экзистенции, то есть пространство
между Dasein и экзистенцией, которое скрыто в очевидности, но
которое функционирует и становится явным при экзистировании постановке вопроса о бытии.
В структуре Dasein, которая проясняется с помощью экзи­
стенциальной аналитики, фундирована вся жизнь, бытие челове­
ка. Выявляясь с помощью онтологии, она, тем не менее, является
онтически присущей присутствию: «Экзистенциальная аналитика
со своей стороны опять же в конечном счете экзистентна, т. е. он­
тически укоренена»3. Присутствие онтически (то есть это его ха­
1
2
3
Хайдеггер М. Бытие и время. С. 12.
Там же. С. 13.
Там же.
33
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
рактеристика как сущего) устроено так, что для него возможно
отношение к своему бытию, которое так или иначе, явно (через
экзистирование в вопрошании) или сокрыто (только экзистентно)
осуществлено. «Этому сущему свойственно, что с его бытием и
через него это бытие ему самому разомкнуто»1. Поэтому экзистен­
циальная аналитика, просвечивающая экзистентные структуры,
сама является одной из возможностей (подлинным модусом такой
возможности) осуществления связи Dasein и его экзистенции, онтически присущей присутствию.
Таким образом, экзистирование и экзистенциальная анали­
тика не анализ исключительного или идеального, а анализ одной
из возможных реализаций сущностно присущего Dasein, которое
проявляет себя само при попытке поставить вопрос о бытии при­
сутствия, то есть при взгляде присутствия на само себя. Онтическая укорененность экзистенциальной аналитики, тем не менее, не
делает ее от этого легче. «Присутствие правда онтически не только
близко или самое близкое - мы даже суть оно всегда сами. Тем
не менее или именно поэтому оно онтологически самое далекое»2.
Действительно, то, что мы всегда уже понимаем свое бытие, не
помогает нам, а только мешает: оно делает нашу причастность бы­
тию очевидной и не дает поставить вопрос о бытии. Хотя, с другой
стороны, без этой уже-понятности вопрос о бытии вообще не мог
бы быть поставлен. Поэтому онтологически (то есть при постанов­
ке вопроса о бытии) Dasein для нас дальше всего, так как чтобы его
увидеть, нужно предпринять усилия по размыканию пространства
между Dasein и его бытием. Только разомкнутость экзистенциаль­
ного пространства дает возможность для присутствия подлинного
понимания его бытия. «Оба эти феномена - как разомкнутость са­
мого мира, так и тот факт, что вместе с тем открыто и само бытиев-мире, - определяют единый феномен, который мы обозначаем
как открытость. Это выражение прежде всего должно зафикси­
ровать тот факт, что здесь речь еще не идет, - а чаще всего не за­
ходит никогда,- об особом тематическом знании мира или даже
1
2
Хайдеггер М. Бытие и время. С. 12.
Там же. С. 15.
34
Глава 1. Становление стратегий постметафизического мышления
об определенном знании о себе самом; что речь идет только о той
бытийной структуре самого вот-бытия, которая впервые фунди­
рует такого рода знание и тем самым делает возможным, чтобы
мир в своей разомкнутости мог встретиться вот-бытию, войти в
его “во/и”»1.
Заметим, что вопрос об истине для Хайдеггера также связан
с пространственностью и открытостью. В своей работе «О сущ­
ности истины» Хайдеггер выявляет, что истинным традиционно,
еще с Аристотеля, называют то, что находится в согласованности
с чем-то (вещи с нашими понятиями или, наоборот, суждения с
вещами). И эта согласованность может осуществиться только при
определенном условии, при котором может осуществиться вообще
какая-либо связь между двумя различными сущностями, а именно
наличии открытости. «То, что стоит перед нами как нечто, по­
ставленное именно так, а не иначе, должно пройти через все, что
ему открыто напротив. Обнаружение вещи в ее движении к про­
тивостоящему осуществляется в сфере такой открытости, просто­
та которой не только создана, на и каждый раз ставится в связь и
воспринимается как сфера соотнесенности»2. Истина - это явленность вещи как феномена, то есть казание себя при возможности
казания себя как нечто иное, казание вещи «так, как она существу­
ет как таковая» при «движении к противоположности» - реальной
возможности казания вещи как своей противоположности. Это
пространство между двумя противоположностями и называется
открытостью, которая является условием возможности истины.
Это место возможности и есть истина.
Экзистирование есть всегда, поэтому Dasein является присутствиеразмерным сущим. Но в повседневном, несобственном, не­
подлинном модусе, мы не замечаем это экзистирование и поэтому
промахиваемся в своих изысканиях мимо бытия. Для того чтобы
переменить модус вопрошания о бытии на подлинный, человеку
нужно прояснить для себя эту очевидность, что возможно лишь
1
Хайдеггер М. Пролегомены к истории понятия времени. Томск : Водолей.
1998. С. 266.
^
Хайдеггер М. Разговор на проселочной дороге. М. : Высш. шк., 1991.
35
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
в эксплицитном вопрошании - иными словами, в эксплицитной
(структурированной) постановке вопроса о бытии, отраженной в
категориях. Почему вопрос о бытии нуждается исключительно в
категориальной постановке?
Экзистенциальная аналитика - это категориальное проясне­
ние всегда уже себе понятной экзистенции. Почему именно ка­
тегориальное и эксплицитное? Потому что только в этом случае
происходит размыкание очевидности. Категории как бы вклини­
ваются между Dasein и его экзистенцией, создавая пространство
видения их связи. Хайдеггер вводит в своей работе «Изречение
Анаксимандра» термин отдаление. Отдаление - это именно раз­
мыкание пространства между соотнесенными между собою сущ­
ностями, для того чтобы увидеть связующее их. Но в результа­
те этого отдаления возникает понимание близости Dasein и его
бытия, их сбор. Таким образом, пространство экзистенции - это
тождество отдаления как размыкания Dasein и экзистенции и
близости как овладения в результате этого экзистирования экзи­
стенцией.
Заметим, что «Бытие и время» Хайдеггера отличается повы­
шенным содержанием терминологических хайдеггеровских нео­
логизмов. Как правило, это объясняется тем, что Хайдеггер избав­
ляется от традиционного понятийного аппарата, который, по его
мнению, утратил всякую ценность из-за отсутствия в нем подлин­
ного смысла. Однако остается неясным, зачем понадобилось при­
думывать столько новых терминов вместо уточнения старых: зачем
умножать сущности без необходимости? Все дело в том, что нель­
зя пользоваться уже наличествующими категориями - они говорят
о сущем уже в силу одной только своей ставшести, устоявшести.
Поэтому чем более устоявшийся термин, тем менее у нас шансов
с помощью него прояснить свои бытийственные основания. «Эти
титулы все именуют определенные, “формабельные” области фе­
номенов, но их применению всегда сопутствует странное отсут­
ствие потребности спросить о смысле означенного ими сущего»1.
Правильно употребленные категории могут служить только для
1
Хайдеггер М Бытие и время. С. 46.
36
Глава 1. Становление стратегий постметафизического мышления
бытийных определений неприсутствиеразмерного сущего, чтойности. В применении же к присутствию, ктойности, они низводят
человека до чтойности и вопрос о сущности бытия человека как
особого сущего не ставится. Это разные способы вопрошания, в
результате которых мы получаем выход либо к бытию (экзистенциалы), либо к сущему (категории)1.
Заметим, что введение такого количества новых терминов не
указывает на конструктивность философии Хайдеггера. Хайдеггер
выступал против философских конструкций, которые только за­
слоняют вещи как они есть, скрывают истину. Поэтому, вводя но­
вые термины, он никогда не фиксирует их в раз и навсегда данных
определениях. Их определения меняются от страницы к странице,
нигде не останавливаясь: «вот, мы уже чего-то достигли». Е. Бори­
сов отмечает, что когда Хайдеггер анализирует фундаментальную,
экзистенциальную данность того или иного предмета, он методи­
чески редуцирует все его дефиниции, чтобы вывести рассмотрение
предмета на уровень фундаментальной разомкнутости, открыто­
сти бытию2. Более того, Хайдеггер подчеркивает условность своих
неологизмов их количеством (конструктивная философия пользу­
ется ограниченным набором инструментов, чтобы не запутаться).
Хайдеггер не привязан к одному термину. При необходимости он
может заменить его другим, более вписывающимся в контекст (от­
крытость, разомкнутость, Gegnet...). С другой стороны, если вни­
мательно присмотреться к обилию терминов в философии Хайдег­
гера, то можно увидеть, что все они направлены на одно: вывести
читателя из оков горизонта вопрошания о сущем и ввести его в
свободную открытость вопроса о бытии.
Еще одной особенностью хайдеггеровской терминологии яв­
ляется структурность слов. Термины его философии не только
помогают размыканию пространства при постановке вопроса о
бытии, они содержат благодаря своей структурированности это
пространство уже внутри себя. Именно структура обеспечивает
возможность для размыкания пространства обыденного говорения
1 Хайдеггер М. Бытие и время. С. 43-45.
2
См.: Борисов Е. Феноменологический метод М. Хайдеггера // Хайдег­
гер М. Пролегомены к истории понятия времени. С. 355.
37
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
и впускания, давания места бытию. Дефис в словах вносит в них
структуру, размыкает пространство слова, оставляя, тем не менее,
связь между его отдельными частями. Но слово, структура еще не
обеспечивают на сто процентов открытость. Разомкнутость, от­
крытость могут быть организованы только одним особенным ви­
дом сущего - Dasein - который должен эксплицировать эту струк­
туру в ее целостности. Слово же в его структурности является
только вспомогательным феноменологическим полем.
1.2.3. Анализ понимания как экзистенциала
Таким образом, разомкнутость в некоторое пространство одна из главных характеристик любого экзистенциала и вообще
любого экзистирования. Если вернуться к экзистенциалу понима­
ния, то Хайдеггер прямо определяет его: « В р а д и - ч е г о экзистирующее бытие-в-мире как таковое разомкнуто, каковая разомкну­
тость была названа пониманием»1. Эта разомкнутость реализуется
прежде всего как брошенность в возможность: «Понимание есть
как набросок бытийный способ присутствия, в котором оно есть
свои возможности как возможности»2. Брошенность в возмож­
ность понимается из феноменологической установки Хайдеггера,
подразумевающей, что феномен всегда обладает возможностью
являться в подлинном виде, либо в неподлинном / сокрытом виде.
Наличие единственной возможности указывает на уже-сокрытость
феномена, сокрытость его второй возможности. Поэтому Dasein это всегда риск, всегда выбор между подлинным и неподлинным
модусом существования. Подлинный модус отношения к бытию
Хайдеггер связывает как раз с пониманием (не с самопонятностью!) бытия: «Присутствие есть таким образом, что всегда поня­
ло, соотв. не поняло, в том или ином своем бытии»3. Эта возмож­
ность, с одной стороны, всегда уже осуществлена, так как мы так
или иначе понимаем свое бытие, но, с другой стороны, эта воз­
можность всегда актуальна как всегда актуально наше отношение
1
2
3
Хайдеггер М. Бытие и время. С. 143.
Там же. С. 145.
Там же. С. 144.
38
Глава I. Становление стратегий постметафизического мышления
с бытием: «Присутствие понимает себя всегда уже и всегда еще,
пока оно есть, из возможностей»1.
Экзистенциал понимания, по Хайдеггеру, фундирует толко­
вание. Отсюда вытекает одна из особенностей хайдеггеровской
герменевтики, унаследованная деконструктивистской герменев­
тикой: «Толкование не принятие понятого к сведению, но разра­
ботка набросанных в понимании возможностей»2. В применении
к текстуальной практике это означает, что герменевтика невозмож­
на без принципиальной поливариативности и без разработки этой
поливариативности. Единственное изменение, которое претерпит
этот тезис в деконструктивистской герменевтике - это «децентра­
лизация» возможностей. Ведь, по Хайдеггеру, возможностей по
большому счету две: подлинная и неподлинная, они, как видим,
«центрируются», хотя и не абсолютным образом, вокруг подлин­
ной. Деконструкция, ставя под вопрос основания любого центра,
также расширяет поле возможностей (вариантов толкования) и де­
лает все толкования равноценными.
В процессе толкования встает вопрос о смысле. В рамках кон­
цепции понимания как разомкнутости Хайдеггер следующим об­
разом определяет смысл: «Когда внутримирное сущее с бытием
присутствия открыто, т. е. пришло к понятности, оно, мы говорим,
имеет смысл»3. И чуть ниже Хайдеггер уточняет свое определение:
«Смысл есть то структурированное предвзятием, предусмотре­
нием и предрешением в - в и д а х - ч е г о наброска, откуда стано­
вится понятно нечто как нечто»4. Обратим внимание на то, что
поскольку наличие пространства требует структурирования для
его размыкания и удержания, смысл, по Хайдеггеру, как раз и пред­
ставляет собой данную структуру, «формально-экзистенциальный
каркас». Получается, что смысл образуется тогда, когда в тексте
усматривается поливариантность и разрабатывается, результа­
том чего является построение той или иной смысловой структу­
ры / структур.
1
2
3
4
Хайдеггер М. Бытие и время. С. 145.
Там же. С. 148.
Там же. С. 151.
Там же.
39
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
Обратим внимание, что выстраивание философем того или
иного мыслителя в некоторую пространственную структуру ха­
рактерно как раз для деконструктивистской герменевтики, и если
в рамках текста Хайдеггера дается лишь теоретическая разработка
этого вопроса (Хайдеггера больше интересовал фундаментальный
экзистенциальный уровень структурирования), то в деконструктивистских анализах текстов эти принципы проецируются на тексту­
альные практики.
Итак, пространственность экзистенциальных и смысловых
структур и бытие-в-возможностях (толкование-в-возможностях) это те характерные черты понимания, которые унаследует у экзи­
стенциальной герменевтики герменевтика деконструктивистская.
1.2.4. Понятие деструкции как стратегия онто-герменевтики
Еще одной чертой, унаследованной от хайдеггеровской поста­
новки вопроса о бытии деконструктивистской герменевтики Жака
Деррида, является особенное отношение к философской тради­
ции. До Хайдеггера философы если и уделяли предшественникам
какое-либо внимание, то делали это в аристотелевском духе кри­
тической преемственности, никогда не ставя прочтение предше­
ственников во главу угла. Для Хайдеггера же вопрос внимательно­
го отношения к философской традиции, ее деструкция становится
принципиальным вопросом.
Хайдеггер указывал, что смысл бытия необходимо искать че­
рез исследование темпоральное™ Dasein. Но зададимся вопросом:
какое отношение к вопросу о смысле бытия имеет время, причем не
само по себе, а как временность особого вида сущего? Более того,
Хайдеггер называет время «горизонтом всякой понятности бытия
и всякого толкования бытия»1. Чтобы прояснить этот вопрос, не­
обходимо опять обратиться к понятию пространственности.
Сразу определимся: пространственность здесь не означает,
что время это не дополнительная ось на пространственной систе­
ме координат, не четвертое измерение. Здесь, конечно же, имеется
1
Хайдеггер М. Бытие и время. С. 17.
40
Глава 1. Становление стратегий постметафизического мышления
в виду экзистенциальная пространственность, которая характери­
зуется разомкнутостью и структурированностью.
Итак, значимым является лишь настоящее. «Это присут­
ствующее (в широком смысле) есть как раз в настоящем при­
сутствующее и в нем владычествующая несокровенность, кото­
рая раздвигает существо присутствующего как и не в настоящем
присутствующего»1. Прошлое является для нас значимым только
тогда, когда оно соотносится с настоящим и является уже данно­
стью настоящего. Наше философствование всегда уже предопре­
делено традицией, и мы движемся в ее экзистентной самопонятности. С другой стороны, человеку присущ экзистенциал заботы,
фундированный исходным онтическим отношением Dasein к его
бытию. Реализуется же экзистенциал заботы либо в озабоченном
вопрошании человека о его бытии, либо в неподлинном модусе как
озабоченность вещами, как путь блужданий от одной вещи к дру­
гой. Во временном же ракурсе рассмотрения забота проявляет себя
как направленный в будущее проект, то есть то, что сущностно ка­
сается настоящего и чем человек озабочен.
Таким образом, прошлое и будущее есть отход и приход при­
сутствующего. В обыденном понимании прошлого и будущего за­
частую теряется та связь между тремя модусами, которая восста­
навливается хайдеггеровскими структурами. Восстановление этой
бытийной связи Хайдеггер называет сбором, аналогичным сбору
овец пастухом. Поэтому человек может стать пастырем бытия, но
может осилить это лишь внутри разомкнутости Dasein2. Таким
образом, разомкнутость структуры является одновременно и оза­
боченным собиранием. Необходимо не только увидеть отдельно
Dasein и его экзистенцию, но и связь между ними, притом, что Da­
sein есть мы сами. Присутствующее происходит от пребывания и
переходит в отход, и то и другое одновременно. Именно это про­
странство в структуре Хайдеггер называл вмещающим простором
и просветом бытия. Сам термин Dasein, вот-бытие, говорит о сли­
янии пространственного и временного аспектов. Вот понимается
1
2
Хайдеггер М. Разговор на проселочной дороге. С. 48.
Там же. С. 49.
41
С М Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
не в плане топоса, а как фиксирование hic et пип человека, когда
человек берется в факте своего бытия, а следовательно, его присут­
ствия, но, с другой стороны, и в горизонте его временности между
падением и смертью. Именно поэтому смысл бытия должен по­
ниматься из горизонта временности.
В отношении же теоретической постановки вопроса о бытии это
значит, что он должен браться в своей временности, т. е. в его разомкнутости в прошлое и будущее. Это значит, что вопрос о бытии не­
возможно поставить без внимания к традиции, ее деструкции. Ведь в
течение всей истории философии, по мнению Хайдеггера, ставился
вопрос о бытии. Но традиция не только не проясняет вопрос о бытии,
но, наоборот, всячески затемняет его, объявляя его самопонятным.
Считая наследие самопонятным, она затемняет вопрос об «источни­
ке». «Традиция, - писал Хайдеггер, - делает происхождение вообще
забытым»1. Поэтому если убрать лишнее с помощью деструкции, то
вопрос о бытии выйдет в непотаенность. Отсюда у Хайдеггера сле­
дует, что через философскую традицию как раз и ведет «окольный»
путь к постановке вопроса о бытии. Этот путь можно назвать околь­
ным только условно, так как несмотря на свою заброшенность и сокрытость, эта «лесная тропинка» является самым верным и простым
путем для выведения бытия из потаенности2.
Деструкция поэтому —это процесс, направленный против око­
стенения и окаменения прошлого в форме традиции. «Если для
самого бытийного вопроса должна быть достигнута прозрачность
своей ему истории, то требуется расшатывание окостеневшей тра­
диции и отслоение наращенных ею сокрытий. Эту задачу мы по­
нимаем как проводимую по путеводной нити бытийного вопроса
деструкцию наследованного состава античной онтологии до ис­
ходного опыта, в каком были добыты первые и с тех пор ведущие
определения бытия»3.
Внимательное отношение к традиции не означает формально­
го консерватизма и перенятие предрассудков. «Подлинное возоб­
1 Хайдеггер М. Бытие и время. С. 21.
2 См.: Хайдеггер М. Проселок. Неторные тропы // Работы и размышления
разных лет. М. : Гнозис, 1993. С. 238-242.
3 Хайдеггер М. Бытие и время. С. 22.
42
Глава 1. Становление стратегий постметафизического мышления
новление какого-либо традиционного вопроса как раз-таки лишает
значения его внешнюю традиционность и, отступая от предрассуд­
ков, оставляет их позади»1. Деструкция Хайдеггера - это деструк­
ция прежде всего нашей преструкции, то есть некой уже так или
иначе схваченности мира нами. Деструкция - не разрушение, но
необходимый разбор до основания, разбор конструкций и концеп­
ций, которыми мы некритически пользуемся, считая их очевидны­
ми и естественными. Необходимость деструкции заслонена от нас
кажущейся очевидностью некоторых положений. И пока мы их не
разберем, не увидим кажимость их очевидности, мы не будем мыс­
лить, мы будем лишь идти на поводу у преструкции.
В свете данной логики понятно, что имел в виду М. Хайдеггер,
когда говорил, что надо мыслить Хайдеггера против Хайдеггера2.
Когда Хайдеггер писал свою фундаментальную онтологию, он ни
в коем случае не ставил себе задачи описать мир, составить всеоб­
щую классификацию etc. Все, что написано Хайдеггером, пресле­
дует одну цель: ввести читателя в открытое пространство встречи
с истиной, предварительно заставив его создать его через разом­
кнутость пространства своей экзистенции. Или, иными словами,
заставить читателя мыслить. А это возможно только тогда, когда
мы будем вместе с Хайдеггером промысливать ходы его мысли.
Хайдеггер стремился к деструкции, а не к конструкции каких-либо
идей. Поэтому ошибаются те, кто воспринимает философию Хай­
деггера как некую новую концепцию или революционную картину
мира и хотят ее перенять. Если мы будем воспринимать филосо­
фию Хайдеггера как некую конструктивную концепцию в смысле
порождения новой готовой картины мира, то мы, напротив, отой­
дем от духа и задачи философии Хайдеггера. Мы должны деструк­
тивно относиться не только к философам-предшественникам Хай­
деггера, но и к самому Хайдеггеру. Мы не должны перенимать у
него какие бы то ни было построения, но деконструировать любые
следы конструкций, которые можно встретить в его философии.
«Мыслить Хайдеггера против Хайдеггера» - это значит мыслить,
'
Хайдеггер М. Пролегомены к истории понятия времени. С. 145.
Хайдеггер М. Разговор на проселочной дороге. С. 154.
43
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
чтобы Хайдеггер не становился мешающим кодом на пути рож­
дения нашей мысли, единственный способ действительно продук­
тивного чтения философских текстов.
Возвращение к традиции, пишет Хайдеггер, должно быть та­
ким, «что мысль отступает от поставленных в истории вопросов,
оставляя их позади себя, и впервые вновь осваивает эти вопросы
в их изначальности»1. Более того, это необходимо делать снова и
снова: основными требованиями феноменологии Хайдеггера как
метода является «не допустить, чтобы случайное положение ис­
следования и случайная постановка вопроса утвердились как не­
кая завершенная истина, поддерживать стремление к самим вещам,
освободив его от постоянного давления и скрытого воздействия
неподлинных ограничений. Именно это означает девиз “к самим
вещам”: позволить им вернуться к себе самим»2.
Каким же образом должна осуществляться деструкция фило­
софских текстов? Хайдеггер считает, что при чтении философско­
го текста единственный шанс сохранить мысль философа - это
ответить своим событием мысли на его событие. Более того: мы
философствуем тогда, когда вступаем в разговор с философами.
Это предполагает, что мы говорим с ними о том, что они обсуж­
дают. По мысли Хайдеггера, это проговаривание друг с другом
того, к чему, собственно, все снова и снова как к одному и тому
же обращаются философы3 - а именно диалог о бытии. Такое от­
ношение к традиции Хайдеггер называл деструкцией: не разрыв
с историей, не отрицание истории, но усвоение и преобразование
того, что передает традиция. «Деструкция означает не разруше­
ние, а упразднение, разбор, от-странение накопившихся в исто­
рии высказываний об истории философии. Деструкция означает:
раскрыть свои уши, освободить слух для того, что говорит нам в
традиции как Бытие сущего. Внимая этому зову, мы попадаем в
соответствие»4.
1 Хайдеггер М. Пролегомены к истории понятия времени. С. 146.
2 Там же. С. 143.
3 См.: Хайдеггер М. Что это такое - философия? // Вопросы философии.
1993. №8. С. 119.
4 Там же. С. 120.
44
Глава 1. Становление стратегий постметафизического мышления
Особенность метода историко-философской деструкции
М. Хайдеггера особенно хорошо видна на примере его анализа
текстов досократиков - самых далеких от нас в рамках европей­
ской традиции философии. Именно здесь проблема понимания
именно философских текстов, их смысла стоит особенно остро и
очевидно. «Изречение мышления поддается переводу лишь в со­
беседовании мышления с его изреченным»1. Хайдеггер пытается
действовать изнутри, вскрывая внутреннюю логику и смысл изре­
ченного. Но от этой процедуры его «со-беседование» не перестает
быть интерпретацией, которая не только «пере-водит» Хайдегге­
ра к тому или иному мыслителю, но и одновременно «под-водит»
мысль того или иного философа к мысли Хайдеггера и вписывает
ее в логику хайдеггеровского мышления. Интенция Хайдеггера это показ скрытых даже для самого мыслителя оснований его мыс­
ли. Именно эту особенность унаследует и разовьет деконструктивистская герменевтика.
Разговор философов Хайдеггер связывает с понятием со­
ответствия. Соответствие - это единство проблемного поля раз­
говаривающих. Это ответ читателя автору философского текста.
Но это еще и соответствие разговора сути вещей, их бытию, или:
дать место самим вещам, а не праздным домыслам о них. И здесь
проблема соответствия фундирована в проблеме отношения Das­
ein к бытию, а проблема мышления - в экзистировании. Действи­
тельно, зададимся вопросами: разве мы должны стараться достичь
соответствия с бытием сущего?; не находимся ли мы уже в таком
соответствии? И так же, как экзистентная понятность преддана
любому вопрошанию о бытии, так и соответствие нас бытию ве­
щей преддано любому философствованию. Более того, по сути,
это одно и то же. И так же, как экзистентная понятность бытия
является лишь неподлинным модусом вопрошания о бытии и су­
ществования человека вообще, так и наша изначальная согласо­
ванность с вещами еще не гарантирует легкости пути «к самим
вещам». Мышление, которое происходит главным образом в фило­
1
Хайдеггер М. Разговор на проселочной дороге. С. 34-35.
45
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
софии1, таким образом, фундировано в экзистенциальных структу­
рах Dasein и, по сути, присутствие сводится к философствующей
экзистенции потому, что бытие как мир дает о себе знать только
настойчивому спрашиванию о его истине2, «все принадлежащее к
экзистенции присутствия принадлежит с равной существенностью
к истине философии»3, а метафизика и есть само человеческое бы­
тие4. «Поскольку человек экзистирует, тем или иным образом со­
вершается и его философствование»5.
На первый взгляд, задача деструкции кажется прозрачной. Но,
как отмечает Б. В. Марков, здесь встает ряд вопросов, которые де­
лают основание хайдеггеровской мысли неустойчивым: «Вдумы­
ваясь в ее формулировку, мы вынуждены различать традицию и
исток. В чем же разница? Если традиция не верна истоку, то чем
легитимируется ее значимость? ... Не упираемся ли мы в тупик,
если преимущество истока перед традицией принимается заранее,
и где гарантия, что исток не был отравленным с самого начала? Не­
однозначны и поиски точки уклонения от греческого истока. Кто
был основоположником “представляющего мышления”: Декарт,
или, может быть, Парменид, сказавший, что быть и мыслить - это
одно и то же?»6.
Конечно, при доверии к мысли Хайдеггера, если полностью
встать на точку зрения его философии, здесь нет проблем: инту­
итивно чувствуется и наличие «истока» - бытия в его непотаенности, и возможность прийти к нему через традицию. Но если
вспомнить, что Хайдеггер требовал мыслить «Хайдеггера против
Хайдеггера», то необходимо все-таки поставить под сомнение оче­
видность этого факта. Поэтому Деррида как «истинный хайдеггерианец» не мог не поставить данную проблему. И действительно,
1 См.: Хайдеггер М. Разговор на проселочной дороге. С. 135.
2 См.: Бибихин В. В. Комментарии // Хайдеггер М. Время и бытие. М. :
Республика, 1993. С. 433.
3 Хайдеггер М. Время и бытие. С. 341.
4 Там же. С. 26.
5 Там же.
6 Марков Б. В. Герменевтика Dasein и деструкция онтологии у Мартина
Хайдеггера // Герменевтика и деконструкция / под ред. В. Штегмайера, X. Фран­
ка, Б. В. Маркова. СПб. : Изд-во Б.С.К., 1999. С. 10-33.
46
Глава 1. Становление стратегий постметафизического мышления
в рамках дерридеанской критики логоцентризма и любого «цен­
тризма» вообще, как мы увидим в 2.1 второй главы данного ис­
следования, стирается различие между традицией и истоком, и на
первый план выходит не Смысл как «голос бытия», а картография
равноценных смыслов.
1.2.5. Интерпретативные стратегии
хайдеггеровской герменевтики
Итак, в свете вышесказанного сформулируем основные интер­
претативные стратегии хайдеггеровской герменевтики как экзи­
стенциально-фундированной, так и практической. В своем курсе
лекций 1927 г. «Основные проблемы феноменологии» Хайдеггер
ставит вопрос о феноменологии как методе. При этом он выделяет
его три основные компоненты: редукцию, конструкцию и деструк­
цию. Рассмотрим эти компоненты на предмет их отношения к ин­
терпретативным стратегиям и влияния на деконструкцию.
1. Редукция. Хайдеггер определяет редукцию следующим об­
разом: «Для нас феноменологическая редукция означает возведе­
ние (Rückfiihrung) феноменологического взгляда от какого бы то
ни было определенного схватывания сущего к пониманию бытия
этого сущего (набрасыванию в направлении способа несокрытости бытия)»1. То есть необходимо не воспринимать то или иное
сущее как то или это, а попытаться понять бытие этого сущего. Это
можно, по Хайдеггеру, сделать только одним способом: дать слово
самой вещи, чтобы она сама казала себя. Таким образом, здесь под
феноменологической редукцией Хайдеггер понимает феноменоло­
гический метод, как он его описывает в § 7 «Бытия и времени».
Анализируя происхождение слова «феномен», Хайдеггер
определяет феномен как то, что может казать / не казать себя2.
Причем принципиально здесь то, что наличествуют обе возмож­
ности. Феномен - это постоянная возможность самого себя либо
как казания себя, либо как сокрытия себя. Реализация одной воз­
1 Хайдеггер М. Основные проблемы феноменологии. СПб.: Высш. религиозн.-филос. шк., 2001. С. 26.
2 См.: Хайдеггер М. Бытие и время. С. 29.
47
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
можности не уничтожает другой возможности. Они равным обра­
зом представлены и обе являются сущностными характеристиками
феномена.
Именно такое, феноменологическое отношение к вещи, по мыс­
ли Хайдеггера, приводит нас к несокрытости бытия вещи. Эта несокрытость реализуется в слове как логосе. Логос приобретает функ­
цию феноменологического поля, среды, того, в чем феномены кажут
себя себе. Это функция «выявляющего давания увидеть нечто».
Из такой феноменологической установки вытекают две интер­
претативные стратегии, применяемые Хайдеггером:
a) стратегия рассмотрения любого философского текста как
феномена, т. е. вещи, которая может рассказать о бытии. Но как и
любой феномен, текст может казать себя / свое бытие, или сокрыть
его, т. е. быть в подлинном или неподлинном модусе. Модус же, как
и в случае с феноменом вообще, зависит только от нашей позиции
по отношению к нему, т. е. в случае нашего экзистирования и жела­
ния вести разыскание смысла бытия он нам открывается, иначе мы
получаем лишь кажимость и блуждаем в кругу «внутримирских»
смыслов. Деконструкция воспримет эту интерпретативную страте­
гию, но в рамках программы всеобщей «делогоцентризации» речь
уже будет идти не о двух модусах (подлинном и неподлинном), а о
поле равноценных смысловых интерпретаций, которые зависят не
столько от текста, сколько, как и у Хайдеггера, от читателя;
b) лингвистическая стратегия. Если учесть, что слово (логос)
- это феноменологическое поле, в котором может казать / казать­
ся истина бытия, то необходимо всматриваться в слово, которое
«само скажет» смысл бытия. Необходимо увидеть поливариатив­
ность значения слова (что на практике приводит подчас к этимо­
логическим изысканиям) и суметь выбрать то значение, которое
приведет к подлинному пониманию смысла бытия. Однако необхо­
димо отметить, что подлинный, «изначальный», смысл не означает
«более древний». Здесь имеется в виду не временная, но смысло­
вая «изначальность».
Деконструкция снова воспримет эту интерпретативную стра­
тегию с некоторыми оговорками. Да, необходимо видеть полива­
риативность слов. Но поскольку все смыслы слов равнозначны и
48
Глава 1. Становление стратегий постметафизического мышления
нет разделения на подлинные и неподлинные смыслы, то надо не
выбирать в них тот или иной смысл, а учитывать все смыслы в их
противоречивости и противоборстве.
2.
Конструкция. Редукция сама по себе является только пер­
вым этапом, который сам по себе еще не дает никакого результата.
Ведь доступ к бытию открывается не так, как доступ к сущему: мы
не просто обнаруживаем бытие, но оно должно «всякий раз быть
вброшено в поле зрения при помощи свободного наброска»1. Это
значит, что бытие должно рассматриваться через раскладку своих
экзистенциалов, т. е. что необходима постановка структурирован­
ного вопроса о бытии, раздвигание экзистенциального простран­
ства с помощью экзистенциальной структуры. Здесь заложены
следующие интерпретативные стратегии:
a) постановка любого вопроса, который претендует на онто­
логический, а не онтический статус, должна быть экзистенциаль­
но структурирована. Приблизиться к смыслу бытия можно только
через исследование структуры его экзистенциалов. Но, соединяя
эту интерпретативную стратегию со стратегией 1а, можно сделать
вывод, что любой текст можно рассматривать как структуру, гово­
рящую о бытии: необходимо только ее эксплицировать. Именно в
таком виде мы и находим эту стратегию в деконструктивистской
герменевтике;
b) ввиду того что бытие, по Хайдеггеру, - это не сущее, оно
противится любому застывшему значению, которое превратило бы
его в сущее среди другого сущего. Значит, при экспликации смыс­
ла бытия никогда нельзя останавливаться, ее должно производить
снова и снова. Поэтому Хайдеггер в принципе был противником
любых конструкций в смысле ставших значений (за что он, соб­
ственно, и критиковал метафизику). На практике это выражалось
в том, что он использовал принципиально избыточное количество
терминов, которые он определял каждый раз заново. Именно по­
этому у Хайдеггера понятие «бытие» находится под знаком вы­
черкивания: любое его конкретное определение означает, что оно
говорит уже не о бытии, а о сущем, т. е. зачеркивает бытие.
1
Хайдеггер М. Основные проблемы феноменологии. С. 27.
49
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
Соединяя эту стратегию со стратегией lb, получим, что любой
термин должен иметь для Хайдеггера два значения: подлинное и
неподлинное. Но если Хайдеггер делал выбор между подлинным
и неподлинным значением термина, то для Деррида эти значения
равнозначны и он выбирает оба значения. Поэтому у Деррида все
философемы являются противопонятиями и находятся под зна­
ком вычеркивания: относительно любого понятия надо опасаться
ограничиваться одним ставшим смыслом.
3.
Деструкция. Вопрос о бытии ставился в традиции и до Хай­
деггера. Но, как выясняется в его анализе, во все исторические эпохи
возможности истолкования того или иного сущего различны. Еще в
Античности, у Платона и Аристотеля, как указывает Хайдеггер, фи­
лософия пришла к усредненному понятию бытия, которое закрыло
путь к смыслу бытия. Метафизика же Нового времени, а также со­
временная философия, как ее наследница, пользуется терминоло­
гическим аппаратом еще античной метафизики. «Состав основных
философских понятий, почерпнутых из философской традиции, еще
и сегодня настолько действенен, что его воздействие едва ли можно
переоценить. Отсюда вытекает, что любой философский разбор, даже
самый радикальный, полагающий новое начало, пронизан перешед­
шими к нам понятиями и тем самым перешедшими к нам горизон­
тами и точками зрения, по поводу которых вовсе не установлено, что
они подлинно и изначально проистекают из той области бытия и того
бытийного устроения, на постижение которых они претендуют. По­
этому понятийной интерпретации бытия и его структур, т. е. редуктивной конструкции бытия, с необходимостью принадлежит некото­
рая деструкция, т. е. критический демонтаж (Abbau) перешедших к
нам понятий, которые мы поначалу поневоле вынуждены применять,
вплоть до тех истоков, из которых они почерпнуты»1. Это, пожалуй,
единственная интерпретативная стратегия, которая была воспринята
деконструктивистской герменевтикой в чистом виде. Деррида про­
должает хайдеггеровский анализ философских понятий на предмет
их метафизичности, причем в фокус его внимания попадает в том
числе и терминология самого Хайдеггера.
1
Хайдеггер М. Основные проблемы феноменологии. С. 28.
50
Глава I. Становление стратегий постметафизического мышления
1.2.6. Дерридеанская критика философии М. Хайдеггера
В одном из своих интервью Ж. Деррида отметил: «Ничего из
того, что я пытаюсь делать, не было бы возможно без открытия
хайдеггеровских вопросов... без внимания к тому, что Хайдеггер
называет разницей между бытием и сущим, онтически-онтологической разницей, какая известным образом остается непроду­
манной в философии»1. В другом интервью Деррида высказался
о «Бытии и времени» М. Хайдеггера следующим образом: «Текст
Хайдеггера для меня чрезвычайно важен, ...он составляет прорыв
небывалый, необратимый и пока еще далеко не использованный
во всех его критических ресурсах»2. В обеих вышеприведенных
цитатах обращает на себя внимание мотив необходимости проду­
мать хайдегтеровские вопросы, использовать «критические ресур­
сы» поставленных им проблем. Деррида не только высоко ценит
философию Хайдеггера и основывается на ней, нет, он требует
продумывания, критического отношения к его философии. И это
не случайно, этот мотив вообще станет тенденцией деконструктивистской герменевтики. А унаследован он ... от Хайдеггера.
Сам Хайдеггер требовал: «Нужно, чтобы не подражали мне, а
ставили свои собственные вопросы. Нет ничего интересного в том,
чтобы следовать за Хайдеггером. Нужно или развивать мою пробле­
матику в других направлениях, или же возражать ей»3. И Деррида
прямо указывает, что он хайдегтерианец именно в таком смысле,
т. е. под знаком вычеркивания: «Однако, несмотря на этот долг по
отношению к хайдеггеровской мысли, или скорее по причине этого
долга, я пытаюсь распознать в хайдеггеровском тексте, который, как
и всякий другой, неоднороден, дискретен, не везде на высоте наи­
большей силы и всех последствий его вопросов, я пытаюсь в нем
распознать признаки принадлежности к метафизике и к тому, что он
называет онто-теология»4. По заявлению самого Хайдеггера, даже
подвергая метафизику деструкции, философы все равно всегда вы­
1
2
3
4
Деррида Ж. Позиции. М. : Академ, проект, 2007. С. 18.
Там же. С. 64.
Хайдеггер М. Разговор на проселочной дороге. С. 154.
Деррида Ж. Позиции. С. 18.
51
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
нуждены пользоваться ее ресурсами. Именно поэтому мысль Хай­
деггера также должна подвергаться деструкции (трансформирую­
щейся у Деррида в деконструкцию): «Мы должны поэтому работать
над распознанием этих метафизических приемов и непрестанно ре­
организовать форму и горизонты вопрошания»1.
Именно антиметафизической установкой Деррида, унаследо­
ванной им от Хайдеггера, и определяется его критическое отноше­
ние к некоторым моментам хайдеггеровской философии. Деррида
обвиняет самого Хайдеггера в недостаточном преодолении мета­
физики, выражающемся в его логоцентризме и стремлении во всем
увидеть истину. «Пожалуй, известный фонологизм у Хайдеггера
имеет место, некритическая привилегия, которою он, как все на За­
паде, наделяет голос, определенную “субстанцию выражения”»2.
Деррида отмечает, что размышление, путем которого Хайдеггер
вникает в исток или существо истины, никогда не ставит под во­
прос ее связь с логосом и с фоникой. Отсюда и множественные
«фонические метафоры» в философии Хайдеггера (как, например,
«голос бытия»). Деррида же как истинный хайдеггерианец ставит
под сомнение центризм голоса и логоса, что выливается в его вни­
мании к проблеме письма. Здесь не идет речь об однозначном ука­
зании на слабые места хайдеггеровской мысли. «Дело не идет об
ограниченности, - пишет Деррида, - или, во всяком случае, как
всякая ограниченность, она обеспечивает силу и хватку и она об­
ладает здесь незаменимой мощью»3.
И все-таки именно в данном моменте, относительно вопроса
об истоке и падении, четко обозначен разрыв с хайдеггеровской
проблематикой. Деррида отмечает: «... Оппозиция исходного и
производного - не является ли она собственно метафизической?
Отыскание архии вообще, какими бы ни были предосторожно­
сти, окружающие этот концепт, - не есть ли оно существенная
операция метафизики?»4 Как мы уже упоминали, это принципи­
1 Деррида Ж. Позиции. С. 18.
2 Там же. С. 19.
3 Там же.
4 Derrida J. Margins of Philosophy. Chicago : The University of Chicago Press,
1982. P. 63.
52
Глава 1. Становление стратегий постметафизического мышления
альный вопрос, в котором деконструктивистская герменевтика
Деррида отходит от хайдеггеровской деструкции. Если цель де­
струкции Хайдеггера прозрачна - услышать голос бытия, истока
сквозь напластования метафизики - то деконструкция не может
иметь такой цели, так как под вопрос поставлено наличие исто­
ка и «фонологичность» бытия. Но какова тогда цель деконструк­
ции того или иного текста? Что там пытаются усмотреть, если
не «голос бытия»? Эти вопросы мы рассмотрим далее, пока же
отметим, что Деррида преодолевает «логоцентризм» Хайдеггера
с помощью Ницше, который в данном моменте, по его мнению,
радикальнее Хайдеггера1.
1.3. Психоаналитические истоки
деконструктивистской герменевтики
1.3.1. Герменевтический статус психоанализа
Если в философии М. Хайдеггера герменевтика была связана
с онтологической проблематикой, то в психоанализе 3. Фрейда во­
прос истолкования связан с проблемой психической жизни лич­
ности. Истолкование тех или иных психических явлений в психоа­
нализе не только важно как теоретическая проблема, но и является
необходимым для практического излечения неврозов.
Психоанализ как доктрина базируется на исследовании психи­
ческой деятельности, а следовательно, претендует на объяснение
всей душевной жизни человека. Поэтому он применялся Фрейдом
как для толкования смысла неврозов, сновидений, ошибочных
действий, так и для толкования политической жизни и искусства.
Сложно найти область человеческой жизни, где не мог бы при­
меняться психоанализ, поэтому можно сказать, что психоанализ
предлагает универсальную герменевтическую стратегию.
Задача данного параграфа как раз и состоит в том, чтобы вы­
явить герменевтические стратегии и техники психоанализа, вы­
1
С. 202-242.
Гадамер Х.-Г. Текст и интерпретация // Герменевтика и деконструкция.
53
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
яснить, какое отношение они имеют к деконструкции и какие
герменевтические стратегии деконструкция восприняла из психо­
анализа, короче говоря, проследить взаимоотношения психоанали­
тических и деконструктивистских интерпретативных стратегий1.
1.3.2. Герменевтика подозрительности
Каждое свое исследование того или иного психического про­
цесса, будь то ошибочные действия, сновидения или неврозы,
Фрейд предваряет разбором традиционных, существовавших до
психоаналитического метода, техник объяснения психических
явлений. И если объяснения сверхприродными причинами были
подвергнуты критике еще в Новое время, то Фрейд обнаружил
принципиальную недостаточность научно-механистических спо­
собов объяснения. Соответственно возникла необходимость в но­
вом методе, который бы основывался на ином теоретическом фун­
даменте.
Положение, которое произвело революцию в методах истолко­
вания психических явлений, - это утверждение о том, что влечения,
которые можно назвать сексуальными в узком и широком смысле
слова, играют невероятно большую роль в возникновении нервных
и психических заболеваний. Более того, эти же сексуальные влече­
ния участвуют в создании высших культурных, художественных
и социальных ценностей человеческого духа. В результате оказа­
лось, что причины и следствия могут быть неоднородными: напри­
мер, сексуальные влечения сублимируются в созидание культуры.
Фрейд настаивает на абсолютном детерминизме психической
жизни человека2. Но свой детерминизм он называет сложным3: всег­
да есть жесткая связь между явлениями, но это могут быть явления
из разных сфер. Такое понимание детерминизма заставляет Фрей­
1 О не-деконструктивистской трактовке герменевтики Фрейда см.: Лейвин В. М. Фрейд, психоанализ и современная западная философия. М. : Полит­
издат, 1990. С. 286-308.
2 См.: Фрейд 3. Введение в психоанализ. Лекции. М. : Наука, 1989. С. 15.
3 См. применение данного термина: Фрейд 3. Толкование сновидений.
СПб. : Алетейя, 1997. С. 333, 341.
54
Глава 1. Становление стратегий постметафизического мышления
да с подозрительностью относиться к очевидности: за ней может
скрываться нечто совсем иное, подчас противоположное. Ведь ча­
сто инстинкт самосохранения заставляет нас скрывать то, что может
нам навредить. Такой же механизм действует и на бессознательном
уровне. Психоаналитик уподобляется детективу, который не верит
никому, пока интеллектуально не проверит у всех алиби.
В рамках такой герменевтики подозрительности герменевти­
ческим материалом психоаналитика могут служить абсолютно все
психические явления, в том числе те незаметные явления, которые
в других науках отвергаются как недостойные внимания, считают­
ся, так сказать, «отбросами» мира явлений: ошибочные действия,
сновидения, неврозы. Но если проблема проявляется в слабых
признаках, это еще не говорит о ее незначительности. Ведь кри­
миналист не ждет, что преступник оставит на месте преступления
фото с адресом. С другой стороны, в научной работе перспектив­
нее обратиться к изучению окружающего, что более доступно для
исследования. Главным методом психоаналитической герменевти­
ки, который может восстановить смысл явления по тем или иным
«уликам», становится метод свободных ассоциаций, о котором
пойдет речь ниже.
Кроме того, сдвигая сферу анализа в сферу повседневности,
Фрейд тем самым снимает принципиальное различие между нор­
мальными и больными людьми. Все люди видят сны и совершают
ошибочные действия. Поэтому психоанализ может изучать любого
человека, истолковывая «смысл» тех или иных психических явле­
ний в его жизни.
1.3.3. Понятие смысла в психоаналитической герменевтике
Под смыслом какого-либо психического процесса Фрейд по­
нимает намерение, которому он служит, и его место в ряду других
психических проявлений1. Например, ошибочные действия не яв­
ляются случайностями, а представляют собой серьезные психиче­
ские акты, имеющие свой смысл, они возникают благодаря взаимо­
1
См.: Фрейд 3. Введение в психоанализ. С. 22.
55
С. М Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
действию и противодействию двух различных намерений. Из них
одно очевидно, другое более или менее скрыто. Задача психоана­
литика - выяснить, как детективу, второе намерение и убедиться,
что его догадка истинна.
Все психические явления, анализировавшиеся Фрейдом, как
то: ошибочные действия, неврозы или сновидения (все остальные
аналогичны им), действуют по одной схеме: есть два противопо­
ложных импульса и в зависимости от их взаимодействия образу­
ется психическое явление, являющееся как бы их компромиссом.
Именно в результате взаимодействия этих двух намерений
(сознательного и бессознательного в случае оговорки или предсознательного и бессознательного в случае сновидения) и образуется
тот шифр психического явления, разгадать который и должен пси­
хоаналитик.
Но это лишь формальные характеристики понимания смысла
в психоаналитической герменевтике. Поль Рикер в своей работе
«Герменевтика и психоанализ» выделяет следующие характерные
черты понимания смысла в психоанализе1:
1) у Фрейда смысл психических выражений в их совокупно­
сти неотделим от «анализа» как тактики декодирования; и мож­
но сказать, что этот смысл в процессе анализа осуществляется и
стимулируется, что он имеет отношение к образующему его со­
вокупному поведению;
2) это можно утверждать при условии, что справедливо и об­
ратное: данный метод подтверждается его связью с раскрытым
смыслом; более того, данный метод подтверждает тот факт, что
раскрытый смысл не только поддается пониманию благодаря соб­
ственной интеллигибельности, которая значительно превосходит
кажущееся душевное смятение, но и освобождает грезящего или
больного индивида, когда тот признает и присваивает его;
3) в результате носитель смысла сам сознательно становится
этим смыслом, который до настоящего момента существовал вне его
сознания, в его «бессознательном», а затем - в сознании аналитика.
1
См.: Рикер 77. Герменевтика и психоанализ. Религия и вера. М. : Искус­
ство, 1996. С. 55.
56
Глава 1. Становление стратегий постметафизического мышления
Первый момент данной характеристики связан с тем фактом,
что смысл психического явления может присутствовать, да и то
в скрытом виде, только в беседах больного с психоаналитиком, а
вне этой психоаналитической практики говорить о нем некоррек­
тно. Можно сказать, что в ходе этой психоаналитической работы
смысл рождается, он не является чем-то внешним по отношению
к герменевтическому методу. Эта взаимосвязь метода и смысла, по
видимости, субьективизирует смысл, но эта субъективность легко
преодолевается обратной стороной метода.
Действительно, единственным критерием истины в психо­
анализе является практическое излечение больного. За эту особен­
ность психоанализ можно назвать практической философией, ведь
нахождение и осознание смысла психического явления обладает
терапевтическим эффектом. Поэтому смысл в психоанализе - это
не «то, как было на самом деле», не «глубинная сущность», а пер­
формативный акт, трансформирующий психические процессы.
В связи с этим формулируется третья особенность психоана­
литической смыслотерапии: смысл психического акта важен не
сам по себе, а когда он получает возможность воздействовать на
психические процессы субъекта. Это возможно только в том слу­
чае, когда пациент сам осознанно участвует в психоаналитической
герменевтике. Смысл, выявленный аналитиком, становится тера­
певтическим средством только тогда, когда пациент сам осознает
его как действительный смысл, а не как навязанное извне толко­
вание. Осознавая смысл таким образом, он как бы встраивает его
в свою психическую систему, что позволяет Рикеру говорить, что
пациент сам становится этим смыслом.
1.3.4. Феноменологическая установка герменевтики Фрейда
Но как обнаружить смысл психического явления? Психоана­
литический смысл редко непосредственно очевиден, он требует
определенного толкования. И здесь в герменевтической технике
психоанализа выделяются две генеральные, по видимости про­
тиворечивые, стратегии, одна из которых носит феноменологи­
ческий характер, а другая является проявлением герменевтики
57
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
подозрительности. Первая техника основана на том, что смысл
явления спрашивается у самого пациента, вторая основана на том,
что словам пациента нельзя полностью доверять, ведь он может
осознанно не знать смысла (а смысл всегда связан с бессознатель­
ным) либо может стремиться его скрыть. Работа психоаналитиче­
ской герменевтики, собственно, и состоит в том, чтобы с помощью
особых методов (таких как техника свободных ассоциаций) при­
менять соответственно ту или иную стратегию. Рассмотрим по­
следовательно эти герменевтические стратегии и метод свободных
ассоциаций.
Вообще, Фрейд подчеркивает, что метод психоанализа поль­
зуется методом прямого опроса человека, не важно при этом, вы­
ясняется ли его скрытое намерение при ошибочных действиях,
смысл его сновидения или причина симптома. Бросается в глаза
феноменологичность данного метода. Ведь феноменология Хай­
деггера уточнила феноменологический лозунг «Назад к самим ве­
щам» и превратило его в «Дать слово самим вещам». Мы не долж­
ны ничего от себя приписывать вещи, говорит Хайдеггер, а Фрейд
вторит ему: психоаналитик ничего от себя не должен вносить в
анализ, в анализе должны содержаться только слова пациента. Как
и в феноменологии Хайдеггера, проблема состоит только в орга­
низации дискурса «вещи». И если у Хайдеггера человек должен
настроиться на восприятие дискурса вещи, передающей зов бы­
тия, то у Фрейда пациент - это сломанный передатчик, который
необходимо починить, чтобы он осуществлял передачу.
Для выяснения смысла сновидений Фрейд предполагает для
начала использовать самый тривиальный способ: спросить самого
видевшего сон. Таким образом, отметим, что техника психоанали­
за заключается в том, чтобы получить интерпретацию психиче­
ского явления, насколько это возможно, от самого обследуемого.
Фрейд следующим образом проводит демаркационную линию
между своим и античным методом толкования: «Неистощимый ис­
точник произвола и ненадежности заключается в том факте, что
один и тот же элемент сновидения мог напоминать толкователю об
одном, а всякому другому человеку о совершенно другом. Техника,
излагаемая мною в дальнейшем, отличается от античной техники
58
Глава 1. Становление стратегий постметафизического мышления
в этом единственном существенном пункте: она требует от самого
сновидящего работы толкования»1.
Однако видевший сон практически никогда не может его пол­
ностью объяснить. Фрейд говорит, что на самом деле видевший
сон все-таки знает, что означает его сновидение, он только не зна­
ет о своем знании и полагает поэтому, что не знает этого. Это,
на первый взгляд, рискованное и противоречащее рассудку пред­
положение психоанализа находило свое подтверждение в практике
гипноза. Человек, сначала ничего не помнивший о состоянии гип­
ноза, потом мог восстановить это недоступное ему вначале знание.
Фрейд полагает, что аналогичная процедура вполне применима и
при толковании сновидений.
Таким образом, для объяснения того или иного психического
явления надо только дать видевшему сон обнаружить его знание.
Для этого надо сначала выяснить круг мыслей и интересов, кото­
рые послужили причиной сна. Фрейд предлагает это делать очень
оригинальным способом. Надо спросить видевшего сон, откуда у
него это сновидение, и первое его высказывание и будет объясне­
нием. При этом не важно, полагает ли видевший сон, что он знает
объяснение или нет.
Принципиальным моментом в данной герменевтической прак­
тике является проблема критерия того, что сказанное пациентом
действительно является смыслом психического явления. При рас­
смотрении понятия смысла в психоаналитической герменевтике
мы выяснили, что критерием нахождения «смысла» является тера­
певтический эффект, оказываемый им на пациента, что исключает
«произвол» в психоаналитическом толковании.
1.3.5. Интерпретативная техника расшифровывания
Итак, психоаналитическая герменевтика основана на фено­
менологическом доверии к тому, что говорит пациент. Но это еще
не значит, что из слов пациента легко выявить собственно смысл
психического явления. Фрейд выявляет, в частности, 4 механиз­
1
Фрейд 3. Толкование сновидений. С. 113.
59
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
ма видоизменения содержания сновидения: смещение, сгущение,
изобразительность и формальное выражение1. Благодаря такой
сложной работе сновидения работа по его толкованию тоже долж­
на быть изощренной: «Мысли и содержание сновидения предста­
ют перед нами как два изображения одного и того же содержания
на двух различных языках, или, вернее говоря, содержание сно­
видения представляется нам переводом мыслей на другой язык,
знаки и правила которого мы должны изучить путем сравнения
оригинала и этого перевода... Содержание составлено как бы ие­
роглифами, отдельные знаки которых должны быть переведены на
язык мыслей. Мы, несомненно, впадем в заблуждение, если захо­
тим читать эти знаки по их очевидному значению, а не по их вну­
треннему смыслу»2.
Поэтому Фрейд отвергает традицию, которая трактует снови­
дения согласно некоему «символическому» методу как некую не­
разложимую, нерасчленимую целостность3. Также он отвергает
«метод расшифровывания», который обращается со сновидением
как с некоторой тайнописью, в которой каждый знак благодаря
устойчивому ключу переводится в другой знак, значение которо­
го хорошо известно4. По Фрейду, психическое «письмо» не под­
дается прочитыванию посредством какого бы то ни было кода.
Оно, несомненно, работает с большим количеством кодифици­
рованных за время индивидуальной или коллективной истории
элементов.
Видящий сны как бы изобретает свою собственную грамма­
тику. Поэтому Фрейд указывает на необходимость индивидуаль­
ного подхода к толкованию не только каждого сновидения, но и
каждого элемента сновидения (Фрейд вообще говорил, что вы­
теснение действует в каждом случае индивидуально). «Мой ме­
тод не так удобен, - пишет в связи с этим Фрейд, - как метод по­
пулярного расшифровывания, который при помощи постоянного
ключа раскрывает содержание сновидений; я, наоборот, готов к
1
2
3
4
См.: Фрейд 3. Толкование сновидений. С. 462.
Там же. С. 316-317.
Там же. С. 111-112.
Там же. С. 113.
60
Глава 1. Становление стратегий постметафизического мышления
тому, что одно и то же сновидение у различных лиц и при различ­
ных обстоятельствах может открывать совершенно различные
мысли»1.
Итак, главной составной частью герменевтической методики
Фрейда является метод свободных ассоциаций. Поскольку лю­
бое психическое явление представляет собой сложный комплекс,
Фрейд предлагает сначала разбить его на элементы и затем отно­
сительно каждого элемента в отдельности спрашивать о его значе­
нии. Если же пациент утверждает, что ему ничего не приходит в го­
лову, необходимо настаивать и требовать любых мыслей, которые
приходят ему в голову по поводу сна.
Фрейд основывает свою веру в значение первой пришедшей в
голову пациента мысли во время психоаналитического сеанса на
убеждении, что в душевной жизни царствует детерминизм. Поэто­
му пришедшая в голову мысль не может быть случайной, она необ­
ходимым образом должна быть связана со смыслом психического
процесса. Пациент при этом должен отдаться свободным ассоци­
ациям, придерживаясь исходного представления. Эти свободные
ассоциации только кажутся свободными, на самом деле они каж­
дый раз строго детерминируются важными внутренними установ­
ками, неизвестными нам в момент их действия.
Фрейд рассматривал психику как сеть отношений значимости.
Один из элементов отношения представляет собой явный смысл
поведения, другой же элемент представляет собой скрытый, или
действительный, смысл; третий элемент является результатом кор­
реляции первых двух элементов. Поэтому само сновидение в его
целостности, неудавшееся действие или невроз, которые осмыс­
ливаются как компромисс, экономия сил, осуществляемая благо­
даря соединению формы (первый элемент) и интенциональной
функции (второй элемент). Поэтому для Фрейда сновидение - это
не столько непосредственная данность или латентное содержание,
сколько функциональная связь двух элементов, которую и необхо­
димо выяснить с помощью метода свободных ассоциаций.
Отсюда следуют три правила толкования сновидений:
1
Фрейд 3. Толкование сновидений. С. 120.
61
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
1) не нужно обращать внимание на то, что являет собой сно­
видение, будь оно понятным или абсурдным, ясным или спутан­
ным, так как оно все равно ни в коем случае не является искомым
бессознательным;
2) работу следует ограничивать тем, что к каждому элементу
вызывать замещающие его представления, не задумываясь о них,
не проверяя, содержат ли они что-то подходящее, не обращая вни­
мания на то, насколько они отклоняются от элемента сновидения:
«Не желая обманываться, мы должны, не обращая внимания на все
реквизиты надписи, считаться только с буквами»1;
3) нужно выждать, пока скрытое, искомое бессознательное
возникнет само.
Поэтому понятно, насколько для психоанализа безразлично,
хорошо или плохо, верно или неверно восстановлено в памяти
сновидение. Ведь восстановленное в памяти сновидение не явля­
ется собственно содержанием, но только искаженным заместите­
лем того, что должно нам помочь путем вызывания других заме­
щающих представлений приблизиться к собственно содержанию,
сделать бессознательное сознательным. Если воспоминание было
неточным, то просто в заместителе произошло дальнейшее иска­
жение, которое, однако, не может быть немотивированным.
Аналогично при вспоминании событий из детства важной де­
талью является то, что в большинстве случаев они не совсем вер­
ны, а в некоторых случаях являются прямой противоположностью
того, что было. Точно таким же свойством обладают вообще лю­
бые воспоминания детства. Больной как бы высказывает фантазии,
которыми окутал свою историю детства, как всякий народ - сказа­
ниями свой забытый доисторический период. Но и фантазии, и ре­
альные воспоминания - это продукты психической деятельности,
составляющие психическую реальность. Поэтому для психоана­
лиза не столь важно, фантазии это или воспоминания действитель­
ности, или и то, и другое. На эту особенность дискурса пациента
обратил внимание Ж. Лакан, что привело его к открытию плаваю­
щего означающего.
1
Фрейд 3. Толкование сновидений. С. 461.
62
Глава 1. Становление стратегий постметафизического мышления
Собственно говоря, теория плавающего означающего реали­
зуется уже в «Толковании сновидений»: все элементы сновидения
представляют собой сеть отношений между означающими, эле­
мент сновидения никогда не может быть означаемым, он всегда
может быть только означающим. Например, если в ходе анализа
выяснилось, что один элемент являлся заменителем другого, это
еще не значит, что найден смысл сновидения. Этот элемент может
отсылать также еще и к другому скрытому элементу, который так­
же, далее, может отсылать к новым элементам. Поэтому интерпре­
тация в психоаналитической практике бесконечна.
Любое выбранное значение может быть, в свою очередь, озна­
чающим и, таким образом, нуждаться в интерпретации. Тот факт,
что любое означаемое находится также в позиции означающего,
не означает, что нет причин связывать означающее скорее с од­
ним означаемым, чем с другим; еще менее это предполагает аб­
солютный приоритет означающего. Структурное удвоение любого
означаемого как интерпретируемого означающего действительно
предполагает, что царство означающих обладает определенной ав­
тономией, но это не подразумевает означающих без означаемых,
только невозможность придти к конечному означаемому: «Сно­
видение представляется зачастую многосмысленным; в нем могут
не только объединяться, как показывают вышеприведенные при­
меры, несколько осуществлений желаний, но один смысл, одно
осуществление желания может покрывать другое, покуда в самом
последнем смысле мы не натолкнемся на осуществление желания
раннего детства»1.
Важной особенностью метода свободных ассоциаций является
то, что он не содержит готовых соотношений между означающими
и означаемыми, как, например, в соннике или при шифровке. Это
приводит к тому, что в психоанализе нет готовых «решений», каж­
дый раз необходимо индивидуально применять метод свободных
ассоциаций, поскольку каждый раз связи будут новыми.
Если же учесть, что механизм связи элементов представля­
ет собой комбинацию сгущения, смещения, изобразительности и
1
Фрейд 3. Толкование сновидений. С. 235.
63
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
формальных особенностей сновидения, то ясно, что выявить связь
в каждом конкретном случае можно только в результате метода
свободных ассоциаций, когда пациент сам выявляет данную связь.
Таким образом, метод свободных ассоциаций, не являясь пере­
водом в традиционном смысле слова, состоит прежде всего в том,
чтобы каждый раз заново устанавливать связи между элементами
психической жизни пациента, выступающими в роли означающих.
1.3.6. Герменевтика как работа с сопротивлением
Если одним требованием психоаналитического герменевтиче­
ского метода является доверие к словам пациента, то другим явля­
ется подозрительное отношение к сопротивлению пациента, что
составляет своего рода противостратегию первого.
Проведение метода свободных ассоциаций во время сеанса
психоанализа оказывается достаточно трудоемким из-за многооб­
разного проявления сопротивления пациента. Проблемным оказы­
вается именно высказывание первой пришедшей в голову мысли.
Об одной мысли пациент говорит себе: нет, это здесь не подходит,
о другой - это слишком бессмысленно, о третьей - это второсте­
пенно, о четвертой - это слишком неприятно, и в результате па­
циент ничего не может сказать. Таким образом, ерменевтическая
работа психоанализа проходит вопреки сопротивлению, которое
поднимается против нее и выражается в сортировке мыслей, в от­
боре допустимых для сознания высказываний. Но с точки зрения
психоанализа, напротив, именно мысли, которые хотелось бы по­
давить, оказываются все без исключения самыми важными, реша­
ющими для раскрытия бессознательного. Если мысль сопровожда­
ется таким возражением, то для психоанализа это является знаком
того, что пациент сознательно или бессознательно хочет скрыть
что-то имеющее для толкования значение.
Вообще, как отмечает Фрейд, сопротивление больных чрезвы­
чайно разнообразно, оно часто меняет форму своего проявления
и поэтому трудно распознается. Для врача это значит, что нельзя
быть доверчивым и нужно оставаться по отношению к пациенту
настороже. Сопротивление является очень важным в психоанали­
64
Глава 1. Становление стратегий постметафизического мышления
тической герменевтической практике, так как указывает на то, что
за данным элементом скрывается нечто ценное для толкования, но
это нечто вытеснено в бессознательное и сопротивляется своему
осознанию.
Но сопротивление, оказываемое методу свободных ассоциа­
ций, - это всего лишь один из вариантов сопротивления выявле­
нию смысла психического явления. Когда в этой области удается
преодолеть сопротивление и заставить пациента подчиняться тех­
ническому правилу, сопротивление переносится в другую область.
Оно выступает уже как интеллектуальное сопротивление и борет­
ся при помощи аргументов. Это сопротивление преодолевается
встречными аргументами.
У невротика с навязчивыми состояниями есть особая такти­
ка сопротивления. Он часто не препятствует анализу, в результате
чего врач выясняет причину заболевания, но больному это изле­
чения не приносит. Больной сомневается в успехе лечения, поэто­
му воспринимает его только как интеллектуальную загадку. Это
сопротивление преодолевается тем, что рано или поздно врач до­
ходит до ключевого места, когда больной начнет переживать ле­
чение.
Гораздо сложнее, чем интеллектуальные сопротивления, пре­
одолевается перенос. Он действует двояким образом у мужчин и
женщин. Если пациент - мужчина, то он переносит на врача свое
отношение к отцу и начинает сопротивляться из стремления к са­
мостоятельности из честолюбия. Женщины для целей сопротив­
ления используют нежное, эротически подчеркнутое перенесение
на врача. При этом у пациентки пропадает интерес к лечению, а
ревность и горечь от неизбежного отказа в ответном чувстве со­
действуют ухудшению отношения к врачу, что приводит к потере
одной из самых могучих действующих сил анализа.
Такого рода сопротивления служат не только ограничиваю­
щим фактором. Они содержат много важнейшего материала из
прошлого больного, поэтому умелый аналитик, используя специ­
альные техники, может им воспользоваться для правильного тол­
кования, а следовательно, и лечения. Все эти виды сопротивления
не являются неожиданными или нежелательными в ходе лечения.
65
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
Они являются закономерным процессом, а их преодоление - это
важный шаг в выявлении смысла психического явления, а следова­
тельно, и в лечении. Психоанализ вообще ничего не отбрасывает.
Его герменевтический метод построен на полном детерминизме,
поэтому по любой мелочи можно выяснить нечто важное.
Сопротивления непостоянны по силе. Один и тот же человек
в процессе анализа то оставляет свою критическую установку, то
снова принимает ее. Если предстоит перевести в сознание особен­
но мучительную для него часть бессознательного, то он становит­
ся крайне критичным, становится в оппозицию психоанализу. Если
ему удается преодолеть это сопротивление, то он снова обретает
«понимание» психоаналитической теории. Его критика, следова­
тельно, не является самостоятельной, она находится в подчинении
аффективных установок и управляется его сопротивлением. Если
ему что-то не нравится, он может очень остроумно защищаться от
этого и оказаться очень критичным; но если ему что-то выгодно, то
он может, напротив, быть весьма легковерным.
Данное открытие психоаналитической теории по-новому ос­
вещает проблему критики в поле герменевтики. Действительно,
одним из вариантов истолкований всегда являлось критическое
прочтение. Фрейд же показал всю бессмысленность воинствующе-критического отношения. Такая критика лишь указывает на
наличие комплексов у критикующего, а не на недостатки у кри­
тикуемого. Подобная позиция может оказаться плодотворной, в
частности, и для истории философии. Ведь большая часть фило­
софских учений начинается именно с критического прочтения
предшествующих работ и указаний на их ошибочность. С точки
зрения же психоанализа не бывает ошибочных работ, нуждающих­
ся в корректирующей критике, а есть неправильные прочтения, не
проникнувшие в смысл текста и повествующие лишь о собствен­
ных проблемах.
Сходную позицию в этом плане занимает, в частности, и деконструктивистская герменевтика. Одной из отличительных ее
особенностей как раз и является то, что ее «критика» никогда не
является отрицанием. Критика здесь имеет смысл только в каче­
стве внимательного отношения.
66
Глава 1. Становление стратегий постметафизического мышления
1.3.7. Герменевтика и язык
Особенно много пересечений у деконструктивистской гер­
меневтики с психоанализом в трактовке Жака Лакана. Хотя Жак
Деррида косвенно и критиковал Лакана за логоцентризм, однако
основные герменевтические установки у них во многом схожи.
Это не является заимствованием, скорее, как заметил в одном из
своих интервью Деррида, такое независимое выявление одних и
тех же процессов является знаком некой онтологической транс­
формации1.
В своем подходе Лакан идет не от психоаналитической теории
как таковой, а от психоаналитической практики, в ходе которой
выясняется, что субъект дан только через свою речь. В связи с этим
внимание фокусируется на не субъекте самом по себе, а на тексте.
От формулы «в начале было желание» Лакан приходит к форму­
ле «в начале было слово»2. Таким образом, отправными точками
лакановского психоанализа становится утверждение «бессозна­
тельное структурировано как язык» и трактовка бессознательного
как речи другого. Понимание бессознательного как языка, считает
Лакан, принадлежит ему «лишь постольку, поскольку оно следу­
ет в такой же мере фрейдовскому тексту, в какой и открытому им
опыту»3. Ведь, по Фрейду, задача психоаналитика состоит в том,
чтобы понять субъективность другого через речь-рассказ субъекта,
а Жак Лакан провозгласил своей задачей «возврат к Фрейду» и со­
средоточил свое исследовательское внимание на проблеме значе­
ния языка для характеристики бессознательного и его продуктов,
уточняя и расширяя мысль Фрейда.
Лакан считал, что подлинный смысл психоаналитические кон­
цепции получают только тогда, когда они ориентированы на поле
языка и подчинены функции речи. Психоаналитик в процессе де­
ятельности имеет дело только с речью пациента. Даже если речь
идет о снах или желаниях - в любом случае психоаналитик может
об этом узнать только со слов пациента.
1
2
3
См.: Деррида Ж. Позиции. М. : Академ, проект, 2007. С. 15.
Lacan J. Ecrits. P. : Sewil, 1970. Vol. 1. P. 150.
Ibid. Vol. 2. P. 158.
67
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
Любой психоаналитический рассказ, переведенный в слово,
ориентируется на воспринимающего и имеет характер косвенной
речи, даже если пациент воспроизводит его в одиночестве. Этот
рассказ принадлежит равным образом реальному и воображаемо­
му, он сталкивает нас с реальностью того, что ни истинным, ни
ложным не является. Лакан считал, что «в психоаналитическом
анамнезе речь идет не о реальности, а об истине, ибо действие
полной речи состоит в том, что она упорядочивает случайности
прошлого, давая им смысл грядущей неизбежности, предстоящей
в том виде, в котором конституирует ее та толика свободы, посред­
ством которой субъект полагает ее в настоящем»1. Это аналогично
истории, которая не может ограничиться точным воспроизведени­
ем событий, а всегда добавляет элементы теории, представления
о «законах истории». Поэтому суть фрейдовского психоанализа
Лакан формулирует как «усвоение субъектом своей истории в том
виде, в котором она воссоздана адресованной к другому речью»2.
Средства, допускаемые этим методом, сводятся к речи, поскольку
эта последняя сообщает действиям индивида смысл; область его
- это область конкретного дискурса как поля трансиндивидуаль­
ной реальности субъекта; его действенность - действенность исто­
рии, поскольку в ней происходит возникновение истины в реаль­
ном. Отсюда Лакан делает вывод: «бессознательное есть та часть
конкретного трансиндивидуального дискурса, которой не хватает
субъекту для восстановления непрерывности своего сознательного
дискурса»3.
Итак, Лакан признает, что бессознательное структурировано
как язык. Все человеческие желания вписываются в уже существу­
ющий символический порядок, главной формой которого является
язык. Чистое доязыковое бессознательное нам не дано: судить о
нем можно только на основе рассказа пациента о своих снах и же­
ланиях, с одной стороны, и анализа речи пациента врачом - с дру­
гой. Бессознательное субъекта - это дискурс «Другого». Понятие
1
С. 26.
2
3
Лакан Ж. Функция и поле речи и языка в психоанализе. М. : Гнозис, 1995.
Там же. С. 27.
Там же. С. 28.
68
Глава 1. Становление стратегий постметафизического мышления
«Другой» у Лакана многозначно: первичный «Другой» - отец, имя
которого для ребенка связывается с законом и порядком; «Другой»
- это также сфера культуры, в котором распутываются все «при­
ключения индивидуальных желаний».
Специфика лакановского понимания языкового сознания пре­
жде всего состоит в том, что она вытекает из его представления о
структуре человеческой психики как сфере сложного и противо­
речивого взаимодействия трех составляющих: «воображаемого»,
«символического» и «реального». Эти «инстанции», «порядки»
или «регистры» первоначально трактовались Лаканом как процесс
лингвистического становления ребенка и лишь впоследствии были
им переосмыслены как «перспективы» или «планы», как основные
«изменения», в которых человек существует независимо от своего
возраста. В самом общем плане Воображаемое - это тот комплекс
иллюзорных представлений, который человек создает сам о себе и
который играет важную роль его психической защиты, или вернее,
самозащиты. Символическое - сфера социальных и культурных
норм и представлений, которые индивид усваивает в основном бес­
сознательно, чтобы иметь возможность нормально существовать
в данном ему обществе. Наконец, Реальное - самая проблематич­
ная категория Лакана - это та сфера биологически порождаемых и
психически сублимируемых потребностей и импульсов, которые
не даны сознанию индивида в сколь-нибудь доступной для него
рационализированной форме.
Триада основных понятий концепции Лакана - «реальное»
- «воображаемое» - «символическое» - примерно соответству­
ет фрейдовской триаде «Оно - Я - Сверх-я». «Символическое»
у Лакана - это структурирующая сила, господствующая и над
«реальным», и над «воображаемым». «Реальное» Лакан считает
одновременно и неизгладимым и невозможным; это хаос, недо­
ступный именованию. «Воображаемое» - это индивидуальная
вариация символического порядка, построенная на иллюзорном
стремлении к единству. «Символическое» объективно и матери­
ально представлено в «означающем». «Означающее» - материаль­
ные формы языка - безусловно главенствует над «означаемым»,
т. е. над смыслами или референтами. Цепочки «означающих»
69
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
очерчивают человеческую судьбу. Связкой в отношениях между
«означающим», а также между «реальным», «воображаемым» и
«символическим» в концепции Лакана является «децентрированный субъект».
Таким образом, субъект в лакановском психоанализе пред­
ставляет собой homo significans, который изначально отчужден
от своего реального теми образами самого себя, которые навя­
зывала ему культура и с которыми он начал себя отождествлять.
Исходя из концепции языкового бессознательного, Лакан кри­
тикует представления о существовании «стабильного эго», что,
по Лакану, является чистейшей иллюзией. Для него человек не
имеет фиксированного ряда характеристик. Следуя во многом
за экзистенциалистской концепцией личности в ее сартровском
толковании, Лакан утверждает, что человек никогда не тожде­
ствен какому-либо своему атрибуту, его «Я» никогда не может
быть определимо, поскольку оно всегда в поисках самого себя
и способно быть репрезентировано только через Другого, через
свои отношения с другими людьми. Однако при этом никто не
может полностью познать ни самого себя, ни другого, т. е. не спо­
собен полностью войти в сознание другого человека. Жак Лакан
утверждал, что «современный человек держится о себе представ­
ления отчасти наивного, отчасти детально проработанного. Его
убежденность в том, что он устроен таким-то и таким-то обра­
зом, сформирована в среде расплывчатых, общепринятых в его
культуре понятий. Хотя он и способен вообразить, будто убежде­
ние это является результатом естественной склонности, на самом
деле оно активно внушается ему со всех сторон нашей сегодняш­
ней цивилизацией»1. Лакан считает, что техника Фрейда преодо­
левает эту иллюзию, получившую власть над человеческой субъ­
ективностью.
Таким образом, ввиду недоступности реального сквозь завесу
воображаемого, субъект всегда имеет дело только с различными
означающими, позаимствованными им из символических поряд­
1
Лакан Ж. «Я» в теории Фрейда и в технике психоанализа (1954/55). М. :
Гнозис; Логос, 1999. С. 8-9.
70
Глава 1. Становление стратегий постметафизического мышления
ков Другого, и никогда - с означаемым. Поэтому Лакан считал, что
главной задачей психоаналитика, определяющей всю ценность и
достоверность аналитического опыта, является «обнаружение в
понятиях их стершегося в рутинном употреблении смысла, вновь
обретаемого ими при постановке их в историческую перспективу
и осознании их субъективных оснований»1.
В связи с этим Лакан уточняет понятие смысла в психоанали­
тической теории. Если на первый взгляд кажется, что психоана­
литическая герменевтика имеет дело со смыслом психоаналитиче­
ских процессов, то это является лишь признаком непродуманного
употребления терминов. Действительно, смысл должен отсылать
к некоему означаемому. Но в психоаналитической практике, где
снимается различие между реальным и фантазийным, где прак­
тикуется метод свободных ассоциаций, понятие смысла является
нерелевантным. Ведь, отмечает Лакан, Фрейд, выслушав истери­
ческую больную, не стал читать ее сны, как читают, расшифровы­
вая, закодированное послание. Поэтому Лакан переходит от «рус­
ла смысла» к «руслу знака», формулируя знаменитую концепцию
«плавающего означающего».
Концепция «плавающего означающего» является развитием
мотива, прозвучавшего еще у Ф. де Соссюра: «Означающее немотивировано, т. е. произвольно по отношению к данному означае­
мому, с которым у него нет в действительности никакой естествен­
ной связи»2. Эту теорию параллельно с Ж. Лаканом и независимо
от него развивали Ю. Кристева и Ж. Деррида и в других терминах
- в своей концепции симулякров - Жан Бодрийяр.
с
Итак, согласно Лакану, формула — выражает отношение «озs
начающее над означаемым», а означающее и означаемое, как он от­
мечает в работе «Инстанция буквы в бессознательном, или судьба
разума после Фрейда» (1957), представляют собой два отдельных
ряда, изначально разделенных чертой, сопротивляющейся означи­
ванию, понимаемому как процесс, связывающий эти два понятия.
При этом Лакан прямо призывал не поддаваться иллюзии, «буд­
1
2
Лакан Ж. Функция и поле речи и языка. С. 10.
Соссюр Ф. де. Труды по языкознанию. М. : Прогресс, 1977. С. 101.
71
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
то означающее выполняет функцию репрезентации означаемого;
другими словами, будто означающее обязано опревдать свое суще­
ствование ссылкой на какое бы ни было значение»1.
Тем самым Лакан фактически раскрепостил означающее, ос­
вободив его от зависимости от означаемого, и ввел в употребление
понятие «скользящего», или «плавающего означающего». Впер­
вые он высказал эту мысль еще в работе 1957 г. «Инстанция бук­
вы в бессознательном, или судьба разума после Фрейда», где он, в
частности, постулирует тезис о «непрекращающемся ускользании
означающего под означающее», что фактически в любом тексте
предполагает лишь взаимодействие, игру одних означающих в их
отрыве от означаемого.
Деррида также приходит к выводу, что слово и обозначаемое
им понятие, т. е. слово и мысль, слово и смысл, никогда не могут
быть одним и тем же, поскольку то, что обозначается, никогда не
присутствует, не «наличествует» в знаке. Более того, он утвержда­
ет, что сама возможность понятия «знака» как указания на реаль­
ный предмет предполагает его, предмета, замещение знаком (в той
системе различий, которую представляет собой язык) и зависит от
отсрочки, от откладывания в будущее непосредственного «схваты­
вания» сознанием этого предмета или представления о нем.
С точки зрения концепции «плавающего означающего» не
может являться означаемым и так называемое либидо. Либидо,
как считает Лакан, для Фрейда было лишь зыбкой субстанцией,
мифом, путеводной звездой, а «то, что он реально, на глазах у
нас, сосредоточенно вчитывающихся в его текст, проделывает,
есть не что иное, как перевод - перевод, из которого явствует,
что наслаждение, которым завершается, по его предположению,
первичный процесс, состоит, собственно говоря, в тех логиче­
ских маневрах, которые он с таким искусством заставляет нас
совершать»2. Поэтому наслаждение, являющееся итогом психо­
аналитической практики, - это не реализация либидо в его тра­
диционном понимании, а наслаждение от игры означающих, ибо
1 Лакан Ж. Инстанция буквы в бессознательном, или судьба разума после
Фрейда. М. : Рус. феноменолог, о-во Логос, 1997. С. 10.
2 Лакан Ж. Телевидение. М. : Гнозис; Логос, 2000. С. 18.
72
Глава 1. Становление стратегий постметафизического мышления
цепочки означающих «суть не цепочки смысла, а цепочки блажи,
блаженства, наслаждения»1.
Поэтому и добродетель, герменевтическая добродетель, со­
стоит, по Лакану, «не в том, чтобы понять, нырнуть в смысл, а в
том, чтобы проскользнуть к его поверхности как можно ближе, но
не слипаясь с ним и испытывая поэтому наслаждение от расшиф­
ровки, откуда следует, что для “веселого знания” смысл, в конеч­
ном счете, оборачивается грехопадением»2.
Следовательно, любая интерпретация произведения, по тео­
рии Лакана, как и в деконструктивизме, всегда связана с «умерщ­
влением» авторского текста, с изменой ему, ибо смысл его исходит
от Другого, и потому каждый конечный смысл «лжет»; но Другой
- это всегда «мой Другой», и само обнаружение его «лжи» понуж­
дает к ее бесконечному преодолению3.
Именно в поле языка происходит трансформация лакановской
концепции из структуралистской в постструктуралистскую. Ла­
кана можно считать предшественником постструктурализма, по­
скольку он, развивая соссюровскую семиологию, в более явном
виде обозначил отрыв означающего от означаемого. Лакан ото­
ждествил бессознательное со структурой языка, который является
знаковой системой, т. е. означающим, из чего следует вывод, что
«работа сновидений следует законам означающего», т. е. тексту­
альность психоанализа не имеет дела с означаемым.
В сновидениях Лакан вслед за Фрейдом выделяет два основ­
ных процесса: конденсацию и замещение. Реинтерпретируя тра­
диционные понятия психоанализа, подразумевающие под первым
совмещение в одном образе, слове, мысли, симптоме или акте
несколько бессознательных желаний или объектов, а под вторым
- сдвиг ментальной энергии с одного явления на другое, Лакан
переосмыслил их в языковом плане. Для него при конденсации
происходит наложение одних означающих на другие, полем чего
служит метафора. В результате даже самый простой образ приоб­
ретает различные значения. Замещение же трактуется им как дру­
1
2
3
Лакан Ж. Телевидение. С. 21.
Там же. С. 41-42.
См.: Lacan J. Ecrits. Vol. 1. P. 284.
73
С. М Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
гое средство, используемое бессознательным для обмана психоло­
гической самоцензуры, и ассоциируется им с метонимией.
Таким образом, исходя из невозможности пробиться к бес­
сознательному, реальному, Лакан приходит к заключению, что
нам доступно только Я, т. е. инстанция воображаемого. Поэто­
му единственным критерием истины в психоанализе остается
не соответствие воображаемого реальному, а связность самого
воображаемого. Воображаемое, являясь означающим, уже не
отсылает ни к какому означаемому, а создает только игру озна­
чающих.
В связи с лакановской концепцией плавающего означающе­
го очевидно, что герменевтика не может быть проникновением в
мысль автора или, тем более, выводить смысл произведения из
контекста эпохи. Все это нам не доступно, все это является означа­
емым. Нам же доступно только означающее, причем это означаю­
щее, в свою очередь, является для нас означаемым, которое нам не
доступно. Поэтому единственное, с чем мы может иметь дело - это
с нашей интерпретацией текста. И с позиций лакановской концеп­
ции истины любая связная интерпретация будет истинной. Более
того, не важно, отличаются они от авторского видения или нет, тем
более что а) в большинстве случаев у нас нет под рукой автора,
чтобы спросить его об этом; б) если учесть, что этот дискурс будет
Другим по отношению к нам, то, уж конечно, он будет Другим и
по отношению к мысли автора. Все эти выводы полностью совпа­
дают с аналогичными интенциями постструктурализма, которые
рассматриваются в следующей главе.
1.3.8. Деконструктивистские стратегии психоанализа
Как отмечает Дж. Каллер, «одним из наиболее продуктивных
интеллектуальных предприятий 1970-х годов стало изучение ра­
бот Фрейда - с деконструктивистской перспективы - как теорий и
примеров текстуальности»1.
1
Culler J. On deconstruction: Theory and Criticism after Structuralism. Ithaca,
N. Y. : Cornell University Press, 1982. P. 159.
74
Глава 1. Становление стратегий постметафизического мышления
Если говорить об общих направлениях рассмотрения работ
Фрейда с точки зрения деконструктивистской теории текстуаль­
ности и герменевтических практик, то можно выделить несколько
герменевтических стратегий, разработанных Фрейдом и восприня­
тых деконструкцией.
1.
В своих работах Фрейд демонтирует традиционные оппози­
ции, с которых он сам начинал свое исследование, такие как нормаль­
ное / патологическое, реальное / воображаемое, опыт / сновидение,
сознательное / бессознательное и, наконец, жизнь / смерть. Каллер
указывает, что исследования Фрейда деконструируют эти оппозиции
через выявление того, что каждый первый термин может быть рас­
смотрен как частный случай фундаментальных оснований, заложен­
ных вторым термином1. Каллер несколько схематизирует эту опера­
цию. Во-первых, Фрейд действует каждый раз исходя из конкретной
ситуации, не придерживаясь какого-либо правила. Во-вторых, если
обращаться к конкретным случаям, то наряду с операцией обращения
иерархии Фрейд часто вообще стирает границы между оппозициями.
Например, так он поступает с оппозицией реальное / воображаемое,
когда выясняет, что истории, рассказываемые пациентом о самом
себе, никогда не говорят о реальных событиях и, более того, вообще
нет возможности выявить реальное из этих историй2. Или, например,
стирая границу между нормой и патологией, указывая лишь на коли­
чественную, а не качественную разницу между ними3.
Кроме общей параллели данной стратегии с деконструкти­
вистской текстуальной стратегией для герменевтики здесь имеет
особое значение именно демонтаж этих последних двух оппози­
ций. Стирание границы между нормой и патологией расширяет
сферу анализа, превращая всю психическую жизнь любого чело­
века в текст, доступный для прочтения психоаналитическим спо­
собом. А стирание границы между реальным и миром фантазий
в сочетании с методом свободных ассоциаций приводит к теории
«плавающего означающего», играющего принципиальную роль в
деконструктивистской герменевтике.
1
2
3
Culler J. Op. cit. P. 160.
См.: Фрейд 3. Введение в психоанализ. С. 235.
Там же. С. 192 и далее.
75
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
2. Психоаналитическая трактовка сексуальности как поливариантного движения, которое не всегда объединяется вокруг
фаллоса и проблемы продолжения рода, также переносится на
проблему единства смысла в тексте. Процесс центрирования тек­
стуальных процессов вокруг одного смысла напрямую связывает­
ся Деррида с процессом центрирования вокруг фаллоса, поэтому
термин «логоцентризм» зачастую у него превращается в «фаллологоцентризм». Если Фрейд рассматривает нормальную сексуаль­
ность только как частный случай развития сексуальности, причем
никогда не исключающий остальные формы, которые остаются
всегда латентными, то Деррида противопоставляет центрации во­
круг одного смысла, логоса, диссеминацию, рассеивание смысла,
где все текстуальные процессы являются равноправными.
3. Соединяя структуралистскую методологию с психоанали­
тической, постструктурализм (в частности, Р. Барт) объяснял все
возможные интерпретации, даваемые литературоведением, кри­
тикой, чтением, философией, как проявление единого первичного
«желания письма», исполняющего у постструктуралистов функцию
фрейдовского «либидо». Каждое чтение, по Барту, связано с текстом
определенным «желанием», точно так же стремление к критическо­
му объяснению текста - это изменение «желания». Эта стратегия
тесно связана с предыдущей, так как она может мыслиться только
в а-центрированной системе текста, где все варианты реализации
«желания письма» могут иметь место и свободно проявляться.
Момент соотношения критической направленности писателей
с психоаналитической теорией был проанализирован Харольдом
Блумом. Исследуя творчество поэтов в своей работе «Страх вли­
яния», Блум выявил, что каждый поэт, перечитывая предшествен­
ника, относится к нему как к отцу со всеми вытекающими из этого
факта психоаналитическими последствиями. Комбинации эдипова
комплекса и идеала Сверх-Я образуют несколько типов отношения
между поэтом-сыном и поэтом-отцом, которые будут рассмотрены
нами подробнее далее.
4. Одной из главных сфер применения психоаналитической
теории в постструктуралистской герменевтике является понятие
«автоматического письма»: слово является единственной связью,
76
Глава 1. Становление стратегий постметафизического мышления
единственным мостом, который можно перекинуть от структур­
ности к бессознательному миру психики. Понятие текста в пост­
структурализме десубъективизируется, переставая выражать со­
знательные интенции автора.
И основную роль в разработке теории «структурного бессоз­
нательного» сыграл последователь 3. Фрейда Жак Лакан. Теория
Лакана отходит от традиционно-фрейдовских интерпретаций, ко­
торые трактовали писателя «прежде всего как больного, а прекрас­
ное произведение - как историю прекрасной болезни»1.
Лакан деконструировал фрейдовское понятие бессознательно­
го («оно») и показал, что само «оно» существует в психическом
мире субъекта уже синтезированным в сфере «воображаемого»
посредством «символического», т. е. языка. «Реальное» (бессозна­
тельное) само по себе как бы не имеет голоса, стремится к пустоте,
к провалу в речи пациента. Сам по себе не существует и «реаль­
ный» субъект, взятый в отрыве от языковых проявлений. Субъек­
тивность сводится у Лакана к «организованной системе символов,
пытающейся покрыть собой тотальность опыта, дать ему свой
смысл»2. В связи с этим механизмы психоанализа, по его мнению,
в точности соответствуют функциям, которыми структурализм
определяет как наиболее радикальные эффекты языка3.
5.
Общей для герменевтических проектов психоанализа и
деконструкции является проблематика следа. Этот момент теории
Фрейда, как и его пространственно-энергетическая трактовка пси­
хических процессов, резонируют с деконструктивистским концеп­
том différance.
Психоаналитическая теория плавающего означающего во
многом также фундирована понятием «бессознательного», вве­
денного Фрейдом и перешедшего в теорию Лакана под видом «ре­
ального». Действительно, бессознательное - это инаковость, это,
в противоположность предсознательному, абсолютное отсутствие
1 Doubrovsky S. Pourquoi la nouvelle critique: Critique et objective. P. : Mercure
de France, 1972. P. 123.
2 Цит. no: Tabouret-Keller A. «La conscience detrônée» de Freud à Lacan // La
Pensée. 1982. № 229. P. 35.
3 Lacan J. Ecrits. Vol. 2. P. 158.
77
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
осознанности. По Деррида, такое понятие бессознательного адек­
ватно можно рассмотреть не в терминах присутствие / отсутствие,
но как различение: «В отношении инаковости “бессознательного”
мы имеем дело не с горизонтами модифицированных присутству­
ющих - прошлыми или грядущими, - но с “прошлым”, которое
никогда не было присутствующим и которое никогда им не будет,
«будущность» [a-venir] которого никогда не будет производством
или воспроизводством в форме присутствия»1.
Таким образом, при неврозах событие-причина в бессозна­
тельном никогда не происходило, никогда не присутствовало в на­
стоящем как событие. Оно конструируется задним числом в речи
пациента, что можно назвать текстуальным механизмом бессозна­
тельного.
Такой механизм письма Деррида обозначает концептом следа,
который является следом определенного пути, проложенного неко­
торыми силами. Точнее - «след как память - это не чистое прокла­
дывание пути, которое всегда можно было бы заменить простым
присутствием, но невидимое и неуловимое различие между разны­
ми прокладываниями путей»2. Нет «изначального присутствия», и,
вообще, поскольку изначально запаздывание, то необходимо мыс­
лить начало под знаком вычеркивания.
В ходе анализа в своей работе «Фрейд и сцена письма»
Деррида показывает, что память у Фрейда делается возможной
только благодаря бессознательному, «структурированному» как
различение в проложенных путях. Такое бессознательное явля­
ется прежде всего письмом, как его рассматривает Деррида, т. е.
бесконечной игрой различий, где не действуют правила логики и
нет линейной последовательности смысла. В свою очередь, со­
знание в понимании Фрейда - это то, что прежде всего обеспе­
чивает тождество субъекта (у Лакана Я-воображаемое обеспечи­
вает связность дискурса), поэтому здесь, напротив, доминируют
логика и линейная связность смыслового ряда, что соответствует
вербальному. Различие письма и голоса в том, что голос линеен
1
2
Деррида Ж. Голос и феномен. СПб. : Алетейя, 1999. С. 195.
Деррида Ж. Письмо и различие. М. : Академ, проект, 2000. С. 326.
78
Глава 1. Становление стратегий постметафизического мышления
и однонаправлен, нельзя вернуться к началу речи в противовес
письму, которое пространственно и нелинейно во времени. Ана­
логичный примат буквы над речью можно найти и в каббалисти­
ческой герменевтике1.
Характеристика бессознательного как письма превращает
бессознательное в текст (в постструктуралистском смысле), а
«текст не может мыслиться в форме присутствия, будь это фор­
ма исходной или как-то видоизмененной. Бессознательный текст
уже прочерчен чистыми следами, различиями, в которых объеди­
няются смысл и форма, т. е. он является нигде не присутству­
ющим текстом, построенным из архивов, которые оказываются
всегда уже переписанными текстами»2. Действительно, логика
здесь абсолютно идентична лакановской. Если бы «изначально»
присутствовал текст в бессознательном, который затем пере­
писывался, то мы могли бы его посмотреть, почитать и т. д. Но
он нам не доступен иначе, как в уже переписанном, интерпре­
тированном виде. Поэтому Деррида пишет: «Все начинается с
повторения. “Всегда уже”, то есть хранение смысла, который
никогда не присутствовал, означенное присутствие которого
всегда выстраивается с запаздыванием, nachtrâglich, постфактум,
дополнительно...»3, дополнение оказывается здесь изначальным.
И далее: «То, что присутствие не изначально, но перестроено, что
оно не является абсолютно, живой с начала и до конца и консти­
туирующей формой опыта, что нет чистоты живого присутствия
- вот тема, ужасная для истории метафизики, которую Фрейд
призывает нас мыслить посредством понятийной системы, не
отсылающей даже к “самой вещи”»4. Понимаемое таким обра­
зом письмо само оказывается под знаком вычеркивания. Точнее,
традиционное понятие письма требует своего переосмысления:
«Работающий след... никогда не был воспринят, прожит в сво­
ем смысле, присутствующем в настоящем, то есть в сознании.
Постскриптум, который конституирует настоящее прошедшего,
1
2
3
4
См.: Лайтман М. Каббала. Новосибирск : Интербук, 1993. С. 61.
Деррида Ж. Письмо и различие. С. 340.
Там же.
Там же. С. 340-341.
79
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
никогда не довольствуется... простым его пробуждением или от­
крыванием в его собственной истине»1.
Если все вышесказанное применить к историко-философской
проблематике, то становится ясно, что при чтении философско­
го текста также никогда не может быть точного воспроизведения
мысли философа. Мысль философа - это как бессознательное, ко­
торое доступно только в уже интерпретированном виде. Поэтому
без читательской интерпретации вообще нет никакого присутству­
ющего смысла текста. Смысл может быть создан только в чита­
тельском интерпретирующе-зачеркивающем жесте, когда смысл
«рождается в присутствие», по выражению Ж.-Л. Нанси, что за­
черкивает его наличие в прошлом, в «мысли автора». Такой подход
является общим для герменевтических стратегий психоанализа и
деконструкции. И это дает полное право говорить о психоаналити­
ческой предыстории деконструктивистской герменевтики, которая
определила дальнейшее развитие интерпретативных стратегий са­
мой деконструкции.
6.
Онтологически-фундаментальной стратегией психоанали­
тической герменевтики, наиболее близкой именно деконструкции,
является пространственно-энергетическая трактовка психических
процессов. Сразу оговоримся, что ни Фрейд, ни Деррида, говоря о
пространстве, не имели в виду ни физическое, ни анатомическое
пространство, а лишь пространство психического. Если мы вду­
маемся в логику изначальности запаздывания как определения
жизни как следа, то мы увидим, что здесь действует не линейная
временная логика тождества «Если А, то В», а многомерная ло­
гика пространства. Однако если нам приходится отвергнуть тра­
диционное представление о линейном времени, то это не значит,
что нам будет служить метафора традиционного метафизического
пространства {res extensa). Это пространство, которое рождается
из игры изначального различия (différance).
Еще одна черта этого пространства психического, порож­
денного различием, - это не традиционное пространство количе­
ственных размеров. Различие, по Деррида, - это то, что порождает
1
Деррида Ж. Письмо и различие. С. 344.
80
Глава 1. Становление стратегий постметафизического мышления
качества. Поэтому и в пространстве все зависит от различия про­
ложенных путей, другими словами, от качественного различия.
Аналог такого «качественного» пространства можно найти в каб­
балистической теории духовного пространства, где «ближе» и
«дальше» к Творцу - значит больше или меньше приблизиться к
нему по своим свойствам1.
С другой стороны, это не стабильное пространство мест. Это
пространство может мыслиться только в единстве сил и мест. Ме­
тафора перевода как переписывания исходного текста, поддержи­
вая простое внешнее отношение переводимого и переводящего,
отделяла бы силу от протяженности. По Фрейду, напротив, психи­
ческое письмо является единой пространственно-энергетической
системой, где вопросы, относящиеся к смыслу, соединяются с во­
просами, относящимися к энергии2. Несмотря на различие между
инстанциями, психическое письмо в своей совокупности - это не
перемещение значений в полной проницаемости неподвижного
предданного пространства: «...данное психическое образование
претерпевает изменение или же изымается из-под действия опре­
деленной энергии так, что психическое образование подпадает под
власть инстанции или освобождается от нее»3. Фрейд, противопо­
ставляя энергетику топике перевода, не отказывается от послед­
ней. Энергетика как раз и формирует ту или иную топику. Энергия
не ограничивает, а производит смысл, конституирует простран­
ство смысла: «Сила производит смысл (или пространство) одной
только мощью “повторения”, которая изначально соседствует
с ним как его смерть»4. Как письмо дано только под знаком вы­
черкивания, так и смысл не дан как нечто наличное, а как заново
создающееся некоей энергией, которая производит его простран­
ство. Без этого «повторения» не было бы смысла, и как смерть в
следе дает возможность существовать жизни, так и только повто­
рение, переписывание конституирует смысл, пространство смыс­
ла. Но верно и обратное, техника психоанализа как раз и основана
1
2
3
4
См.: Лайтман М. Наука Каббала. М. : Древо жизни, 2002. С. 58.
См.: Рикер П. Герменевтика и психоанализ. Религия и вера. С. 65.
Фрейд 3. Толкование сновидений. С. 554-555.
Деррида Ж. Письмо и различие. С. 343.
81
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
на том, чтобы получать доступ к энергиям и манипулировать ими
исключительно через действие смысла: «Психоанализ никогда не
имеет дела с силами непосредственно, но опосредованно, через
игру смысла, двойного смысла, смысла замещенного, смещенного,
транспонированного»1.
Еще одним примечательным свойством этого пространства яв­
ляется то, что это, скорее, сплав пространства и времени, где про­
странство избавляется от своей статичности, а время - от своей
линейности. Именно поэтому, чтобы намекнуть на странность логико-временных отношений в сновидении, Фрейд постоянно обра­
щается к письму, к пространственному построению пиктограммы,
ребуса, иероглифа. Но, заметим, к построению, сведению, а не к
стоянию, к сцене, а не к картине. «Свойством письма является, как
мы назвали его в другом месте, опространствование в трудном
смысле этого слова: промежуток и становление-пространством
времени, развертывание в некоей необычно организованной обла­
сти значений, которые могли бы быть лишь схвачены, но никогда
не вытеснены необратимым линейным следованием, переходящим
от одной точки присутствия к другой»2. Это возможно только по­
тому, что эта пространственность фундирована различием (diffèгапсе), а «различие - это сочленение пространства и времени»3.
1
2
3
Рикер П. Герменевтика и психоанализ. Религия и вера. С. 92.
Деррида Ж. Письмо и различие. С. 347-348.
Там же. С. 351.
ГЛАВА 2. ПО ТУ СТОРОНУ МЕТАФИЗИКИ:
ИНТЕРПРЕТАТИВНЫЕ СТРАТЕГИИ ДЕКОНСТРУКЦИИ
2.1. Деконструкция как постметафизическое мышление
2.1.1 .Деконструкция как метод
Для ответа на вопрос о том, является ли деконструкция ме­
тодом, необходимо вообще определить, что же такое декон­
струкция. И здесь исследователь деконструкции встречается
с неожиданным затруднением: деконструкция утверждает о непри­
менимости в ее рамках обычных процедур и методов философ­
ского анализа как метафизически ограниченных и одномерных.
Понять, что такое деконструкция с точки зрения самой деконструк­
ции можно, лишь проделав работу деконструкции. Такая работа, в
свою очередь, предполагает, что все предикаты, все определяющие
понятия, все лексические значения, принятые в традиционных для
философии интерпретативных стратегиях, также должны быть
деконструированы или деконструируемы по причине своей изна­
чальной метафизичности (ограниченности, линейности).
Это наводит на мысль о том, что само понятие «деконструк­
ция», как и любое понятие в деконструкции, является противопонятием, призванным оспорить исторически сложившиеся формы
и методы философского мышления и открыть новую, «немета­
физическую» стратегию философской герменевтики. Слово «де­
конструкция» двойственно: оно одновременно отсылает и к раз­
83
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
рушению («деструкции») прежней философской традиции, и к ее
восстановлению («конструкции») уже в совершенно новом, обога­
щенном новым смыслом качестве. То есть уже сам термин «декон­
струкция» содержит в себе своеобразную теорию интерпретации
философских текстов: для понимания философского текста его не­
обходимо «деконструировать», т. е. аналитически разобрать («де-»)
и собрать («-кон-») в уже наше собственное понимание.
Из этого должно следовать, что деконструкция является мето­
дом интерпретации философских текстов. Но, по мнению Дерри­
да, как раз методом она и не является. Хотя деконструкция пре­
имущественным образом имеет дело с текстами, она не является
ни методом чтения, ни анализом, ни критикой. «Деконструкция
не есть ни анализ, ни критика... Это не анализ в особенности по­
тому, что демонтаж какой-то структуры не является регрессией к
простому элементу, некоему неразложимому истоку. Эти цен­
ности, равно как и анализ, сами суть некие философемы, подле­
жащие деконструкции. Это также и не критика, в общепринятом
или же кантовском смысле. Инстанция Krinein или Krisis’a (реше­
ния, выбора, суждения, распознавания) сама есть, как, впрочем, и
весь аппарат трансцендентальной критики, одна из существенных
“тем” или “объектов” деконструкции»1.
Таким образом, если деконструкция будет пониматься как ме­
тод, анализ или критика, она неизбежно соскользнет в метафизику,
против чего она как раз и нацелена. Поэтому Деррида заявляет, что
«деконструкция не является каким-то методом и не может быть
трансформирована в метод. Особенно тогда, когда в этом слове
подчеркивается процедурное или техническое значение»2. Такое
отношение к методу лежит в русле хайдеггерианского отношения
к научному методу, ведь и Хайдеггер также считал, что «научный
метод никогда не есть техника. Как только он становится таковым,
так сразу же отпадает от своей собственной сути»3.
1 Деррида Ж. Письмо японскому другу // Вопросы философии. 1992. № 4.
С. 55.
2 Там же.
3 Хайдеггер М. Основные проблемы феноменологии. СПб. : Высш. религиоз.-филос. шк., 2001. С. 26.
84
Глава 2. По ту сторону метафизики
Но зададимся вопросом, почему все-таки деконструкция не
является методом, методом чтения и интерпретации текста?
Во-первых, каждое «событие» деконструкции является еди­
ничным, уникальным, поэтому в деконструкции нельзя вывести
методологическую инструментальность, пригодную для всех слу­
чаев, набор транспонируемых правил и процедур. Как пишет о
Деррида и его методе английский исследователь Кристофер Бат­
лер, «необходимо сказать с самого начала, что те относительно
философские традиции, которые я и другие обычно приписывают
ему в своем изложении, на самом деле чужды его собственному
методу, по сути своей весьма неуловимому и находящемуся в по­
стоянном движении»1.
Во-вторых, деконструкция не есть некий технический акт
или операция. Акт, действие - это понятие метафизики, где есть
разделение на субъект (действующее начало) и объект (пассивное
начало). Деконструкция же стремится выйти за рамки метафизи­
ки, в ней нет между читателем и текстом субъект-объектных от­
ношений. Взаимоотношения текста и читателя намного сложнее, и
правильнее было бы сказать, что деконструкция направлена не на
акт, а на событие рождения смысла, при этом сама деконструкция
понимает себя в качестве соучастника такого события.
В-третьих, любая «техничность» и методичность указывает на
вписанность или вписываемость метода в какую-либо систему ин­
ституциональных отношений, которые, в свою очередь, представ­
ляют собой центрированную иерархию, против которой и восстала
деконструкция: «То, что несколько поспешно было названо декон­
струкцией, не является, если это имеет какое-либо значение, спец­
ифическим рядом дискурсивных процедур, - отмечает Деррида,
- еще в меньшей степени оно является правилом нового герменев­
тического метода, который “работает” с текстами или высказывани­
ями под прикрытием какого-либо данного и стабильного института.
Это менее всего способ занять какую-либо позицию во время анали­
тической процедуры относительно тех политических и институцио­
1
1984. P. 60.
Butler Chr. Interpretation, deconstruction and ideology. Oxford : Oxford OP,
85
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
нальных структур, которые делают возможными и направляют наши
практики, нашу компетенцию, нашу способность их реализовать»1.
Заметим, однако, что эта принципиальная антиметодичность,
вытекающая из антиметафизичности, является характерной чертой
не только деконструктивистской герменевтики. Все своеобразие
философской герменевтики вообще заключается в том, что с ней
связано не просто появление очередной, пусть и более эвристичной, стратегии чтения и интерпретации текста, но радикальное
изменение самой классической концепции субъективности2. Кон­
цепция философской герменевтики основана на принципиаль­
но ином понимании герменевтики и ее природы. Так, хайдеггеровский анализ Dasein как бытия-в-мире изменяет философский
взгляд на понимание, превращая его из производной структуры в
центральную характеристику человеческого опыта. Как замечает
в этой связи Г.-Г. Гадамер: «С того момента, когда понимание ста­
новится центральной темой для философии, герменевтика не мо­
жет более восприниматься лишь как техника интерпретации или
стратегия чтения. Философская герменевтика начинает с подлин­
но универсалистской претензии - сама философия должна стать
герменевтикой»3.
И все-таки, несмотря на условность понятий техники и ме­
тода, деконструкция является работой по интерпретации текстов.
Сам Деррида пишет: «В деконструкторской работе я должен был,
как я делаю это и здесь, множить разного рода предостережения,
в конце концов - отодвигать в сторону все традиционные фило­
софские понятия, чтобы в то же время вновь утверждать необходи­
мость прибегать к ним, по крайней мере, после того как они были
перечеркнуты»4. Поэтому и в данной работе мы все же будем ис­
пользовать понятия метода, анализа, критики и др., учитывая, что
1 Derrida J. Psyché: Inventions de l’autre. Galilee. P., 1987. P. 74.
2 См.: Ставцев С. H. Онтологизация субъективности и философская гер­
меневтика: М. Хайдеггер и Г.-Г. Гадамер // Рабочие тетради по компаративистике.
Гуманитарные науки, философия и компаративистика. СПб. : Сайт Web-кафедра
философской антропологии, 2003. С. 60. URL: anthropology.ru/ru/texts/slavtsev/
komparl4.html
3 Там же.
4 Деррида Ж. Письмо японскому другу. С. 55.
86
Глава 2. По ту сторону метафизики
они должны использоваться в перечеркнутом виде, тем более что в
деконструкции вообще все понятия являются противопонятиями,
т. е. перечеркнутыми терминами, в которых слово сохраняет свою
многозначность и представляет собой игру этих значений.
Кроме того, еще одним «деконструктивистским» выходом из
данной ситуации является понятие стратегии, поэтому оно станет
основным инструментом нашего анализа.
Если Деррида постоянно подчеркивает необходимость каж­
дый раз пересматривать деконструкцию как метод, не позволяя ей
впасть в метафизику, то все же необходимо придерживаться при
этом одной генеральной стратегии: «Если не разработать генераль­
ную стратегию, теоретическую и систематическую, философской
деконструкции, то текстовые вторжения всегда рискуют по ходу
дела снова впасть в избыточность или в эмпиристскую эссеистичность и, часто в то же самое время, в метафизическую классич­
ность; этого я хотел избежать»1. Деррида говорит о необходимости
в связи с этим выработки «особого стратегического решения, ко­
торое внутри метафизического поля и его собственных сил, обра­
щая против него самого его собственные стратегемы, произвело
бы распространяющуюся через всю систему, расщепляющую ее и
повсеместно отграничивающую силу смещения»2.
С другой стороны, Деррида уточняет значение «стратегиче­
ского», добавляя к нему характеристику «полное случайностей».
Он пишет, что все должно быть «стратегическим - потому что ни­
какая трансцендентальная, находящаяся вне поля письма истина
не может теологически возвышаться над тотальностью поля. Пол­
ным случайностей - потому что это стратегическое не есть нечто
простое, в том смысле, в каком говорят, что стратегия ориентирует
тактику исходя из намеченной конечной цели, telos ’а»3. Наиболее
точным в этом плане Деррида считает понятие игры·. «Оно указыва­
ет на единство случайности и необходимости в расчете без цели»4.
1
2
3
1999. С.
4
Деррида Ж. Позиции. М., 2007. С. 82.
Деррида Ж. Письмо и различие. М. : Академ, проект, 2000. С. 32.
Деррида Ж. Различение // Деррида Ж. Голос и феномен. СПб. : Алетейя,
174.
Там же. С. 175.
87
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
Как отмечает В. Штегмайер, такая стратегия без целесообразности
является противоречием в себе, парадоксом: «Деррида понимает
под этим стратегию мышления, которая имеет только одну цель:
сделать видимой стратегию для открытия стратегий, которые, де­
лая видимым одно, делают невидимым другое... Таким образом,
стратегия без целесообразности есть парадоксальная стратегия
деконструкции, она является стратегией и не-стратегией, или стра­
тегией настолько далекой, что она открывает другие стратегии.
Кроме как таким способом, она не может и не должна ручаться, по
Деррида, за то, “куда приведет”»1.
Кроме того, в рамках проекта переосмысления бинарных оп­
позиций традиционной метафизики (как то: внутреннее / внеш­
нее, содержание / форма и т. д.), закономерен отказ от понятия
«метода», который традиционно мыслится как нечто внешнее по
отношению к анализируемому материалу. Напротив, философема
«стратегии» не подчиняется данной оппозиции. Стратегия - это
комплекс операций, которые зависят от материала, тесно взаимо­
действуют с ним: «Стратегия склонна отсылать скорее к игре
стратегемы, чем к иерархической организации средств и целей»2.
Именно понятие стратегии, стратегемы может осуществить
задачу Деррида - критику логоцентризма. Дело в том, что критика
логоцентризма, логоса как разума a priori должна вестись уже на
территории разума, т. е. логическими средствами, поэтому изна­
чально невозможна. Единственный способ - изобрести хитрость,
обходной маневр, или стратегию. Деррида делает выбор в пользу
двойной игры. Двойная игра - это и в смысле «двойного агента»,
служащего обеим сторонам, когда одновременно покоряешься го­
сподству разума, но и в то же время строишь ему ловушку. С другой
стороны, для Деррида двойная игра - это еще и двойной жест, ког­
да один и тот же жест производит два противоположных действия,
что само уже подрывает господство логоцентризма, основанного
на логике. Как отмечает В. Декомб, «стратегия деконструкции это хитрость, позволяющая говорить как раз в тот самый момент,
1 Штегмайер В. Жак Деррида : деконструкция европейского мышления.
Баланс // Герменевтика и деконструкция. СПб. : Б.С.К., 1999. С. 68-91.
2 Деррида Ж. Позиции. С. 85.
88
Глава 2. По ту сторону метафизики
когда “в конце концов” нечего сказать, поскольку абсолютный дис­
курс совершен»1.
Именно понятие стратегии может реализовать стремление
деконструкции, деконструктивистской герменевтики избежать за­
стывших, «присвоенных», наличествующих истин. Деконструк­
ция - это разбор, творческий процесс, руководимый стратегией,
того, что от разбора ускользает; это не интерпретация или трак­
товка текста. Деконструкция производит вскрытие конструкции,
порождающей текст, обеспечивающей ее функционирование. Это
необобщенное и не ставшее становление. Вот почему тексты де­
конструкции не поддаются сокращению, их трудно истолковывать
и некорректно суммировать. Здесь нет твердых утверждений или
отрицаний, а всегда иной путь. Понятие стратегии поэтому пред­
ставляет собой обходной маневр (в своем роде аналог Holzwege
Хайдеггера), единственно с помощью которого можно прийти, не
заблудившись, к цели.
Вообще деконструктивистскую герменевтику можно мыслить
только как философскую стратегию. Поэтому, как отмечает иссле­
дователь деконструкции Дж. Каллер, мы должны иметь дело «с
деконструкцией как стратегией в философии и стратегией обра­
щения с философией, поскольку деконструктивистская практика
стремится быть одновременно строгим доказательством в фило­
софии и вытеснением философских категорий или философских
претензий на господство»2.
2.1.2.
Критика метафизики и логоцентризма
как основа интерпретативных стратегий деконструкции
Критика так называемого логоцентризма является одним из
центральных моментов проекта деконструкции западной метафи­
зики у Ж. Деррида, фундируя большую часть герменевтических
стратегий. Поэтому прежде, чем переходить к разбору конкретных
1 Декомб В. Современная французская философия. М. : Весь мир, 2000.
С. 133-134.
2 Culler J. On deconstruction : Theory and Criticism after Structuralism.
Ithaca ; N. Y. : Cornell University Press, 1982. P. 85.
89
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
стратегий, необходимо учесть, что они всегда мыслятся в рамках
направленности на деконструкцию логоцентризма как основы ме­
тафизики.
Главным объектом деконструктивистской критики метафизи­
ки становится так называемый «логоцентризм». В своей фунда­
ментальной работе «О грамматологии» Деррида заявляет, что ло­
гоцентризм (этноцентризм, фоноцентризм, фаллоцентризм - это
не синонимичные понятия, но принцип их организации один и тот
же) управляет:
«1. понятием письма - в мире, где выработка фонетического
письма сопряжена с сокрытием собственной истории письма как
такового;
2. историей метафизики, которая, несмотря на все различие
подходов - от Платона до Гегеля (включая даже Лейбница) и даже
от досократиков до Хайдеггера, - всегда видела (перво) начало ис­
тины как таковой в логосе...
3. понятием науки или научности науки, которое всегда отно­
сили к области логики»1.
Логоцентризм - это представление о чем-то как о центриро­
ванной, иерархической структуре. Деррида отмечает, что уже само
понятие структуры несет в себе значение иерархии, так как мы не
можем помыслить структуру без организующего центра2. И это
понятие [центрированной] структуры является сопутствующим
знаком западной эпистемы, философии и культуры вообще.
С точки зрения Деррида, любой центризм и, прежде всего,
логоцентризм плох уже тем, что постулирует наличие какоголибо центра. Понятие центра структуры, как отмечает Деррида,
двойственно: с одной стороны, он ориентирует и упорядочива­
ет, организует определенное соотношение между элементами
структуры. С другой стороны, этим же организующим жестом
центр кладет предел тому, что Деррида называет свободной игрой
элементов: «Центр закрывает игру, которую сам же открывает и
делает возможной. Центр как таковой является той точкой, где
1
2
Деррида Ж. О грамматологии. М. : Ad Marginem, 2000. С. 115-116.
Деррида Ж. Письмо и различие. С. 446.
90
Глава 2. По ту сторону метафизики
более невозможна подмена содержаний, элементов и терминов.
В центре наложен запрет на взаимозамещение или превращение
терминов»1.
Как отмечает Деррида, западная метафизика на протяжении
всего своего существования мыслила в такого рода конструктах, в
которых время от времени менялось наименование центра, но не
сам принцип. В качестве примера таких наименований для орга­
низующего дискурс центра он приводит такие концепты, как eidos,
arche, telos, energeia, aletheia, ousia, сознание, Бог, человек и т. д.).
Поэтому «история метафизики, как и история самого Запада, ока­
зываются историей подобных метафор и метонимий»2.
Таким образом, логоцентризм (или любой другой «центризм»)
состоит, по сути, в стремлении свести все к единообразной схеме,
подвести под одно понятие, трансформировать сложное в комплекс
простых операций, т. е. подчинить «иное». Поэтому деконструктивистская герменевтика выступает как борьба с логоцентризмом,
т. е. против тенденции подводить под все одно основание. Следо­
вательно, деконструкция как метод не может рассматриваться в
рамках традиционной рациональности, наиболее четко выражен­
ной у Декарта: именно поэтому мы не можем назвать деконструктивистскую герменевтику методом, поскольку традиционно по­
нятие «метод» отсылает к картезианским принципам. Прямое или
косвенное признание кризиса традиционной рационалистической
герменевтики является общим местом герменевтики М. Хайдегге­
ра и Ж. Деррида.
Еще одну причину критики логоцентризма Деррида видит в
том, что логоцентризм (фоноцентризм) связан с метафизикой при­
сутствия (наличия), которую Деррида стремится подорвать, вводя
понятие свободной игры: «Фоноцентризм совпадает с историйной
(historiale) определенностью смысла бытия вообще как наличия
(présence) - вместе со всеми теми определенностями более низких
уровней, которые, в свою очередь, зависят от этой общей формы,
именно в ней складываясь в систему, в историйную цепь (наличие
1
2
Деррида Ж. Письмо и различие. С. 446.
Там же. С. 447.
91
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
вещи для взгляда как eidos; наличие как субстанция - сущность
- существование (ousia); наличие временное как точка (stygme)
сиюминутности или настоящности (nun); самоналичность cogito,
сознание, субъективность, соналичность себя и другого, интер­
субъективность как интенциональное явление Эго и проч.). Иначе
говоря, логоцентризм идет рука об руку с определенностью бытия
сущего как наличности»1.
Любой из этих концептов, каждый из которых причастен по­
нятию присутствия (наличности), фигурирует в философской пре­
тензии описать то, что выступает как фундаментальное и исполь­
зуется в качестве центра, обосновывающей силы или принципа.
В таких оппозициях, как значение / форма, душа / тело, приро­
да / культура, умопостигаемое / чувственное, позитивное / негатив­
ное, трансцендентальное / эмпирическое, серьезное / несерьезное,
логоцентризм утверждает превосходство первого термина и опре­
деляет второй относительно первого как осложнение, отрицание,
проявление или крах первого. Вся история западной метафизики
оказывается утверждением превосходства и первенства добра над
злом, простого над сложным, сущностного над акцидентальным
и т. д. И «это не просто один метафизический жест среди других;
это острая необходимость для метафизики, наиболее постоянная,
глубинная и могущественная процедура»2. Поэтому рассмотрение
и разрушение таких бинарных оппозиций является одной из герме­
невтических стратегий деконструкции Деррида и будет подробнее
рассмотрена ниже.
Критика понятия центра у Деррида базируется на указании на
его противоречивость. Центр, организуя структуру, представляет
собой то, что не может мыслиться в рамках структуры. Ведь центр
- единственный по определению образует в структуре то, что,
управляя структурой, ускользает от структурности. Если центр за­
дает правило ограничения на свободную игру элементов, то сам он
этому правилу не подвластен. Таким образом, центр находится как
в структуре, так и вне структуры, знаменуя собой противоречие
1
2
Деррида Ж. О грамматологии. С. 126-127.
Derrida J. Limited Inc. // Glyph. Baltimore, 1977. № 2. P. 236.
92
Глава 2. По ту сторону метафизики
структуры. Получается, что иерархически-структурное видение
содержит в себе свое отрицание.
Необходимо отметить, что это не значит, что Деррида при­
зывает отказаться от центра. В дискуссии после своего доклада
«Структура, знак и игра в дискурсе гуманитарных наук» Деррида
подчеркивает: «Прежде всего, я не говорил, что центра нет; что мы
можем обойтись без центра. Я уверен, что центр - это функция, а
не сущность - реальность, но функция. И эта функция абсолютно
незаменима... Это вопрос знания того, откуда он появился и как
функционирует»1. То есть вопрос не в том, чтобы отрицать центр и
тем самым утверждать «не-центр»: «Как и в случае потери центра,
я отказываюсь приближаться к идее “не-центра”, которая больше
не должна быть трагедией потери центра - эта печаль относится к
классике. И я не хотел сказать, что думал о приближении к идее,
которой утверждалась эта потеря центра»2. Метод деконструкции
в том и состоит, чтобы избегать утверждений, а вместо этого про­
воцировать продумывание, испытание предмета.
Таким образом, Деррида критикует не существующие цен­
трированные структуры, а наше представление о том, что они су­
ществуют - ведь получается, что это представление не более чем
противоречивая метафора. Поэтому необходимо не менять суще­
ствующие структуры, а увидеть их как не-структуры.
«Понятие центрированной структуры, - отмечает далее Дерри­
да, - это понятие обоснованной игры, построенной на некой осново­
полагающей неподвижности и упокоительной достоверности, кото­
рая сама по себе выведена из игры»3. Обоснованная игра - это игра
по правилам, ограничивающим свободную игру элементов. Такая за­
крепленность правил позволяет совладать со страхом и ощущением
ненадежности, которые могут способствовать свободной игре. Что
же получится, если поставить под сомнение обоснованную игру, что
на практике будет представлять собой свободная игра элементов?
1 Derrida J. Structure, sigh and play in the discourse of the human sciences //The
structuralist controversy / eds. R. Macksey, E. Donato. Baltimore : The Johns Hopkins
Univercity Press, 1972. P. 271.
2 Ibid. P. 267.
3 Деррида Ж. Письмо и различие. С. 446.
93
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
Прежде всего, если мы приходим к выводу, что нет центра,
который можно было бы помыслить в виде присутствующего су­
щего, занимающего определенное место в структуре, мы получим
отсутствие трансцендентального означаемого. Ведь именно ко­
нечный смысл ограничивает игру означающих, знаков. Поэтому
Деррида приходит к выводу, что отсутствие трансцендентально­
го означаемого раздвигает поле и возможности игры значений до
бесконечности. Это альтернативное обоснование лакановской кон­
цепции «плавающего означающего», ориентированное на область
философской практики.
Деррида отмечает, что принципиальным для критики метафи­
зики и логоцентризма оказывается понятие знака: «Если в своем
корне и в своих импликациях он целиком и полностью метафи­
зический, систематически сплавленный со стоической и средне­
вековой теологиями, то его проработка и сдвиги, которым он был
подвержен - и инструментом которых странным образом он сам
же и был - произвели эффект раз-граничивающий: они позволили
вести критику метафизической принадлежности концепта знака,
одновременно очертить и расшатать пределы системы внутри
которой этот концепт родился и начал служить»1.
Деррида деконструирует понятие знака и выясняет, что не так
просто освободить его от логоцентрической метафизической оп­
позиции означающее / означаемое. Действительно, если мы эли­
минируем понятие означаемого как являющееся центром данной
структуры, мы тем самым и обессмысливаем понятие означающе­
го, которое больше не означает ничего. Поэтому в своей работе
«Структура, знак и игра в дискурсе гуманитарных наук» Деррида
выделяет два способа, позволяющих стереть различие между озна­
чающим и означаемым и тем самым избавиться от метафизическо­
го логоцентризма.
Классический способ состоит в том, чтобы редуцировать озна­
чающее или отклонить его, т. е. подчинить знак мысли. При этом
возникает осознание, что обеспечивается максимальная близость
к мысли некоего «означающего», «которое кажется зависящим от
1
Деррида Ж. Позиции. С. 24.
94
Глава 2. По ту сторону метафизики
моей чистой и свободной спонтанности, не требующим примене­
ния никакого инструмента, никакого аксессуара, никакой силы, за­
имствованной у мира. Не только означающее и означаемое кажут­
ся сливающимися в единство, но в этом смешении означающее как
бы растворяется, становится прозрачным, чтобы позволить кон­
цепту предстать самому таким, каков он есть без отсылки к чемулибо другому, кроме своего присутствия. Внешность означающего
предстает редуцированной. Естественно, опыт этот - обман, но
обман, на необходимости которого сложилась целая структура или
целая эпоха; на почве этой эпохи сложилась семиология, концепты
и основополагающие презумпции которой с большой отчетливо­
стью поддаются обнаружению от Платона до Гуссерля, проходя
через Аристотеля, Руссо, Гегеля и т. д.»1.
Деконструктивистский способ герменевтики заключается
в том, чтобы поставить под вопрос саму систему, в которой осу­
ществляется указанная редукция, и в первую очередь - саму оппо­
зицию, где одному из элементов оказывается предпочтение: «Речь
не идет и о том, чтобы слить воедино на всех уровнях и непосред­
ственным образом означающее и означаемое. Невозможность для
этой оппозиции или для этой разности быть радикальной и абсо­
лютной не мешает ей функционировать и даже оказываться неза­
менимой в определенных пределах - очень широких пределах»2. В
частности, именно в рамках этой оппозиции осуществляется воз­
можность перевода с языка на язык. Таким образом, речь идет не
о том, чтобы совсем отказаться от знака или оппозиции означаю­
щее / означаемое, а деконструировать ее и переосмыслить, чтобы
контролировать ее метафизический потенциал.
Следствием переосмысления концепции знака является то,
что действительность у Деррида всегда опосредована дискурсив­
ной практикой; фактически для него в одной плоскости находятся
как сама действительность, так и ее рефлексия. Деррида постоян­
но пытается стереть грани между миром реальным и миром, от­
раженным в сознании людей. По логике его деконструктивист1
2
Деррида Ж. Позиции. С. 29.
Там же. С. 27.
95
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
ского анализа экономические, воспитательные и политические
институты вырастают из «культурной практики», установленной
в философских системах, что, собственно, и служит материалом
для операций по деконструкции: «В соответствии с законами сво­
ей логики она подвергает критике не только внутреннее строение
философем, одновременно семантическое и формальное, но и то,
что им ошибочно приписывается в качестве их внешнего суще­
ствования, их внешних условий реализации: исторические формы
педагогики, экономические или политические структуры этого ин­
ститута. Именно потому, что она затрагивает основополагающие
структуры, “материальные” институты, а не только дискурсы или
означающие репрезентации, деконструкция и отличается всегда от
простого анализа или “критики”»1.
2.1.3. Деконструкция и структурализм:
текстуальные стратегии
Если со времен Ф. Шлейермахера герменевтика мыслилась
как искусство проникновения в сокровенный мир «другого», то
структуралистская и постструктуралистская герменевтика ориен­
тирована прежде всего на структуру текста, ее мало интересует ин­
дивидуальное восприятие. Концепция «текста» является переход­
ной от структурализма к постструктурализму, одинаково общей
как для Р. Барта, Ц. Тодорова, Ю. Кристевой, так и для Ж. Деррида,
Дж. Хартмана и П. де Мана. Как отмечают исследователи, сближе­
ние структурализма с герменевтикой - это одна из главных черт
начала постструктурализма2.
В своей работе «О грамматологии» Ж. Деррида пишет: «Вне­
текстовой реальности вообще не существует» («// п ÿ a pas de horstexte»)3. Вся реальность, по его мнению, вписана в текст, записана
в тексте, может быть интерпретирована как текст: «Мы уже более
не можем столь легковерно полагать, что мы исходим из самих ве­
1 Цит. по: Ильин И. П. Постструктурализм... С. 178-179.
2 Грякалов А. А. Структурализм в эстетике : критический анализ. Л. : Издво Ленинград, ун-та, 1989. С. 114.
3 Деррида Ж. О грамматологии. С. 313.
96
Глава 2. По ту сторону метафизики
щей, обходя “тексты”, просто уклоняясь от цитирования и от появ­
ления видимости “комментирования”. По-видимости, прямейшие,
самым прямым способом имеющие конкретную, личную и якобы
непосредственную хватку на “сами вещи” сочинения существуют
“в кредит”: подверженные авторитету комментария или повторно­
го издания, которые они сами не способны прочитать»1.
Как справедливо отмечает Б. Г. Соколов, данная установка
трансформирует герменевтическую проблематику из частной в об­
щефилософскую. Герменевтическая текстовая работа превращает­
ся в сущностную, онтологическую и методологическую проблема­
тику2. Таким образом, герменевтика Деррида, как и герменевтика
Хайдеггера, представляет собой прежде всего онто-герменевтику.
Но что послужило основой для такого парадоксального тези­
са, как то, что нет ничего, кроме текста? Чтобы разобраться, прояс­
ним для начала понятие текста, как его понимают структуралисты
и постструктуралисты.
Структуралистская и постструктуралистская герменевтика,
сближаясь с тем или иным способом толкования произведений,
сохраняет неизменной установку на текст. Он стоит на первом ме­
сте и рассматривается в коррелятивном единстве с объясняющей
теорией, с толкованием, с «чтением». Установление отношения
текст / интерпретация, характеризующего постструктуралистскую
герменевтику (герменевтический структурализм), было начато для
обоснования связей текстов с контекстами уже Р. Бартом, который
изложил теорию текста в своей программной работе «От произве­
дения к тексту» и концепцию которого можно считать исходной в
постструктуралистском движении в целом3.
Текст, по мнению Барта, располагается на пересечении сле­
дующих пропозиций: «метод», «жанры», «знак», «множествен­
ность», «филиация», «чтение» и «удовольствие».
1.
В отличие от произведения, являющегося вещественным
фрагментом (например, книгой), текст - это поле методологиче­
1 Цит. по: Штегмайер В. Жак Деррида: деконструкция европейского мыш­
ления. С. 68-91.
2 Соколов Б. Г. Маргинальный дискурс Деррида. СПб. : СПбГУ, 1996. С. 18.
3 Грякалов А. А. Структурализм... С. 117.
97
С. М Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
ских операций. В своей работе «Структурализм как деятельность»
Барт отмечает, что отличительной чертой структурализма от всех
остальных способов анализа является то, что его цель связана с
его техникой: результатом оказывается сам проделанный анализом
путь наделения объектов смыслом, а не сам смысл1. Сходных по­
зиций придерживается и Ю. Кристева: «Наша работа не исследо­
вание законченных структур, а структурация как аппарат, который
продуцирует и трансформирует кванты смыслов, прежде чем эти
смыслы станут законченными и пойдут в ход»2.
Само понятие текста здесь подразумевает не столько напи­
санные слова и предложения, сколько читаемый текст. Чтение же
понимается как трансформативное: «Текст ощущается только
в процессе работы, производства»3. Отсюда следует понимание
текста не как застывшего, а как находящегося в движении.
2. Текст не относится к какому-либо жанру, а соответствен­
но ему неизвестно деление на «художественную», «бульварную»
или «научную» литературу. Текст «взламывает» и размывает жан­
ры, уравнивая в правах все тексты и составляя их в единый текст.
3. Произведение и текст представляют собой различные зна­
ковые системы. Произведение замкнуто, сводится к определен­
ному означаемому. Это означаемое может быть как явным (тогда
его изучает филология), либо тайным, глубинным, скрытым (тогда
произведение нуждается в интерпретации).
В противовес этому в тексте означаемое бесконечно откла­
дывается на будущее. Здесь нет места означаемому, но не столько
потому, что оно всегда выступает под маской означающего, сколь­
ко потому, что логика текста зиждется на игре. Игра - это порож­
дение означающего в поле текста, причем не органически, путем
вызревания, и не герменевтически, путем углубления в смысл, но
посредством множественного смещения, взаимоналожения, варьи­
рования элементов.
1 Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. М. : Прогресс; Универс, 1994. С. 256.
2 Kristeva J. Problème der Textstrukturation // Literaturwissenchaft und
Linguistik. Frankfurt, 1971. Bd. II/2. S. 485.
3 Барт P. Избранные работы. С. 415.
98
Глава 2. По ту сторону метафизики
Как следствие, логика текста строится не на понимании как
выяснении, «что значит» произведение, а на метонимии, т. е. в вы­
работке ассоциаций, взаимосцеплений, переносов. В связи с этим
возникает проблема соотношения значения и контекста, являюща­
яся одной из ключевых для герменевтики. Деррида заявляет: «Моя
исходная позиция такова: никакой смысл не может быть определен
вне контекста, но никакой контекст не исчерпывает значения. То,
на что я здесь указываю, не является богатством субстанции, се­
мантическим изобилием, но скорее структурой, структурой следа
или повторения»1.
Структурализм рассматривает человека как homo significans,
человека означивающего, который должен реализовывать себя в
символически-означивающей деятельности, осуществляемой в
сфере текста. В свете этой символической логики Барт выводит
следующее определение текста: «Произведение, понятое, воспри­
нятое и принятое во всей полноте своей символической природы,
- это и есть текст»2.
4.
Тексту присуща множественность, которая реализуется
на двух уровнях: смысловом и структурном.
Смысловая множественность подразумевает два момента.
Во-первых, отсутствие единого смысла текста: «То, против чего с
первых же опубликованных мною текстов я пытался выстроить деконструктивную критику, - пишет Деррида, - был как раз автори­
тет смысла как трансцендентального означающего и как телоса,
иначе сказать, история, определяемая в последней инстанции как
история смысла, история в своей логоцентрической, метафизиче­
ской, идеалистической... репрезентации»3. Во-вторых, смысловая
множественность означает, что у него не просто несколько смыс­
лов, но что множественность смыслов является в нем принципи­
ально неустранимой: «В Тексте нет мирного сосуществования
смыслов - Текст пересекает их, движется сквозь них; поэтому он
не поддается даже плюралистическому истолкованию, в нем про­
1 Derrida J. Living On : Border Lines // Deconstruction and Criticism / ed. Ge.
Hartman. L. : Routledge and Kegan Paul, 1979. P. 81.
2 Барт P. Избранные работы. С. 417.
3 Деррида Ж. Позиции. С. 59.
99
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
исходит взрыв, рассеяние смысла»1. Такая множественность про­
чтений не означает двусмысленности составляющих текст элемен­
тов. Просто смыслы текста расходятся по разным направлениям,
составляя «пространственную многолинейность»2 текста, образуя
дифракцию смысла.
Структурная множественность текста выражается в таком
явлении, как интертекстуальность. Составляющие структуру
текста означающие представляют собой цитаты (скрытые и яв­
ные), отсылки, аллюзии: «Все это языки культуры (а какой язык
не является таковым?), старые и новые, которые проходят сквозь
текст и создают мощную стереофонию»3. Текст является «пермутацией текстов», ибо он выступает как интертекстуальность: в
пространстве текста напластовываются и интерферируются мно­
гие высказывания, пришедшие из других текстов4. Интертексту­
альная поэтика особенно развивается на фазе постструктурализма,
стремящегося выявить «мозаику цитат», диалогичность текстов в
каждом произведении.
Таким образом, можно сказать, что всякий текст - это, так ска­
зать, между-текст (inter-text) по отношению к какому-то другому
тексту, но это ничего не говорит о происхождении текста. В отли­
чие от произведения в тексте невозможны закавыченные цитаты,
отсылающие к конкретному произведению или автору. Означаю­
щие множатся, уже не опираясь на фиксированное означаемое,
поэтому цитаты представляют собой бесконечные отсылки, дви­
жение по которым может осуществляться бесконечно. Этим текст
принципиально отличается от произведения: «Основу текста со­
ставляет не его внутренняя закрытая структура, под дающаяся объ­
ективному изучению, а его “выход” в другие тексты, другие коды,
другие знаки»5.
1 Барт Р. Избранные работы. С. 417.
2 Там же.
3 Там же. С. 418.
4 Kristeva J. Problème der Textstrukturation. S. 486.
5 Барт P. Текстовый анализ // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. IX.
Лингвостилистика / сост. И. Р. Гальперич. М. : Прогресс, 1980. С. 309.
100
Глава 2. По ту сторону метафизики
В деконструкции такая интертекстуальность претворяется в
том, что один текст может быть прочитан сквозь призму другого
текста или как комментарий на третий текст (см. ниже анализ стра­
тегии прививок).
И структурная, и смысловая множественность текста осно­
вываются на постструктуралистской концепции знака, где пере­
осмысливаются взаимоотношения между означаемым и означаю­
щим. «Ни один элемент не может функционировать как знак, не
отсылая к какому-то другому элементу, который, в свою очередь,
не остается просто присутствующим. Благодаря такой сцепленности каждый “элемент” - фонема или графема - конституируется на
основе отпечатывающегося на нем следа других элементов цепоч­
ки или системы. Это сцепление, эта ткань есть текст, продуциру­
ющийся лишь в порядке трансформации какого-то другого текста.
Ничто, ни в элементах, ни в системе, нигде, никогда не выступает
просто присутствующим или отсутствующим. Везде, сплошь име­
ют место только различения и следы следов»1.
Понимаемая таким образом проблема отсылок приводит к
другой проблеме - проблеме авторства, которая формулирует сле­
дующую характерную особенность текста.
5. Текст в отличие от произведения не имеет Автора.
Данный тезис базируется прежде всего на том факте, что под
текстом в постструктурализме понимается в первую очередь пись­
менный текст, выводы относительно которого затем экстраполи­
руются на всю остальную реальность, выступающую как текст.
Письмо же обладает одной отличительной чертой: на письме унич­
тожается понятие о голосе как источнике: «Письмо - та область
неопределенности, неоднородности и уклончивости, где теряются
следы нашей субъективности, черно-белый лабиринт, где исчезает
всякая самотождественность, и в первую очередь телесная тожде­
ственность пишущего»2. Автор начинает пониматься не как некий
субстанциональный элемент, а как «эффект» письма: «“Субъекта”
письма не существует, если под ним мы подразумеваем некое су1
2
Деррида Ж. Позиции. С. 34.
Барт Р. Избранные работы. С. 384.
101
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
верейное одиночество писателя. Субъект письма - это система от­
ношений между различными слоями: слоями магического блока,
психического общества, мира»1.
Как показывает исторический экскурс, фигура Автора как та­
ковая появилась только в Новое время под влиянием культа инди­
видуальности, «человеческой личности». До этого (примитивные
народы, средние века) рассказчики выступали только как исполни­
тели, но не как создатели текстов.
Удаление автора означает переосмысление временной пер­
спективы текста. Для тех, кто верит в автора, он всегда мыслится в
прошлом по отношению к его книге. Что же касается современного
скриптора (термин Барта, означающего фигуру пишущего в ситу­
ации отсутствия автора), то он рождается одновременно с текстом,
у него нет никакого бытия до и вне письма, поэтому текст не имеет
прошлого, он всегда пишется здесь и сейчас. Если фигура автора
и появляется в тексте, то только на правах одного из персонажей.
Осмысление текста как системы отсылок, референций и бес­
конечных цитаций приводит к переосмыслению понятия цель­
ности текста: «Сама литература есть не что иное, как единый и
единственный текст: индивидуальный текст вовсе не дает досту­
па (индуктивного) к определенной Модели, он служит одним из
входов в разветвленную систему с множеством подобных входов;
воспользоваться этим входом значит увидеть... целую перспекти­
ву (обрывки чьих-то речей, голоса, доносящиеся из недр других
текстов и других кодов) с убегающим, отступающим, таинственно
распахнутым горизонтом: всякий текст (единичный) есть вопло­
щенная теория (а не простая иллюстрация) этого убегания, этого
бесконечного возобновляемого и никогда не изглаживающегося
“различения”»2.
Такую же трактовку единства текста демонстрирует и Ж. Дер­
рида: «В том, что вы называете моими книгами, что прежде всего
поставлено под вопрос, так это единство книги и единство “кни­
га”, взятое как кругленькая цельность, со всеми импликациями
1
2
Деррида Ж. Письмо и различие. С. 361.
Барт P. S/Z. М., 1994. С. 22-23.
102
Глава 2. По ту сторону метафизики
такого концепта... Дело идет лишь, под этими названиями о не­
которой текстуальной “операции”, если можно сказать, единой и
дифференцированной, чье незавершенное движение не назнача­
ет себе никакого абсолютного начала и, будучи полностью рас­
трачено на чтение других текстов, все же ни к чему, кроме как
к собственному письму, известным образом не отсылает. Надо
устроиться так, чтобы эти два противоречивых мотива мысли­
лись вместе»1.
То, что такое революционное понимание литературного про­
цесса вообще принадлежит не только Жаку Деррида, но отражает
новое интеллектуальное направление, затрагивающее философию,
литературную критику, гуманитарные науки вообще - все это за­
ставляет говорить нас не о «герменевтике Деррида», но о «декон­
структивистской герменевтике». Как отмечает сам Деррида, пози­
ции, высвечиваемые его деконструкцией, - это не некая находка,
принадлежащая тому или иному лицу. Это следствие определен­
ной тотальной трансформации (которую нельзя уже больше назы­
вать даже «исторической» или «всемирной», потому что она зама­
хивается и на надежность этих обозначений)2.
Постструктурализм вообще переосмысливает понятие цельно­
сти текста. Текст сложен из множества разных видов письма, про­
исходящих из различных культур и вступающих друг с другом в от­
ношения диалога, пародии, спора, однако вся эта множественность
фокусируется в определенной точке, которой является не автор, а
читатель. Барт провозглашает не только смерть автора, но и рож­
дение читателя: «Читатель - это то пространство, где запечатлева­
ются все до единой цитаты, из которых слагается письмо; текст об­
ретает единство не в происхождении своем, а в предназначении»3.
Однако «смерть автора» значима не только сама по себе, но и
для интерпретативных стратегий.
Во-первых, сразу элиминируется попытка объяснения произ­
ведения исходя из событий жизни создавшего его человека. Отны­
не смысл создает не биография автора, а сам текст.
1
2
3
Деррида Ж. Позиции. С. 11-12.
Там же. С. 15.
Барт Р. Избранные работы. С. 390.
103
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
Во-вторых, совершенно напрасными становятся любые притя­
зания на «расшифровку» текста. Наличие у текста автора означало
ограничение смысла текста одним значением, замыкание письма:
если «реконструирован» автор, то значит, что текст «объяснен».
Текст без автора, напротив, становится многомерным и много­
смысловым текстом: его можно прослеживать во всех его повторах
и на всех его уровнях, но невозможно достичь дна, «пространство
письма дано нам для пробега, а не для прорыва; письмо постоянно
порождает смысл, но он тут же и улетучивается, происходит систе­
матическое высвобождение смысла»1.
В-третьих, поскольку текст больше не имеет происхождения,
то он больше не является растущим организмом, а становится се­
тью. Поэтому если текст и распространяется, то в результате ком­
бинирования и систематической организации элементов. В тексте,
следовательно, не требуется «уважать» никакую органическую
цельность; его можно дробить, можно читать, не принимая в рас­
чет замысел автора. Главное назначение текста - «увернуться» от
власти, не стать стереотипом, не превратиться в пропаганду чеголибо неизменного, подавляющего текстовую игру.
6.
Произведение обычно является предметом потребления.
Различие между книгами определяется, как правило, «качеством»
произведения, а не тем способом, каким оно читается.
Чтение текста противостоит потреблению. Текст нередко со­
противляется «потребительскому» чтению уже своей неудобо­
читаемостью (хотя так можно читать любой текст). Чтение текста
- это игра, работа, производство, практическая деятельность чита­
теля. Читатель выступает сотворцом текста.
Это приводит, по мысли Барта, к сокращению дистанции меж­
ду чтением и письмом, читателем и текстом. Чтение превращается
из потребления в «игру с текстом»: «Слово “игра” следует здесь
понимать во всей своей многозначности. Играет сам текст..., и чи­
татель тоже играет, причем двояко; он играет в Текст (как в игру),
ищет такую форму практики, в которой бы он воспроизводился,
Но, чтобы практика эта не свелась к пассивному внутреннему ми­
1
Барт Р. Избранные работы. С. 389-390.
104
Глава 2. По ту сторону метафизики
месису (а сопротивление подобной операции как раз и составляет
существо Текста), он еще и играет Текст»1. Одним словом, текст
требует от читателя деятельного сотрудничества.
Отсюда специальный подход к чтению: «Нужно читать вни­
мательно, не торопясь и останавливаясь по мере необходимости,
поскольку отсутствие каких-либо ограничительных условий явля­
ется основополагающим параметром успешной работы»2.
7.
Итогом такого понимания текста является особое удоволь­
ствие, которое читатель испытывает от его чтения. Некоторые
произведения могут доставить удовольствие при чтении, но это
удовольствие будет потребительским, ограниченным, ведь их чте­
ние сопровождается осознанием невозможности их пере-писать.
Это отчуждающее осознание, портящее удовольствие от чтения,
не свойственно чтению текста. Ведь чтение текста - процесс со­
творчества, когда читатель сам творит текст, в этом и состоит спе­
цифическое удовольствие от текста. Любая интерпретация и лю­
бое прочтение создают как бы свой собственный текст, который
«пишется» по-новому в каждом случае.
Например, обсуждая высказывание, которое появляется в ка­
вычках в «Nachlass» Ницше, «Я забыл мой зонтик», Деррида пишет,
что «тысячи возможностей будут всегда оставаться открытыми»3.
Они остаются открытыми не потому, что читатель может заставить
предложение значить что-либо еще, но потому, что другие детали­
зации контекста или интерпретаций «общего текста» всегда оста­
ются возможными.
2.1.4. Деконструкция структурализма:
пространственность как интерпретативная стратегия
Проблема взаимоотношений деконструкции со структурализ­
мом не решается в критической литературе однозначно4. И это за­
1
2
Барт Р. Избранные работы. С. 421.
Барт Р. Текстовый анализ. С. 310.
Derrida J. Limited Inc. P. 201.
4 См.: Гурко Е. Деконструкция : тексты и интерпретация. Минск : Экономпресс, 2001. С. 48.
3
105
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
кономерно, ведь деконструкция не стремится что-либо принять
или отвергнуть, идти в русле какой-либо традиции или напере­
кор ей. Деконструкция - это прежде всего внимательный разбор,
показывающий механизм той или иной философии и позволяю­
щий выявить ее сильные и слабые стороны. Деррида признает,
что «деконструкция в определенном смысле - это способ анализа
структуры»1. В принципе деконструкцию можно отнести к пост­
структурализму, если учитывать, что постструктурализм сам пере­
осмысливал слабые стороны структурализма. Можно сказать, что
Деррида един в критике структурализма того же Леви-Стросса или
раннего Барта с поздним, постструктуралистским Бартом.
Деррида выдвигает возражения против основной категории
структурализма - структуры - показывая ее недостаточность для
адекватного описания смысла текста. Структурализм тем более под­
вергается критике, что для Деррида структурализм является судь­
бой западной культуры, соответствуя ее базисным универсалиям: на
протяжении всей своей истории западная культура стремилась до­
быть знания о мире и зафиксировать их в конечных формах.
Соблазнительность формы и структуры очевидна: она дает
возможность, удалив «живую энергию» содержания, наблюдать
смысл всего текста в его тотальности. Но, как отмечает Деррида,
структурализм является катастрофическим способом отношения
к миру: ведь для того, чтобы увидеть структуру, надо разобрать
объект, лишить его жизни, энергии. Поэтому структуру замечают
только в угрожающей ситуации, в мгновенье, когда неотврати­
мость опасности обращает внимание на фундамент какого-нибудь
института, на тот камень, на котором зиждется и его возможность
и его хрупкость. Когда объект разрушается, становятся видными
его основные элементы, делавшими его возможным, но обратно
объект уже не восстановить, он мертв, превратился в безжизнен­
ный скелет.
Деррида делает по поводу этого следствия структурализма за­
мечание: «В таком случае нужно методически подвергать струк­
1
Хартман Дж., Деррида Ж., Изер В. Деконструкция: трилог в Иерусалиме // Зеркало. Тель-Авив, 1996. № 3-4.
106
Глава 2. По ту сторону метафизики
туру опасности, чтобы лучше ее воспринимать»1. Деконструкция
берет этот принцип себе на вооружение, ведь иначе, не разрушая,
структуру не понять, однако деконструкция усложняет метод ана­
лиза, чтобы избежать окончательной смерти объекта, как это слу­
чается в структурализме. Но для начала необходимо разобрать, в
чем же недостаточность, ограниченность структурализма, что де­
лает получаемый им смысл мертвым (имеется в виду структура­
лизм до стадии постструктурализма)?
Во-первых, структурализм как критика (поскольку в структура­
лизме заложена тенденция трактовать все как текст, то структура­
листа можно сравнить с литературным критиком, тем более что, по
мнению Деррида, любая литературная критика является структура­
листской2) не творит смысл, а пытается извлечь то, что, как счита­
ется, наличествует, заложено в тексте. Но проблема в том, что до
акта критики невозможно сказать, есть ли в тексте смысл, поэтому
структуралист изначально ищет то, чего нет, что отсутствует.
Структурализм рассматривает текст как не имеющий истории,
стремясь зафиксировать смысл в какой-то ставшей конкретной
структуре. Но текст, по Деррида, историчен. Эта историчность - не
только «прошлое» текста, посредством которого оно предшествует
в интенции автора, но невозможность для него быть когда-нибудь
лишь в настоящем, быть замкнутым в какой-то одновременности
или абсолютной мгновенности.
В противоположность этому Деррида говорит о том, что чте­
ние должно происходить не из точки панорамного обзора, где ви­
дится вся структура, но структура мертвая, а из некоего особого
места: «Здесь речь идет о выходе за мир, к месту, которое не яв­
ляется ни не-местом, ни другим миром, ни утопией, ни алиби»3.
Это особенное место - место отсутствия, отсутствия прежде всего
предданного тексту смысла. Только помещая себя в позицию из­
начального молчания, можно встретиться со смыслом: «Только
чистое отсутствие - не отсутствие того или этого, но чистое от­
сутствие, в котором объявляется всякое присутствие, - может вдох­
1
2
3
Деррида Ж. Письмо и различие. С. 13.
Там же. С. 11.
Там же. С. 16.
107
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
новить, т. е. работать и затем заставить работать»1 - «сознание
ни-о-чем, исходя из которого может обогатиться, принять форму
и обрести смысл всякое сознание чего-то»2. Это можно назвать
стратегией молчания, где потенциальностью смысла текст обла­
дает не там, где он говорит (ведь текст, как уже было доказано, не
имеет что сказать, не обладает предданным смыслом), а там, где
он молчит, и важно найти именно такие «умалчивающие» места, с
которых и должен начинаться анализ.
Именно эта нацеленность на молчание, а не на желание-сказать (bedeuten)3 и отличает деконструкцию от других интерпре­
тативных стратегий, сближая ее с феноменологической установ­
кой М. Хайдеггера. Деррида отмечает4, что, желая выявить смысл
текста и эксплицируя его, мы тем самым говорим слишком мно­
го (поскольку в тексте нет изначально заложенного смысла), но и
одновременно слишком мало (поскольку эксплицированный про­
стым «структуралистским» способом смысл является мертвым
смыслом, не имеющим отношения к тексту): «Философия, - Дер­
рида приводит слова Фейербаха, - исходит изо рта или из-под пера
лишь затем, чтобы обратиться непосредственно к собственному
источнику; она говорит не из удовольствия (откуда и ее нелюбовь
к пустым фразам), но чтобы не сказать, чтобы думать...»5.
Сам Деррида настаивал, что письмо на самом деле не-желаетничего-сказать, и этим оно отличается от речи. Именно так по­
нимаемое письмо образует ткань текста, позволяя противостоять
логоцентризму: «Рискнуть ничего-не-желать-сказать - значит
вступить в игру, и, прежде всего, в игру разнесения (difference),
которая делает так, что ни одно слово, никакой концепт, никакой
важный тезис не претендуют на подытожение и организацию ис­
ходя из теологического присутствия центра, движения различий и
их размещения в тексте»6.
1
2
3
4
5
6
Деррида Ж. Письмо и различие. С. 16.
Там же. С. 17.
Деррида Ж. Позиции. С. 38.
См.: Деррида Ж. Письмо и различие. С. 17.
Цит. по: Деррида Ж. Письмо и различие. С. 49. Примеч. 18.
Деррида Ж. Позиции. С. 22-23.
108
Глава 2. По ту сторону метафизики
Когда читатель или писатель помещает себя в такое нежелание-сказать, текст сам формирует смысловые поля. Писатель не
закладывает в текст заранее существующий смысл, а читатель
не может его прочесть. Текст не отражает смысл, который был
до, но рождает его: «Писать - это также не иметь возможности
предпосылать письму его смысл... Писать - это знать, что еще не
произведенное в букве не имеет какого-то другого обиталища, не
ожидает нас в качестве предписания в некоем topos uranios или в
божественном рассудке. Смысл должен ожидать своего сказания
или написания, чтобы обжить самого себя и стать тем, что он есть,
различаясь с самим собой - смыслом»1.
Смысл никогда не наличествует в тексте, его нельзя вычле­
нить как нечто, что уже присутствует. С одной стороны, письмо
«не знает, куда идет, никакая мудрость не ограждает его от этой
существенной для него устремленности к смыслу, который им кон­
струируется и который вначале выступает как будущее письма»2.
Но нельзя сказать, что смысл существует только в будущем: ведь
текст выступает как изначально прочитанный, что делает беско­
нечной работу над чтением-письмом. Таким образом, «смысл ни
до, ни после действия»3, смысл вообще нигде не наличествует.
Если письмо рассматривается как мертвая фиксация живой
речи, то проект чтения как «оживления» изначально заложенно­
го смысла терпит неудачу. Если письменный текст - это мертвое
слово (которое выпало из живого общения), то как его можно ожи­
вить? В лучшем случае это будет зомби смысла, но не тот «изна­
чальный» смысл. Впрочем, это только теоретически, ведь прак­
тически нет способа, которым можно сравнить зомбированный
смысл с «изначальным». Только распрощавшись с концепцией на­
личного смысла, можно обрести смысл, но не как наличный, а как
обещание смысла.
По всем этим причинам Деррида возражает против структура­
листского понимания пространства смысла: в структурализме про­
странственный аспект означает присутствие смысла в настоящем
1
2
3
Деррида Ж. Письмо и различие. С. 19-20.
Там же. С. 20.
Там же.
109
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
в виде некой застывшей пространственной структуры, не имею­
щей истории. В противоположность этому Деррида рассматривает
принципиально другое пространство, представляющее собой эф­
фект различения (différance).
Что можно сказать о термине различение (différance)? Вопервых, то, что оно выходит за рамки оппозиции присутствия и
отсутствия. Оно не есть, не наличествует. Оно проявляется только
в своих эффектах, которые образуют между собой различие, под­
лежащее бинарным оппозициям. Различение - это «систематиче­
ская игра различений»1. Оно как раз и характеризуется тем, что не
может быть присвоено никаким значением, но само создает про­
странство, порождающее значения и смыслы.
Однако постольку, поскольку различение избегает бинарной
оппозиции присутствия и отсутствия, оно не может также рассма­
триваться как фундамент, исток, исходный пункт. Если différance
не является началом, то тем более нельзя сказать, что оно являет­
ся продуцирующим различия началом в собственном смысле сло­
ва. Дело в том, что окончание на -апсе является неопределенным
между активным и пассивным. Это позволяет скорее говорить о
безличной конструкции: «различия производятся». Поэтому если в
дальнейшем и будет говориться о том, что различение производит
различие, то только условно, под знаком вычеркивания.
В различении (idifférance) можно выделить следующие харак­
терные черты, которые будут обуславливать последующий анализ.
Деррида выводит эти характеристики из добавочного значения ла­
тинского корня differre - откладывания на будущее, принятия во
внимание, подсчета времени и сил в операции, которая предпола­
гает экономическое исчисление, обходной маневр. Итак:
1.
Различение {différance) обладает временным характером.
Этот временной характер означает, что смысл не находится в на­
стоящем, а дается в разнесении, в трещине между прошлым и
будущим, никогда, впрочем, не присутствуя в прошлом и не на­
личествуя в будущем. Это всегда обещание будущего из несуще­
ствующего прошлого. В этом отношении, как размыкание, овре1
Деррида Ж. Позиции. С. 34.
110
Глава 2. По ту сторону метафизики
менение (temporalisation) является также опространствливанием
{espacement), становление-временем пространства и становле­
нием-пространством времени1. Именно это позволяет говорить о
совершенно ином, чем в структурализме, понимании простран­
ства, которое неразрывно связано с временением. Если говорить
конкретно о смысле текста, то Деррида считает, что смысл текста
не может быть дан в настоящем, в абсолютной мгновенности. У
него всегда есть прошлое (интенция автора) и будущее (обещание
смысла), но он не присутствует ни там и ни там, а рождается из
игры разнесения прошлое-будущее.
2. Наиболее очевидный смысл различения {différance) - это
продуцирование различий. Оно всегда порождает спектр разли­
чий, несводимых к единому в каком-либо синтезе. На этом осно­
вывается следующая характеристика.
3. Различение {différance) - это экономия сил. Пространство
différance понимается прежде всего как энергетическая структу­
ра, организующим моментом которой являются различные силы,
раздвигающие и создающие его. Именно эти различающие силы
и конституируют время-пространство différance: «Расстановка концепт, включающий также, хотя и не только, значение продук­
тивной, позитивной, порождающей силы. Как рассеивание, как
разнесение2, он несет в себе генетический мотив; тут не просто ин­
тервал, пространство, образующееся между двумя элементами...
но расстановка, т. е. операция или во всяком случае движение от­
даления. Это движение неотделимо от временения-овременивания
(ср. «Разнесение») и от самого разнесения, от сшибки сил, которые
здесь за работой. Оно метит то, что расходится с собой, прерывает
всякую самотождественность, всякую точечную собранность на
самом себе, всякую самооднородность,. всякую принадлежность
своей собственной интериорности»3. Таким образом, différance
отсылает к движению (активному и пассивному), которое заклю­
чается в оттяжке, через отсрочку, переадресование, пролонгацию,
отправку, обход, промедление, откладывание в запас.
1
2
3
Си.: Деррида Ж. Различение. С. 176.
Альтернативный перевод термина «différence».
Деррида Ж. Позиции. С. 96-97.
111
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
Деррида постоянно настаивает на своей экономико-энергети­
ческой концепции пространства: это пространство должно быть
«одновременно различиями мест и различиями сил»1 - только та­
кая конфигурация пространства текста, по мнению Деррида, мо­
жет ускользнуть от метафизики.
Понятие различения позволяет Деррида деконструировать ме­
тафизику присутствия: «Быть самим собой присутствующее может
лишь тогда, когда от того, что им не является, его отделяет интервал;
но этот интервал, который конституирует его в присутствующее, дол­
жен также заодно разделить и присутствующее само по себе, наде­
ляя его всем тем, что можно мыслить исходя из интервала... Данный
динамически конституирующий и разделяющийся интервал - это
и есть то, что можно назвать опространствлением, становлениемпространством времени или становлением-временем пространства
(промедлением)»2. «Расстановка (espacement)3 не означает ничего,
ничего существующего, никакого присутствия на расстоянии; это ин­
декс нередуцируемой внеположности и в то же время движения, сме­
щения, указывающего на нередуцируемую инаковость»4.
Соответственно понятие присутствия и настоящего времени,
а также все остальные термины традиционной метафизики, производны: это эффект различий. «Приходится, следовательно, - пи­
шет Деррида, - утверждать присутствие... больше не как абсолют­
ную матричную форму бытия, но скорее как “детерминацию” и как
“следствие”. Детерминацию и следствие внутри системы, которая
выступает уже не системой присутствия, а различения, и которая
больше не допускает более оппозиции»5.
Именно понятие различения фундирует всю деконструктивистскую герменевтику и семиотику: «Отнесение к присутствую­
щей реальности, к сущему, всегда разнесено. Разнесено в соответ­
ствии с тем же принципом различения, который гласит, что никакой
элемент не функционирует и не означает, не приобретает и не при­
1
2
3
4
5
Деррида Ж. Письмо и различие. С. 32.
Деррида Ж. Различение. С. 184.
Вариант перевода: опространствливание.
Деррида Ж. Позиции. С. 95-96.
Деррида Ж. Различение. С. 189.
112
Глава 2. По ту сторону метафизики
дает “смысл” иначе, как отсылая к какому-то другому элементу,
прошлому или будущему, внутри экономии следов-отпечатков.
Этот экономический аспект разнесения, допускающий вторжение
определенного расчета - неосознанного - в некое силовое поле,
неотделим от узко семиотического аспекта»1. Таким образом, кон­
цепция различения позволяет трактовать текст как цепочку следов
- эффектов различения, которые не наличествуют и не являются
следствием никакого трансцендентального означаемого, а потому
образуют свободную игру смысловых эффектов.
Заметим попутно, что такое понимание письма организует
прежде всего свободу в хайдеггеровском понимании, ту феномено­
логическую свободу, которая есть открывающий простор. Поэтому
любое прочтение с точки зрения работы различения - это един­
ственный способ обрести смысл, порождаемый игрой различий.
Такое понимание опространствливания не означает отката к
декартовскому геометризму. Наоборот, пространство-временение
означает не упрощение, а усложнение структуры, позволяя из ли­
неарной временной модели (один смысл, одна цель, одна причина)
показать сложную и противоречивую игру, в результате которой
рождается смысл.
Сама архитектоника работ Деррида подрывает идею линеарности и преемственности письма. Говоря о своих работах «Письмо и
различие» и «О грамматологии» Деррида заявляет: «Эти вещи не
под даются так просто выстраиванию, как вы себе представляете. Во
всяком случае, что оба «тома» вписываются в середину один друго­
го, это похоже, как вы сможете заметить, на ту странную геометрию,
современниками которой вроде бы являются эти тексты...»2.
2.1.5. Деррида и Гадамер: попытка диалога
Встреча X. Г. Гадамера с Жаком Деррида в апреле 1981 г. на
посвященном проблемам герменевтики симпозиуме в Институ­
те Гете в Париже положила начало знаменитой дискуссии между
1
2
Деррида Ж. Позиции. С. 36.
Там же. С. 12-13.
113
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
герменевтикой и деконструкцией. Вышедшая по итогам встречи
работа Гадамера «Текст и интерпретация» была издана в сопро­
вождении вопросов Деррида к Гадамеру («Три вопроса к ХансуГеоргу Гадамеру») и ответов на них немецкого мыслителя. При­
лагавшийся к ним текст самого Деррида «Интерпретируя подписи
(Ницше/Хайдеггер): два вопроса» был посвящен исключительно
герменевтике текста двух немецких мыслителей и не содержал
даже упоминания имени Гадамера, что дало повод некоторым из
критиков назвать дискуссию «не-диалогом» или даже «невозмож­
ным разговором» между двумя герменевтиками.
Самому Гадамеру вопросы, затронутые в дискуссии, пред­
ставлялись, однако, настолько важными, что спустя несколько лет
он откликнулся на эту встречу двумя статьями «Деструкция и де­
конструкция» (1985) и «Герменевтика и логоцентризм» (1987).
С точки зрения гадамеровского подхода к герменевтике данная
дискуссия действительно менее всего напоминала диалог, целью
которого было бы достижение искомого Гадамером «слияния го­
ризонтов» (Horizontverschmelzung). В «Тексте и интерпретации»
Гадамер говорит о «доброй воле» к пониманию, основанной на
желании услышать другого1. Для Гадамера понимание означает
изменение нашего горизонта при встрече с другим, более того, оно
вообще возможно только как диалог, в ходе которого стороны при­
ходят к согласию интерпретаций, т. е. к установлению общего гер­
меневтического горизонта.
Совершенно иной подход к диалогу характерен для герме­
невтических стратегий деконструкции, где целью, наоборот, вы­
ступает герменевтическая полифония, умножение голосов, по­
каз метафизической иллюзорности любого общего, избегающего
свойственности, уникальности, событийности. Неповторимость и
единичность подписи, «имени собственного», фигуры мысли - вот
что является предметом рассмотрения Деррида в прилагаемом им
к дискуссии с Гадамером тексте «Интерпретируя подписи (Ниц­
ше/Хайдеггер): два вопроса». Уже само название, как и постанов­
1 См.: Gadamer H.-G. Text and Interpretation // Dialogue and Deconstruction:
The Gadamer - Derrida Encounter. Albany : The States University Press of New York,
1989. P. 33.
114
Глава 2. По ту сторону метафизики
ка вопроса (заметим, не одного, а двух вопросов, не сводимых не
только к постулируемой Хайдеггером и Гадамером традиции вопрошания, неважно, метафизического или герменевтического, но
и друг к другу) здесь является ответом со стороны деконструкции,
попыткой умножения границ необщего поля разночтений.
Спор Гадамера и Деррида в первую очередь касался интерпре­
тации наследия Ницше и Хайдеггера, но, по сути, затрагивал все
основные вопросы герменевтической методологии.
В «Тексте и интерпретации» Гадамер, опираясь на историю гер­
меневтики, подвергает критике позицию Деррида, утверждающего,
что именно Ницше, а не Хайдеггера следует рассматривать в каче­
стве наиболее последовательного анти-метафизически мыслящего
философа, по крайней мере, в аспекте переоценки центральных для
«логоцентрической метафизики» понятий бытия и истины. В оцен­
ке наследия Ницше Гадамер, в противовес Деррида, полностью под­
держивает хайдеггеровскую трактовку Ницше как последнего мыс­
лителя метафизики. И выход за пределы метафизики, по мнению
Гадамера, был совершен именно Хайдеггером, но ценой обращения
к «квазипоэтическому языку»1. В этом пункте Гадамер видит свое
расхождение с мыслью позднего Хайдеггера, поскольку герменев­
тика всегда претендует на универсальность понимания, а это делает
бессмысленным искусственное разделение между мышлением ме­
тафизическим и мышлением, метафизику преодолевающим.
Не существует «языка метафизики», язык - это всегда язык
диалога, то, посредством чего мы ведем речь с другими и для дру­
гих. И в обращении к языку философии, восходящей к Пармениду,
Платону и Аристотелю, вплоть до Ницше и Хайдеггера, подлин­
ная герменевтика не усматривает никаких «рецидивов логоцен­
тризма». Наоборот, задачей современного мышления, утверждает
Гадамер, как раз и является поддержание диалога с традицией, по­
стоянно возобновляющиеся попытки услышать то, что было сказа­
но и говорится на языке философии.
Можно ли упрекать, как это делает Деррида, Хайдеггера в
монологическом насилии над текстами Ницше, которые имеют, с
1
Gadamer H.-G. Text and Interpretation. P. 23.
115
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
точки зрения французского философа, целый пласт значений, не
сводимых к логоцентрической однородности метафизики? Гадамер полагает, что если бы существовала прямая преемственность
в поисках нового онтологического мышления у Хайдеггера и Дер­
рида, то усилия самого Гадамера по обоснованию герменевтиче­
ской методологии были бы тщетными. Но это не так. Гадамер счи­
тает необходимым удержать понятие герменевтики как имеющего
дело с универсальностью опыта, пониманием и самопониманием.
Деррида критикует логоцентризм метафизики на иных, чем Хай­
деггер, основаниях. И если хайдеггеровское бытие находится в
герменевтической структуре, связанной с бытием человека в его
устремленности в будущее, то Деррида погружен в метафизику
настоящего, и термин «метафизика присутствия» характеризует
не столько тексты Хайдеггера, сколько позицию самого Деррида.
Гадамер разделяет убеждение Деррида, что текст больше не зави­
сит от своего автора, однако, с точки зрения немецкого мыслителя,
философский текст обращен вовсе не к письму, но к речи и гово­
рению. Понимание отсылает к разговорной структуре «принятия
и отдачи», живая речь позволяет постоянно уточнять подразуме­
вающиеся участниками диалога значения. И чтение философского
текста должно воспроизводить такую герменевтическую струк­
туру, чтобы «горизонты читателя и автора могли взаимно раство­
риться друг в друге»1. Именно это, а не бесконечный текстуальный
самокомментарий, которым склонна увлекаться деконструктивная
герменевтика, в состоянии обеспечить возможность плодотворно­
го философского диалога.
Критикуя деконструктивизм, Гадамер полагает, что в его осно­
ве находится некое заблуждение, связанное с неверным представ­
лением о «самопонимании». Согласно Гадамеру, Деррида склонен
видеть в самопонимании некое стремление разума к достоверно­
сти самосознания в картезианском духе, в то время как самопо­
нимание в герменевтике всегда является чем-то незавершенным,
попыткой понять свое бытие перед непостижимостью смерти.
Герменевтика в своих усилиях понять инаковость как инаковость,
1
Gadamer H.-G. Text and Interpretation. P.44
116
Глава 2. По ту сторону метафизики
другого как другого тяготеет к однородности взаимопонимания и
согласия, в то время как деконструкция подвержена соблазну по­
стоянного избегания определенности.
Естественно, что позиция Деррида в этом своеобразном диало­
ге о герменевтике коренным образом отличалась от занятой Гадаме­
ром. Критику взглядов Гадамера с позиций деконструктивистской
герменевтики Деррида разворачивает в «Трех вопросах к Хансу-Георгу Гадамеру», непосредственно идущих вслед за текстом послед­
него. Остановимся на аргументах Деррида поподробнее.
Как всегда в случае деконструкции, критику Гадамера Дерри­
да начинает окольными путями, деконструируя или рассеивая на
эпиграмматические фрагменты гадамеровский текст в целях выяв­
ления скрытых в нем метафизических допущений. В качестве об­
разца иллюстрации «метафизичности» гадамеровского понимания
герменевтики он выбирает фразу Гадамера о том, что «оба участ­
ника диалога должны обладать доброй волей, чтобы пытаться по­
нять друг друга»1.
Деррида задается вопросом о том, насколько очевидной яв­
ляется эта аксиома, содержащая явную отсылку к известному ут­
верждению кантианской этики о том, что именно добрая воля, и
только она одна определяет добро как таковое. Соответственно
первый из трех вопросов Деррида к гадамеровской герменевтике
звучит следующим образом: «Разве не предполагает эта безус­
ловная аксиома, что воля есть форма этой безусловности, ее по­
следнее прибежище и конечный пункт назначения?»2. Если мы
обращаемся к понятию воли, то, помимо шаткого основания со­
единения индивидуальных воль (действительно, что заставляет
их соединяться в едином добром волении?), мы можем стать на
твердую почву хорошо известной «метафизики воли». Однако за­
ранее наличествующее еще до акта понимания, никак не объяс­
няемое условие воления существует для Деррида только в рамках
той «метафизики присутствия», которую постоянно критикует
деконструкция. Более того, склонность гадамеровской герме­
1
2
Gadamer H.-G. Text and Interpretation. Р.ЗЗ.
Derrida J. The questions to Hans-Georg Hadamer // Ibid. P.52.
117
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
невтики говорить на языке метафизики Деррида обнаруживает
в самой установке на достижение консенсуса в понимании, по­
скольку при этом игнорируется проблематичность, свойственная
мышлению и языку философии. «Можем или нет мы прийти к
согласию по данному вопросу определяется более чем пробле­
матичной проблематичностью»1. И куда в таком случае деть не­
понимание или несогласие с кем-либо, как, например, в споре о
герменевтике между Гадамером и Деррида? Упрекая деконструк­
цию в отсутствии доброй воли к пониманию, что вовсе не мешает
данной дискуссии состояться, Гадамер, по мнению Деррида, кос­
венно опровергает свой тезис о необходимости наличия доброй
воли у сторон как условии плодотворного диалога.
Свой второй вопрос к Гадамеру, являющийся логическим
продолжением первого, Деррида строит на акцентировании контекстуальности аргументации: и как же быть с доброй волей как
условием консенсуса в случае разногласия? Например, если ктолибо захотел бы интегрировать психоаналитическую герменевти­
ку в общую герменевтическую теорию. Действительно, как могла
бы интерпретироваться добрая воля в психоанализе? Напомним,
что этот вопрос Деррида был адресован к конкретному утвержде­
нию Гадамера, что он был бы непонят, если бы захотел включить
в общую герменевтику психоаналитическую герменевтику в силу
их различных способов понимания одной и той же вещи2. Как же
в таком случае, вопрошает Деррида, обстоит дело с известным
гадамеровским «смешиванием горизонтов», означает ли это, что
универсальность герменевтики Гадамера все же допускает ис­
ключения? Подобной сложности не знает бесконечная игра раз­
личий деконструктивистского dijférance, которая вовсе не ставит
целью достижение единства в герменевтическом совмещении го­
ризонтов.
Третий вопрос подвергает критике допущение Гадамера, что
при наличии доброй воли в диалоге, направленной на понимание
другого, становится возможным удалить инаковость другого и до­
1
2
Gadamer H.-G. Hermeneutics and logocentrism // Ibid. P. 120.
Gadamer H.-G. Reply to Jacques Derrida 11 Ibid. P. 56.
Cm.:
118
Глава 2. По ту сторону метафизики
стигнуть взаимопонимания. Дело в том, утверждает Деррида, что
«другой» не может быть понят иначе, чем с собственной перспек­
тивы того, кто ее понимает.
Подведем краткие итоги этого спора о двух герменевтиках,
или, вернее, о двух взглядах на герменевтику между Гадамером и
Деррида. На наш взгляд, и Гадамер, и Деррида, несмотря на оче­
видное различие своих позиций, говорят уже из постметафизического пространства мысли. Просто деконструкция идет в этом
направлении гораздо дальше, чем гадамеровский проект. Деррида
более последователен и более непримирим, поскольку там, где гадамеровская герменевтика еще резервирует для себя путь отхода с
постметафизических позиций через «слияние горизонтов» пони­
мания, деконструкция никогда не возращается назад, без остатка
отдаваясь новым герменевтическим возможностям постметафизического мышления.
2.2. Интерпретативные стратегии
В своей работе «О деконструкции: теория и критика пост­
структурализма» Дж. Каллер следующим образом формулирует
общую цель всех герменевтических стратегий деконструкции:
«Деконструировать дискурс - значит показать, как он разрушает
утверждаемую им философию или те иерархические оппозиции,
на которые он опирается, отыскав и идентифицировав в рассма­
триваемом тексте те риторические операции, которые обеспечива­
ют предполагаемое основание аргумента - ключевое понятие или
посылку»1. Деконструкция не ставит своей целью доказать или
опровергнуть, установить или подтвердить истину. Напротив,
все эти понятия в деконструкции находятся под знаком вычеркива­
ния как часть метафизики логоцентризма.
В рамках деконструктивистской герменевтики можно выде­
лить следующие интерпретативные стратегии:
1)
стратегия демонтажа бинарных оппозиций, что одновре­
менно является демонтажем традиции логоцентризма;
1
Culler J. On deconstruction... P. 86.
119
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
2) терминологическая стратегия, деконструирующая терми­
нологический аппарат метафизики;
3) стратегия подхода к смыслу как дару ;
4) стратегия маргинализации;
5) стратегия графематических прививок.
Рассмотрим последовательно данные стратегии.
2.2.1. Стратегия демонтажа бинарных оппозиций
Деррида рассматривает структуру философской теории как
игру отношений, оппозиций и дифференциаций. Поэтому при ин­
терпретации теории прежде всего важную роль играет рассмотре­
ние оппозиций, функционирующих в ней. Эта стратегия соответ­
ственно представляет собой экспликацию бинарных оппозиций,
традиционных для метафизической традиции Запада, например:
речь / письмо, мужское / женское, истина/ложь, буквальное / ме­
тафорическое, означаемое / означающее, и их преодоление. В
таких оппозициях в метафизике первому (левому) термину сооб­
щается статус превосходства над вторым (правым) термином, ко­
торый рассматривается «как осложнение, отрицание, проявление
или крах первого»1. С точки зрения Деррида, такие иерархические
оппозиции составляют суть логоцентризма, который он подверга­
ет критике. Деконструкция стремится подорвать оппозиции, урав­
нивая их в правах и рассматривая их как эффект фундаментально­
го различения. Дж. Р. Серль в своей статье «Перевернутое слово»
отмечает, что для этого деконструкция прежде всего пытается
показать, что второй (правый) термин «на самом деле первичен,
а левый - всего лишь частный случай правого; правый термин условие возможности левого»2. Деррида также отмечает важность
этого шага: «Деконструировать оппозицию значит сначала в опре­
деленный момент перевернуть иерархию. Пренебречь этой фазой
переворачивания значит упустить из виду конфликтную и суборди­
1
2
С. 59.
Culler J. On deconstruction... P. 93.
Серль Дж. Р. Перевернутое слово // Вопросы философии. 1992. № 4.
120
Глава 2. По ту сторону метафизики
нирующую структуру оппозиции»1. Речь не идет здесь о хроноло­
гической фазе: «Необходимость этой фазы - структурная, а стало
быть, это необходимость непрекращающегося анализа: иерархич­
ность бинарной оппозиции постоянно воспроизводит себя»2.
Но это только начальный этап. Целью является не менять оп­
позиции местами, а разрушить какую-либо центрацию вообще,
отменить оппозиции. Для этого показывается, что существующие
метафизические оппозиции фундированы общим, но уже не ме­
тафизическим, а деконструированным понятием: например, таким
как архи-письмо.
Дж. Каллер так схематично раскладывает элементы данной
стратегической операции3:
A) демонстрируется, что оппозиция представляет собой мета­
физический и идеологический обман через
1) выявление ее предпосылок и ее роли в системе метафизи­
ческих значений - задача, которая может потребовать расширенно­
го анализа определенного числа текстов и
2) показ, как она разрушается в текстах, которые ее формули­
руют и полагаются на нее;
B) одновременно оппозиция поддерживается через
1) использование ее в аргументации (характеристики речи и
письма или литературы и философии - это не ошибки, которые
должны быть отвергнуты, но сущностный источник аргумента) и
2) восстановление ее при полном изменении, которое прида­
ет ей иной статус и импульс.
Разрушение бинарной оппозиции «внешнее / внутреннее» при­
водит к нарушению оппозиции «текст / комментарий», «текст / ин­
терпретация», что будет рассмотрено ниже.
2.2.2. Терминологическая стратегия
В рамках терминологической стратегии, в свою очередь, мож­
но выделить несколько стратегем:
1
2
3
Деррида Ж. Позиции. С. 50.
Там же.
См.: Culler J. On deconstruction... P. 150.
121
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
- деконструктивистский разбор метафизических понятий;
- лингвистико-компаративистский анализ терминов;
- анализ избегания отдельных терминов тем или иным фи­
лософом;
- стратегия негативной дистинкции;
- антиметафизическая стратегия самостирания (вычеркива­
ния) термина;
- стратегия выявления ключевых понятий.
Рассмотрим последовательно все эти подстратегии.
2.2.2.1. Деконструктивистский разбор метафизических понятий
В своей программной работе «Письмо к японскому другу»
Деррида отмечает, что «...вопрос деконструкции от начала до кон­
ца есть также вопрос перевода и языка понятий, понятийного кор­
пуса так называемой “западной” метафизики»1. И действительно,
проблема деструкции метафизики в рамках проекта деконструк­
ции во многом сводится к критике языка метафизики.
Однако на деле осуществить критику языка не просто: ведь
критикуя, мы не можем выйти за пределы этого языка. То есть,
по сути, мы находимся в своеобразном критико-герменевтическом
круге: критикуя метафизические термины, философы сами обре­
чены ими пользоваться для критики и тем самым снова и снова
воспроизводить всю метафизику: «Поскольку... эти понятия не
являются простыми элементами или атомами, а включаются в
определенную синтаксическую связь и в определенную систему,
то любое частное заимствование ведет за собой всю метафизику»2.
Однако если любая попытка критики языка метафизики об­
речена таким образом на провал, и никто из философов не несет
за это ответственности, а должны подчиниться неизбежному, это
не означает, подчеркивает Деррида, что любые способы такого
подчинения равнозначны. Критерием качества и продуктивности
того или иного дискурса, считает Деррида, является «как раз та
1
2
Деррида Ж. Письмо японскому другу... С. 53.
Деррида Ж. Письмо и различие. С. 450.
122
Глава 2. По ту сторону метафизики
критическая строгость, с которой продумывается его отношение к
истории метафизики и к унаследованным понятиям»1. Под проду­
мыванием отношения дискурса к унаследованным понятиям Дер­
рида понимает «открытую и систематическую постановку вопро­
са, касающегося статуса дискурса, заимствующего в доставшемся
ему наследстве ресурсы, необходимые для деконструкции самого
этого наследства»2.
Ницше и Хайдеггер, критикуя понятия метафизики, стреми­
лись от них отказаться и снабжали философский аппарат неологиз­
мами. Однако, как мы уже отмечали ранее в данном исследовании,
логика введения новых понятий состояла в том, чтобы отказаться
от устоявшихся смыслов и спровоцировать переосмысление ста­
рых терминов. Ж. Деррида радикализирует данную стратегию и
приходит к выводу, что если суть заключается в том, чтобы избе­
гать ставшего смысла, то для этого необязательно придумывать
новые термины: в конечном счете они также могут «остепениться»
и приобрести застывшее метафизическое значение. К тому же, как
было показано выше, мы не можем, критикуя язык метафизики,
полностью исключить метафизику из философского дискурса. По­
этому Деррида выдвигает следующий тезис: «Чтобы поколебать
метафизику, нет никакого смысла обходиться без понятий мета­
физики; мы не располагаем таким языком (таким синтаксисом и
лексикой), который был бы чужим для этой истории; мы не можем
высказать такого деструктивного положения, которое уже не ска­
тывалось бы в форму, в логику и скрытые установки того самого
явления, которое оно стремится оспорить»3.
В своей работе «Структура, знак и игра в дискурсе гуманитар­
ных наук» Деррида выделяет два пути, которыми можно осущест­
влять критику метафизических понятий4:
а)
заняться систематическим и строгим допросом истории
этих понятий. Очевидно, данная стратегия во многом схожа с ана­
логичной герменевтической стратегией М. Хайдеггера. Деррида
1
2
3
4
Деррида Ж. Письмо и различие. С. 451.
Там же.
Там же. С. 448.
Там же. С. 453.
123
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
отмечает, что такой тип анализа не сводится ни к филологическо­
му, ни к философскому, поэтому намечает вместе с выходом за
пределы метафизики первый шаг к выходу за пределы собственно
философии. Именно «на полях философии» можно осуществить
критический разбор метафизики (подробнее маргинальную стра­
тегию мы рассмотрим ниже);
Ь)
оставаясь в рамках эмпирического исследования, сохра­
нить, повсеместно указывая на ограниченность, все прежние по­
нятия в качестве инструментов, которые еще могут пригодиться.
Особенностью данного метода является то, что это позволяет не
отказываться от метафизических понятий, однако имея каждый
в виду, что они находятся под знаком вычеркивания, т. е. не об­
ладают каким бы то ни было абсолютным значением: «Отныне
этим инструментам более не придается какого бы то ни было до­
стоинства истины, какого бы то ни было строгого значения; при
случае их можно будет и бросить, если другие инструменты вдруг
покажутся более удобными»1. Именно с помощью таких относи­
тельно эффективных инструментов, которые не становятся новым
абсолютом, только и можно разрушать систему метафизики. Этот
примененный в сфере философии инструментализм формирует
антиметафизическую методологию, где полагается возможным
«отделить метод от истины, отделить инструментарий от метода,
и от тех объективных значений, на раскрытие которых этот метод
направлен»2. Действительно, этот метод состоит в том, чтобы не
абсолютизировать ни один метод, чтобы не сводиться к одному
инструментарию. Кроме этого, данный метод говорит об антиметафизическом поле деятельности, где действует свободная игра
значений, поэтому нельзя также сказать, что этот метод привязан к
тем или иным центрирующим означаемым.
Следовательно, неверно говорить о каких-либо концептах, ме­
тафизичных по своей природе, в отличие от «деконструктивистских понятий». Характерным отличием является работа, которая
проводится тем или иным философом с термином и место этого
1
2
Деррида Ж. Письмо и различие. С. 453-454.
Там же. С. 454.
124
Глава 2. По ту сторону метафизики
термина во всей философской системе: «Я никогда не верил, пишет Деррида, - в существование метафизических концептов
самих по себе. Да и никакой, впрочем, концепт не есть он сам и,
следовательно, не является в себе метафизическим вне всей той
текстуальной проработки, в которую он вписан»1.
В рамках работы с «метафизическими понятиями» Деррида пи­
шет о необходимости «выработать стратегию текстовой проработки,
которая в каждый данный момент заимствовала бы старое слово у
философии, чтобы тут же снять с него ее штамп»2. Эта стратегия, по
мнению Деррида, состоит в «двойном жесте» или в двойной стра­
тификации: «Нужно, с одной стороны, опрокинуть традиционный
концепт истории и в то же время маркировать отрыв, проследить
затем, чтобы он не смог уже быть - на почве этого опрокидывания
и просто через самый факт концептуализации - переприсвоен. Не­
обходимо произвести новую концептуализацию, разумеется, однако
хорошо отдавая себе отчет в том, что сама по себе эта концептуа­
лизация как таковая способна снова принести с собой то, что нам
хотелось “критиковать”»3. Таким образом, необходимо заниматься
разбором метафизического концепта, следя за тем, чтобы он избе­
гал метафизичности, и результат не смог бы служить, в свою оче­
редь, центром новой системы: «Метафизичность соответственно не
какой-то привходящий предикат, от которого можно избавиться пу­
тем локальной ампутации особого рода, без общего смещения всего
организованного целого, без всЛашки, проработки всей системы»4.
В целом процедуру обращения с такими «метафизическими»
понятиями Деррида описывает следующим образом: «В чем, я го­
ворю, “стратегическая” необходимость, велящая иногда сохранить
старое имя, чтобы пустить в ход новый концепт? Со всеми ого­
ворками, диктуемыми этим классическим разграничением имени
и концепта, можно было бы начать описание этой операции. После
учета того факта, что именем именуется не точечная простота кон­
цепта, но концептуальная структура, центрированная вокруг того
1
2
3
4
Деррида Ж. Позиции. С. 68.
Там же. С. 72.
Там же.
Там же. С. 68.
125
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
или иного предиката, мы переходим: 1) к выделению определен­
ной предикативной черты, которая редуцирована, задвинута в ре­
зерв, ограничена внутри некой концептуальной структуры (огра­
ничена по мотивам и ввиду соотношений, обязательно требующих
анализа) именуемой X; 2) к разграничению, к прививке и к упоря­
доченному расширению этого отобранного предиката, причем имя
X сохраняется на правах рычага воздействия и для сохранения
контроля над прежней организацией, которую предстоит действен­
но трансформировать. Итак, отбор, прививка, расширение»1. Как
видим, здесь требуется целый набор интерпретативных стратегий,
которые мы рассмотрим ниже.
2.2.2.2. Лингвистико-компаративистский анализ
Данная стратегия состоит в том, что термины должны изучать­
ся на языке исследуемого философа, чтобы иметь возможность
высветить всю структуру семантического поля концепта. Однако,
как известно, большая часть философских терминов этимологи­
чески восходит к классическим языкам древности, а после этого
одни и те же термины использовались в Средние века и Новое вре­
мя у каждого философа не только со своими коннотациями, но и с
унаследованным грузом значений. Поэтому существует необходи­
мость, кроме деконструктивистского разбора унаследованных зна­
чений, сталкивать слово с его аналогами в соседних языках, чтобы
его значения выявили себя.
Мы уже отмечали, что постструктуралистская концепция тек­
ста исходит из принципиальной множественности смыслов. Это
относится и к смыслам в отдельном концепте. Как отмечает Дер­
рида, в слове совершается определенный переход, «на который
наталкиваются и в котором состязаются всевозможные значения.
Состязаются, но и окликают друг друга, вызывают друг друга, не­
видимо и как бы помимо меня самого, в некоей сверхсовозможности значений, в чистой силе двусмысленности»2.
1
2
Деррида Ж. Позиции. С. 85-86.
Деррида Ж. Письмо и различие. С. 17.
126
Глава 2. По ту сторону метафизики
Поэтому для деконструкции является важной именно игра зна­
чений в терминах, для чего сталкиваются термины в их различных
языковых вариантах с целью создания «семантических миражей»
(термин Ж. Деррида) - того единственного поля истинствования,
которое доступно. Для этого проводится анализ не только терми­
нологических аналогов в различных языках, но и терминологиче­
ских семантических рядов в одном и том же языке. Очевидно, что
эта стратегия является дериватом хайдеггеровской герменевтико­
феноменологической установки. «Здесь или там, - пишет Дерри­
да, - я использовал слово деконструкция, которое ничего общего
не имеет с разрушением. То есть это просто вопрос того, чтобы (и
это является необходимостью критики в классическом смысле сло­
ва) быть бдительным к подтексту, к историческому осадку языка,
которым мы пользуемся - и это не разрушение»1.
Есть еще одна причина, по которой необходим лингво-компаративистский анализ. Дело в том, что когда мы ставим какой-либо
вопрос, пусть даже это будет вопрос о возможности постановки
вопроса, вопрос о бытии или вопрос о языке, он всегда уже зада­
ется на каком-то конкретном языке и обусловлен им. Поэтому не­
обходимо разрушать эту обусловленность языком, предзадающую
метафизические смыслы конкретного языка, через сравнительный
языковой анализ, выявляя частные влияния данного языка и сущ­
ностные смыслы, идентичные на всех языках.
Необходимо отметить, что данная стратегия вообще являет­
ся показательной для деконструкции: «Если уж нужно рискнуть
и дать одно определение деконструкции, - пишет Деррида, - на­
столько же короткое, экономное и элиптичное, как пароль, я про­
сто и ничуть не преувеличивая сказал бы: «plus d’une langue» одновременно больше, чем язык, и не больше какого-либо языка»2.
Эта стратегия имеет еще один аспект, основанный на теории
знака. Следствием теории плавающего означающего является вы­
вод, что нет различия между существенными и несущественны­
ми связями между словами и что всегда можно установить новую
1
2
Derrida J. Structure, sigh and play in the discourse of the human sciences. P. 271.
Derrida J. Memoires : for Paul de Man. N. Y. : Columbia U. P., 1986. P. 15.
127
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
связь с новым словом. Поэтому у Деррида начинают играть важ­
ную роль связи, основанные на схожести по звучанию, по проис­
хождению и т. д. - т. е. огромное количество гетерогенных связей,
не все из которых признаются традиционной лингвистикой. В рам­
ках же деконструкции нет никаких препятствий их использовать,
поскольку в этой системе стирается различие между существен­
ным и несущественным. В своей работе, изданной с предисловием
«Fors» Деррида, Н. Абрахам и М. Торок пишут: «Вербариум пока­
зывает, как знак, став случайным, может перенаправить себя. И в
этот лабиринт, эту множественность гетерогенных мест, необходи­
мо войти, чтобы выследить тайные движущие силы»1.
В результате одним из инструментов прочтения оказываются
такие семантические ряды, как, например, бланк, sens Ыапс, sang
blanc, sans blanc, cent blancs, semblanc - произносимые одинако­
во пустой смысл, белая кровь, без бланка, сто бланков, похожий2,
или Hegel-aigle, и Genet-genêt в «Glas».
2.2.2.3. Анализ избегания отдельных терминов
тем или иным философом
Принцип этой стратегии состоит в том, что избегание фило­
софом отдельных терминов не всегда произвольно. Избегание не
сводится к простому неупотреблению философом тех или иных
понятий, например, неупотреблению Гегелем терминологии не­
оплатонизма и наоборот. Избегание - это принципиальное неупо­
требление тех или иных терминов. Например, Хайдеггер в «Бытии
и времени» (1927) предписывает избегать ряд терминов, среди
которых оказывается термин Geist. В 1953 г. он также повторяет
свое предостережение избегать лингвистического семейства Geist,
но, однако, в промежутке между этими двумя датами Хайдеггер
свободно пользовался им.
Эта стратегия имеет определенный психоаналитический от­
тенок. Когда пациент избегает или забывает какое-то слово или
1 Abraham N.. Torok М. Cryptonymie: Le verbier de l’Homme aux loups. P. :
Flammarion, 1976. P. 70-71.
2 Ср. «Двойной сеанс» из сборника «Рассеивание».
128
Глава 2. По ту сторону метафизики
серию слов, это указывает на действие цензуры. Одна из задач
цензуры - привести желания индивида к «нормальному виду»,
т. е. центрировать его сексуальные желания вокруг фаллоса. В
философских текстах действует схожий механизм метафизи­
ческой логоцентрической центрации. Принцип же действия де­
конструкции - избегать какой-либо центрации, поэтому одной
из ее задач выступает выяснение действия механизма того, что
Деррида обозначает как фалло-лого-центризм и показ того, что
оказывается «на полях» логоцентризма, что сопротивляется его
подавлению. Поэтому Деррида дает еще одно определение де­
конструкции: «“Д сконструировать” философию - это будет зна­
чить тогда продумать структурированную генеалогию ее концеп­
тов самым последовательным, самым вдумчивым образом, но в
то же время, глядя от некоторого извне, для нее неустановимого,
не поддающегося именованию, выявить то, что эта история могла
скрывать или воспрещать, делая себя историей через это вытес­
нение, иногда корыстное»1.
Но это не только психоаналитическая стратегия. Ситуация
умалчивания отдельных слов может означать и их власть над всем
дискурсом философа. Например, как указывает Деррида, разбирая
вопрос о духе у Хайдеггера, слово Geist настолько могущественно
в немецком языке, что может даже оставаться в тени и править от­
туда2. Оно тем более могущественно, что, избегая первых планов,
оно ускользает от любого анализа. Поэтому относительно такого
рода терминов требуется специальное разбирательство - деструк­
ция или деконструкция.
Еще одно обоснование данной стратегии содержится в
критике Деррида темы присутствия, заявленной философией
М. Хайдеггера. Как и все остальные концепты деконструкции,
присутствие должно мыслиться под знаком вычеркивания (как,
впрочем, в трактовке Деррида, оно должно мыслиться и в рам­
ках философии Хайдеггера). В отношении герменевтики такая
деконструктивная трактовка присутствия означает следующее:
1 Деррида Ж. Позиции. С. 14-15.
2 Derrida J. Of spirit : Heidegger and the question. Chicago : Univ. of Chicago
Press, 1989. P. 5.
129
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
«Имеющее свои интересы письмо, позволяющее таким образом
прочитывать философемы - и как следствие все тексты, принад­
лежащие к нашей культуре, - в качестве своеобразных симпто­
мов... чего-то такого, что не смогло присутствовать в истории
философии, что и нигде не присутствует, поскольку дело во всем
этом предприятии идет о постановке под вопрос этого заглавно­
го определения смысла бытия как присутствия, определения, в
котором Хайдеггер умел распознать судьбу философии»1. Таким
образом, трактовка присутствия как бытия под знаком вычерки­
вания приводит к тому, что в тексте должно анализироваться не
то, что в нем присутствует, а то, что в нем находится по тем
или иным причинам под знаком вычеркивания, т. е. отсутству­
ет. Присутствует в подлинном смысле только то, что приведено
в присутствие, т. е. находилось под знаком вычеркивания, что не
может без нашего толковательного усилия находиться в простом
присутствии. Поэтому Деррида и говорит, что такого рода «сим­
птомы» могут открываться в текстах, где они отсутствуют не от­
дельными лицами как какие-то находки, а вследствие тотальной
онтологической трансформации2.
Если бы речь шла о методе в его традиционном понимании, то
следовало бы сказать: каждый случай требует отдельного разбира­
тельства, чтобы выяснить, почему в данной ситуации происходит
умалчивание. Но деконструкция идет всеми путями сразу, поэтому
можно сказать, что эти три, по видимости, противоречивых объ­
яснения осуществляются одновременно.
В своем анализе избегания Хайдеггером слова Geist Деррида
пишет: «Я особенно думаю о тех модальностях “избегания”, кото­
рые переходят в говорение без говорения, письмо без письма, ис­
пользование слов без использования их: в кавычках, например, под
знаком не-негативного крестообразного вычеркивания (kreuzweise
Durchstreichung)»3. И это отсылает нас к следующей интерпрета­
тивной стратегии.
1 Деррида Ж. Позиции. С. 15.
2 Там же.
3Derrida J. Of spirit. P. 2.
130
Глава 2. По ту сторону метафизики
2.2.2.4. Стратегия негативной дистинкции (дефиниции)
В «Письме японскому другу», определяя слово «деконструк­
ция», Деррида пишет, что необходимо «дать хотя бы негативное
определение тех значений и коннотаций, которых следовало бы
избежать, если возможно»1. На «полях» текста «Письмо и разли­
чие» Деррида также заявляет: «Нужно вначале действовать “не­
гативным методом”: выбор некоего слова - это в первую очередь
множество - конечно, структурное - исключений. Чтобы узнать,
почему говорят “структура”, нужно знать, почему появляется же­
лание больше не говорить eidos, “сущность”, “форма”... и т. п.
Нужно понять, почему каждое из этих слов обнаружило свою не­
достаточность и почему также понятие структуры по-прежнему
заимствует у них некое скрытое значение, позволяя им гнездить­
ся в себе»2.
Эта стратегия является, по сути, дериватом первой терминоло­
гической стратегии, поскольку служит для освобождения терминов
из-под гнета метафизики. Как Хайдеггер, вводя новые термины,
стремился отмежеваться от старых терминов, говорящих только о
сущем и умалчивающих о бытии, так и Деррида повторяет эту хайдеггеровскую операцию, стремясь оградить свою терминологию
от метафизической трактовки.
Деррида сравнивает эту стратегию с апофатической теологи­
ей: «Так что обходные маневры, периоды, синтаксис, к которым я
должен буду часто прибегать, окажутся, порой удивительно, похо­
жими на обходные маневры, периоды и синтаксис отрицательной
теологии. Уже потребовалось отметить, что различение не есть,
не существует, не является сущим-присутствующим (on), каково
бы последнее ни было; и нам предстоит поэтому указать на все то,
чем это различение не является, иначе говоря, на все; и, следова­
тельно, подчеркнуть, что различение не имеет ни существования,
ни сущности. Оно не зависит ни от какой категории сущего, будь
то присутствующее или отсутствующее»3.
1
2
3
Деррида Ж. Письмо японскому другу. С. 53.
Деррида Ж. Письмо и различие. С. 47.
Деррида Ж. Различение. С. 173.
131
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
Подводя итог первым четырем терминологическим подстратегиям, можно сделать вывод, что дать точное определение в де­
конструкции (если это вообще возможно) - это показать энергетически-пространственную структуру того или иного термина,
т. е. исследовать его возможности и его ограничения.
2.22.5. Антиметафизическая стратегия самостирания
(«вычеркивания») термина
Данная стратегия еще раз уточняет две предыдущие страте­
гии и является прямым следствием и концепции различения (différanсe). В рамках критики метафизики присутствия Деррида оказы­
вается, что концепт никогда не присутствует в себе самом, никогда
не указывает на какое-либо определенное значение. Все основные
концепты Деррида (след, архи-письмо, дополнение, различение
и т. д.) являются также одновременно само-стиранием. Он пишет
слово, зачеркивает его и помещает рядом оба его графических ва­
рианта, утверждая, что хотя каждое из них и неточно обозначает
предмет, но, тем не менее, они оба необходимы. И. П. Ильин от­
мечает, что эта процедура отвечает главному принципу Деррида подходить к каждому явлению с двойной позиции его одновремен­
ного уничтожения и сохранения1. Даже если какой-то концепт не
вычеркивается в письменном тексте, всегда подразумевается, что
он находится под знаком вычеркивания.
Поэтому необходимо учитывать, что Деррида, используя
как старые «метафизические» понятия, так и неологизмы, всег­
да располагает их под знаком вычеркивания, подразумевая, что
они являют собой не раз и навсегда данное значение, но рас­
сеяние семантических различий: «Имени и в самом деле нет,
нет даже имени сущности или бытия, нет даже имени “разли­
чение”- которое не есть имя, не есть чистое номинальное един­
ство и которое беспрестанно распадается в цепи различающих­
ся замещений»2.
1
2
Ильин И. П. Постструктурализм... С. 27.
Деррида Ж. Различение. С. 203.
132
Глава 2. По ту сторону метафизики
«Вычеркивание» терминов - это прямое следствие концеп­
ции различения, которая не позволяет наличествовать никаким
значениям-в-себе: «Всякий концепт по праву и существенным об­
разом вписан в последовательность или в систему, внутри которой
он отнесен к другому, другим концептам, систематической игрой
различий»1. В философских концептах, по мнению Деррида, функ­
ционирует семантическое рассеивание - по сути то же самое раз­
личение, но рассмотренное с точки зрения результатов его работы:
«“Рассеивание” не имеет целью ничего заявить с последней опре­
деленностью и не может быть собрано в дефиницию»2.
Суть понятия рассеивания состоит «в силе и форме посеян­
ного им взрыва, взламывающего семантический горизонт»3. Здесь
дело не только во множественности смыслов, в полисемии, кото­
рая, конечно, и сама по себе представляет собой прогресс по срав­
нению с линейностью традиционного прочтения письма. Простая
полисемия может трансформироваться в диалектику, в которой
она синтезируется с помощью Aufhebung. В концепции различе­
ния в деконструкции содержится иная модель полисемии - никог­
да не примиряющейся распри значений, энергетического взрыва,
рожденного противостоянием сил. Сила смысла - «это некоторая
чистая и бесконечная двусмысленность, не дающая никакой пе­
редышки, никакого отдыха в означенном смысле, влекущая этот
смысл в своей собственной экономии к новому производству знака
и отсрочиванию»4.
2.2.2.6. Стратегия выявления ключевых понятий в тексте,
через которые можно осуществить «взлом» текста
Деррида выявляет в отдельных философских текстах некото­
рые ключевые слова, которые «входят в оппозиции, существенные
для аргументации данного текста, но они - помимо того - функ1
2
3
4
Деррида Ж. Различение. С. 181.
Деррида Ж. Позиции. С. 54.
Там же.
Деррида Ж. Письмо и различие. С. 39.
133
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
ционируют так, что разрушают эти оппозиции»1. Примеры таких
«точек деконструкции» Деррида, приводимые Каллером - это
«parergon» Канта, «pharmakon» у Платона, «дополнение» у Руссо
и «гимен» у Малларме.
Эти «ключевые слова» - не столько характеристика стиля фи­
лософа (поскольку это, скорее, филологическая проблематика, чем
философская), но существенная часть, опорные конструкции архи­
тектуры мысли. Поэтому в них заложено как основание конструк­
ции, так и точка разрушения: деконструкция этого основания одно­
временно выбивает камень из-под всего здания. Именно поэтому
необходимо исследовать его на прочность, подвергая его опасности.
Эти термины отличаются тем, что в них заложено этимоло­
гически, морфологически или семантически то, что Деррида на­
зывает différance и что соответственно организует игру различий в
том или ином тексте. Поэтому «слова и понятия эти не атомы, но
скорее средоточия экономического уплотнения, обязательные ме­
ста прохождения для очень большого числа мет; более или менее
бурлящие плавильные тигли»2.
Комментируя свой выбор в качестве такого ключевого поня­
тия, вскрывающего дискурс Малларме, Деррида пишет: «Здесь
имеет значение не лексическое богатство, семантическая откры­
тость слова или концепта, его глубина или широта, или отложение
в нем двух противоречивых значений (непрерывность и прерыв­
ность, внутри и снаружи, тождество и различие и т. д.). Здесь име­
ет значение формальная и синтаксическая деятельность, которая
составляет и разлагает его. Конечно, кажется, что мы сводим все
к слову гимен. Хотя кажется, что все делает его незаменимым оз­
начающим, на самом деле, это что-то вроде ловушки. Это слово,
этот силлепсис не является необходимым; филология и этимоло­
гия интересуют нас только во вторую очередь, и потерей “гимена”
“Мимике” не был бы нанесен непоправимый вред. Эффект, прежде
всего, производится синтаксисом, который располагается между
таким образом, что неопределенность обязана только месту, а не
1
2
Culler J. On deconstruction... P. 213.
Деррида Ж. Позиции. С. 48.
134
Глава 2. По ту сторону метафизики
содержанию слов. “Гимен” только еще раз отмечает, что то место
между уже показывает, и показывало бы, даже если слова «гимен»
там бы не было. Если заменить слово “гимен” на “женитьбу” или
“преступление”, “тождество” или “различие” и т. д., эффект был
бы тем же самым, за исключением потери экономической конден­
сации или аккумуляции того, что мы не отрицали»1.
Таким образом, гимен, не составляя «сущность» или фун­
дамент текста, тем не менее, являет собой ключ для прочтения
текста. Поэтому для деконструкции важно определение именно
таких «болевых точек» текста: «Зачин деконструкции, который
не произвольное решение или абсолютное начало, происходит и
не все равно где, и не в абсолютной запредельности. Зачин, над­
кус, надрез следует силовым линиям и силам разрыва, локализу­
емым в деконструируемом дискурсе. Топическое и техническое
определение самых необходимых мест и операторов (подходов,
захватов, рычагов и т. д.) в каждой данной ситуации зависит от
исторического анализа. Это последний вырисовывается в общем
движении поля, он никогда не исчерпывается сознательным рас­
четом “субъекта”»2.
2.2.3. Стратегия подхода к смыслу как к дару
Вопрос о даре в философской литературе возник в результате
хайдеггеровской) анализа бытия, а именно его языкового выраже­
ния «es gibt». В связи с этим в качестве дара для человека высту­
пает прежде всего бытие и смысл бытия. В рамках же собственно
текстуальной герменевтики даром является смысл текста. Дерри­
да, переосмысливая философию Хайдеггера, одновременно иначе
трактует и проблему дара.
Стратегия анализа смысла как дара является одной из наи­
более показательных для герменевтических аспектов декон­
структивистской практики. Недаром Деррида заявляет о том,
что для его работы последних десятилетий существенно важен
1
2
Derrida J. La Dissémination. Collection Tel Quel. P. : Seuil, 1972. P. 249-250.
Деррида Ж. Позиции. С. 97.
135
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
вопрос о даре1. Анализируя проблематику дара, Деррида, в
частности, замечает, что как таковой дар неуловим: в человече­
ской практике дар всегда вовлекается в экономию отдаривания.
Подарок предполагает благодарность или ответный дар, или он
бывает рассчитан на внешний эффект, который служит наградой
за дар. Все это делает чистый дар (т. е. то, что не предполагает
и не требует благодарности ни в какой форме) абсолютно невоз­
можным. Деррида оборачивает обычную логику дара, в резуль­
тате чего получается, что условием возможности дара является
отсутствие дара, дарения и даже интенции дарения. Ведь если
даже кто-то просто помышляет о даре кому-то другому, уже в
самих своих мыслях он образует всю ту цепочку обмена (благо­
дарность, ответный дар и т. д.) между собой и другим, которая
уничтожает истинный дар.
Для Деррида проблематика дара оказывается необходимым
образом связанной с проблематикой времени и темой фальшивой
монеты. Оба эти момента раскрывают одну логику, и поскольку
нас интересует прежде всего герменевтический аспект проблема­
тики дара, мы остановимся на втором развороте проблемы - моти­
ве фальшивой монеты. Именно он объясняет высказывание Дерри­
да в «Donner les temps» о том, что «проблематика дара существует
только в контексте проблематики следа и текста»2.
Для обоснования этого положения Деррида обращается к ко­
роткому рассказу Ш. Бодлера «Фальшивые деньги». Сюжет его
очень прост: два друга покидают табачную лавочку, и один из них,
тот, кто только что совершил покупку, старательно сортирует сдачу
по карманам. При выходе они видят нищего, и вот, неожиданно для
рассказчика, его друг подает нищему крупную монету; в ответ на
удивление рассказчика он спокойно говорит о том, что монета все
равно была фальшивая.
1 Жак Деррида в Москве: деконструкция путешествия. М.: РИК «Культура», 1993. С. 171. Показательно также, что одними из последних изданных работ
Деррида являются «Donner les temps. I. La Fausse monnaie» (1991) - «Данное вре­
мя» и «Donner la mort» (1992) - «Дар смерти».
2 Derrida J. Donner les temps. I. La Fausse monnaie. P. : Galilée, 1991. P. 130.
136
Глава 2. По ту сторону метафизики
В этом рассказе мотив фальши проведен на многих уров­
нях: в ней фальшивы не только подаренная монета, но и деньги в
принципе (как субститут чего-то другого), акт дарения (где ниче­
го не дарится), табак (превращающийся в эфемерный дым) и т. д.
Если мы исходим из предположения, что совершается действи­
тельный акт дарения, то дарения не происходит: дар мог быть
рассчитан на внешний эффект, совершить доброе дело и обма­
нуть Бога фальшивой монетой, желание поразвлечься арестом
нищего, фальшь монеты, в конце концов, - все это уничтожает
сущность дара.
С другой стороны, если проследить, что все элементы это­
го события фальшивы, они выстраиваются в череду событий во
времени. Ничто не обладает характеристиками реальности, ничто
не истинно в этой истории, и, тем не менее, она осуществляется.
Парадоксальным образом все неистинное, случающееся здесь, об­
ладает характеристиками истинного дара, который, чтобы быть ис­
тинным, не должен быть, и не должен быть истинным.
Вся эта цепочка разворачивается для рассказчика, который, по
его собственному выражению, обладает обременительной особен­
ностью искать полдень в два часа дня (что во французском языке
означает способность обнаруживать смыслы и значения, не суще­
ствующие в действительности, приписывать или искать то, чего
нет). Таким образом, оказывается, что проблематика дара имеет
непосредственное отношение к деконструктивистской герменев­
тической стратегии. Если считать текст автора даром читателю,
что, как следует из анализа дара, никакого дарения не происходит.
Для автора невозможно подарить свой смысл читателю. Невоз­
можность эта чисто технического рода: из текста невозможно выч­
ленить его «исконный» смысл, т. е. воспользоваться даром.
Другое дело, если мы исходим из изначальной невозможности
такого рода дара и не пытаемся его получить, а формируем поле
своих смыслов текста. Исходя из теории наличия истинного смыс­
ла все эти смыслы будут фальшивыми. Но только в такой ситуации
будет осуществлен акт дарения, где не будет ни дарителя, ни полу­
чателя (ведь у этих смыслов нет авторов в традиционном смысле
слова, они «продуцируются» текстом).
137
С. М Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
Значение можно схватить только тогда, когда не пытаешься его
хватать, не сводишь его к наличию некоторой ставшей структуры,
готового наличного смысла текста, а рассматриваешь его как эф­
фект игры структуры.
2.2.4. Стратегия маргинализации
Эта стратегия является знаковой особенностью деконструк­
тивистской герменевтики, не случайно, что один из центральных
сборников работ Ж. Деррида называется «На полях философии»
(Marges - de la philosophie, 1972). Тема маргинальное™ проводит­
ся Деррида на многих уровнях, мы выделим лишь те, которые име­
ют отношение к герменевтическим стратегиям.
Прежде всего, маргиналии противопоставляются центру. Декон­
струкция считает, что традиционно в логоцентрической традиции
основное внимание уделялось центру, поэтому, чтобы уравновесить
систему, необходимо уделять сбалансированное внимание как цен­
тральным моментам текста, так и тому, что оказывается «на полях»
- примечаниям, «случайным темам», «случайным терминам» и т. д.
Обращения к маргиналиям также требует деконструктивистская концепция «двойного текста». Любой текст является деконструктивистскому зрению в двойном измерении: «Два текста,
две руки, два взгляда, два слушания. Вместе и одновременно
раздельно»1. Первый из этих «двух текстов в одном» - единствен­
ный, поддерживаемый классической интерпретацией: он написан
под властью присутствия и в честь смысла, разума, истины. Вто­
рой текст - иной и в то же время тот же самый - это текст, кото­
рый классическое прочтение никогда не расшифровывает. Первый
текст, тот, который эта традиция соглашается прочитать, имеет
уязвимые места или следы, намекающие на существование второ­
го текста - и эти места как раз и располагаются на маргиналиях.
Нерефлексируемые самим автором зоны (как привило, эти зоны
представляются маргинальными в том числе и автору) помогают
1
1982. P. 65.
Derrida J. Margins of philosophy. Chicago : University of Chicago Press,
138
Глава 2. По ту сторону метафизики
высветить, проявить то, что интересует больше всего Деррида возможность перестроить структуру, дать новое прочтение внутри
анализируемого материала.
В своей работе «Воспоминания: Полю де Ману» Деррида пи­
шет: «Само условие деконструкции может работать в самом про­
изведении, внутри деконструируемой системы; оно может уже
располагаться там, уже работая, не в центре, а в эксцентрическом
центре, в углу», который на самом деле является краеугольным
камнем самой системы1. Поэтому можно сказать, что деконструк­
ция никогда не располагается после, из внешнего места, она уже
содержится в деконструируемой философской системе, причем
как краеугольный камень, скрытый от внимания на периферии, в
маргиналиях.
Однако рассматривая данную стратегию, нужно исходить из деконструктивистского тезиса о пересмотре бинарных оппозиций, ког­
да нет традиционного разделения на центральное и маргинальное.
Поэтому нельзя расценивать деконструкцию как направление, зани­
мающееся только маргиналиями. Деконструкция в большей степени
анализирует логику текста, структуру аргументации, а для этого нет
«маргинальных» зон, просто в сферу внимания деконструкции попа­
дает зачастую то, что раньше считалось маргинальным.
Эта стратегия также перекликается с подстратегиями терми­
нологической стратегии. Она состоит в том, чтобы обращать при­
стальное внимание на маргинальные особенности текста - такие,
как вид встречающихся в нем метафор, примечания и т. д., потому
что такие маргинальные особенности «суть ключи к тому, что яв­
ляется поистине важным»2. Деррида полагает, что логоцентриче­
ская традиция оттесняет на периферию то, что не соответствует
ей, и поэтому именно на периферии надо искать все, что может
сопротивляться метафизике.
Эта стратегия напрямую пересекается с концепцией Holzwege у Хайдеггера: только окольными путями, обходящими ловушки
метафизической рациональности, можно прийти к смыслу.
1
2
Derrida J. Mémoires. P. 73.
Culler J. On deconstruction... P. 146.
139
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
Но «поля философии» понимаются Деррида также и как пре­
дел философского дискурса, когда философия уже не может боль­
ше оставаться внутри себя и вынуждена для сохранения дискурса
пользоваться ресурсами граничащих с ней дискурсов: литератур­
но-критического, поэтического, политического и т. д. Это пере­
мещение дискурса на «поля» традиционной философии Деррида
обосновывает неоднократно и с разных сторон. Во-первых, как мы
уже говорили в терминологической стратегии, деконструктивист­
ский разбор метафизических терминов по необходимости находит­
ся на грани между философией и филологией. Эта грань позволяет
избегать догм метафизики, довлеющих в философии, и, однако, со­
храняет причастность к философии, не перемещаясь полностью в
сторону филологического дискурса.
С другой стороны, в рамках проекта критики метафизики не­
обходимо менять сам подход к дискурсу. Деррида указывает, что
если мы перестаем рассматривать объекты вокруг нас с точки зре­
ния центрированной структуры, то дискурс о них также должен
измениться: чтобы адекватно описать а-центрическую структуру,
дискурс сам не может иметь ни абсолютного субъекта, ни абсолют­
ного центра, он должен избегать всякого насилия, заключающегося
в центрировании языка. Поэтому «необходимо, следовательно, от­
казаться от научного и философского дискурса, от той эпистемы,
абсолютное требование которой состоит в восхождении к истоку,
к центру, к основанию, к принципу и т. д. и которая сама являет­
ся этим требованием»1. То есть в деконструктивистской трактовке
текста и дискурса в принципе нет и не может быть разделения на
центр и маргиналии.
Взамен структуры «центральная проблема - маргиналии»
дискурс должен иметь форму того, о чем говорит. В частности,
Каллер, рассматривая в качестве примера деконструкцию Ницше
понятия причинно-следственной связи, пишет: «Это не ведет к за­
ключению, что принцип причинности неправилен и должен быть
выброшен за ненадобностью. Напротив, деконструкция сама опи­
рается на понятие причины... Чтобы деконструировать причин­
1
Деррида Ж. Письмо и различие. С. 457.
140
Глава 2. По ту сторону метафизики
ность необходимо использовать понятие причины и применить к
самой причинности. Деконструкция взывает не к высшему логиче­
скому принципу и не к высшей причине, но использует сам прин­
цип, который она деконструирует»1.
Это является одной из важнейших стратегий, поскольку здесь
задействуются ресурсы и логика самого текста, вынуждая его, та­
ким образом, заниматься самоинтерпретацией. Для этого могут
использоваться в том числе описания, фигуры или образы, со­
держащиеся в тексте. Традиционный философский анализ их не
рассматривает как находящиеся не в центре проблемы, «на полях»
текста, но они могут быть прочитаны как самоописание текста.
Свой дискурс Деррида постоянно подчеркнуто располагает
«на границе» философии, на ее «полях»: «Я пытаюсь, - он пи­
шет, - держаться возле границы философского дискурса. Я гово­
рю границы, а не смерти, потому что я вовсе не верю в то, что
привычно называют сегодня смертью философии»2. Проблема
границы философии очень важна для Деррида, так как зачастую
в неправильном ее понимании коренится иррелевантное прочте­
ние деконструктивистских интерпретативных практик. Граница,
от которой отталкивается философия, - это научная эпистема,
«функционирующая внутри системы основополагающих ограни­
чений, концептуальных оппозиций, вне которых она становится
неосуществимой»3. Таким образом, задача сводится не к тому, что­
бы избавиться от этой модели, так как в таком случае философия
станет невозможной, но «как можно строже соблюсти внутреннюю
и упорядоченную игру этих философем или эпистемем, давая им
скользить, без их искажения, вплоть до точки их иррелевантности,
их исчерпания, их закрытия»4. Таким образом, речь идет об особых
практиках, стратегиях, позволяющих не отбросить метафизику, а
разобраться в ней. Деррида постоянно предостерегает, что «выход
за пределы философии заключается не в том, чтобы перевернуть
последнюю страницу философии (что чаще оборачивается просто
1
2
3
4
Culler J. On deconstruction... P. 87.
Деррида Ж. Позиции. С. 14.
Там же.
Там же.
141
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
дурным философствованием), а в том, чтобы некоторым опреде­
ленным образом продолжать читать философов»1.
Уточняя метод выхода на границы философии, Деррида ис­
пользует концепцию игры. Анализируя проблему структуры и ее
центра, он противопоставляет два вида игры: обоснованную игру
по правилам, закрепленным центром, и свободную игру, где воз­
можны любые замещения. И этот же концепт свободной игры он
использует в качестве модели для философствования.
Итак, Деррида выявляет два истолкования истолкования:
1) истолкование потерянного смысла. Оно пытается расшиф­
ровать некую истину, или начало, ускользающее от игры, переживая
саму необходимость нечто истолковывать как досадную помеху;
2) истолкование-игра. Это истолкование отворачивается от
начала и утверждает свободную игру элементов.
Когда мы вступаем в свободную игру (а мы, по сути, всегда в
ней находимся, наличие стабилизирующего центра, как доказыва­
ет Деррида, - это всего лишь иллюзия), то оказываемся в поле бес­
конечных замещений, совершающихся в замкнутом пространстве,
например, языка. Эта свободная игра характеризуется тем, что в
ней «никогда нельзя быть достаточно уверенным, кто играет, или
играет “серьезно”, каковы правила, или в какую игру играют»2.
Это поле допускает бесконечные замещения, не потому что оно
неисчерпаемо и слишком велико, а в силу определенной нехватки,
а именно нехватки центра, который мог бы остановить и закрепить
игру замещений.
В связи с этим маргиналии важны не столько своим ущемлен­
ным по сравнению с центром статусом, сколько тем, что в них еще
остается возможность свободной игры: «Я пытался определить
все, что казалось мне оставленным в подвешенном состоянии, нео­
пределенным, все еще находящимся в движении и, следовательно,
по крайней мере для меня, то, чему еще предстояло состояться в
тексте Хайдеггера»3. Отсюда следует еще одна интерпретативная
стратегия: стратегия дополнительного смысла.
î
2
3
Деррида Ж. Письмо и различие. С. 459.
Culler J. On deconstruction. P. 130-131.
Derrida J. Of spirit. P.8.
142
Глава 2. По ту сторону метафизики
Именно в этих пограничных областях, где мысль находится в
стадии становления, а не закреплена в застывших бес-смысленных
формах, и возможна жизнь философии. Философия как раз и долж­
на осуществляться не повторением сказанного философом, а про­
думыванием в горизонте его философии его мыслей. Сделать же
это можно только в месте, где главенствующий и центрирующий
вокруг себя голос философа становится тише, и становятся слыш­
ны побочные голоса, которые придают мысли философа семанти­
ческое богатство.
Движение свободной игры осуществляется, как выясняет Дер­
рида, благодаря отсутствию центра и начала и является движе­
нием дополнительности. Определить центр невозможно, потому
что знак, который замещает и дополняет центр, оказываясь на его
месте во время его отсутствия, - этот знак приходит, чтобы доба­
виться, т. е. в виде лишка и дополнения. Потому Деррида делает
вывод: «Движение придания значения всегда что-то добавляет, так
что возникает некоторый избыток, - однако такая прибавка оказы­
вается подвижной, поскольку она замещает и дополняет нехватку
на стороне означаемого»1. Такая игра осуществляет раскол при­
сутствия, которое критикует Деррида.
Деррида называет «дополнение» другим наименованием раз­
личения2 и пишет, что концепция дополнения совмещает в себе
два значения, чье совместное сожительство столь же странно, как
и необходимо. Дополнение как таковое прибавляет себя к чему-то,
т. е. является излишком, полнотой, обогащающей другую полноту,
высшей степенью наличия. Но при этом дополнение еще и заме­
щает. Оно прибавляется только для того, чтобы произвести замену.
Оно внедряется или проникает в-чъе-то-место\ если оно что-то и
наполняет, то это происходит как бы в пустоте. И это второе значе­
ние дополнения не может быть отделено от первого.
Если дополнение покрывает какой-то недостаток, который
всегда есть в любом явлении, то из этого можно сделать вывод,
что сама структура дополнения такова, что предполагает возмож­
1
2
Деррида Ж. Письмо и различие. С. 461.
См.: Деррида Ж. О грамматологии. С. 302.
143
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
ность, в свою очередь, быть дополненной, т. е. неизбежно порож­
дает перспективу бесконечного появления все новых дополнений
к уже имеющемуся1. С одной стороны, с точки зрения Деррида,
все здание западной метафизики основано на этой возможности
компенсации «изначального не-присутствия», и введение понятия
«дополнения» (или «дополнительности») как раз и направлено
на «демистификацию», на «разоблачение» самого представления
о «полном», «исчерпывающем наличии». С другой стороны, для
герменевтики это означает изначально заложенную в любом тексте
возможность (и необходимость) бесконечного комментария, кото­
рый всегда будет требовать дополнения - еще одного комментария.
Аналогично сквозь призму стратегии дополнительности ре­
шается в деконструкции проблема перевода с одного языка на дру­
гой: «Если переводчик не возмещает и не копирует оригинал, то
потому, что последний переживает и преображается. Перевод на
самом деле будет моментом его собственного роста, оригинал в
нем пополнится - увеличиваясь»2.
Стремление же увидеть только один смысл, некую «Истину»,
для Деррида на самом деле не что иное, как «трансцендентальное
означаемое» - порождение «западной логоцентрической тради­
ции», стремящейся во всем найти порядок и смысл, во всем оты­
скать первопричину, или навязать смысл и упорядоченность всему,
на что направлена мысль человека.
2.2.5. Стратегия графематических прививок
Стратегия дополняющего смысла может трансформироваться
в стратегию так называемых «прививок». Интертекстуальность,
представляющая собой структурную сущность текста, как он по­
нимается в постструктурализме, приводит к специальным стра­
тегиям чтения / письма (как уже отмечалось, постструктурализм
стремится к сокращению и даже уничтожению дистанции между
чтением и письмом). В качестве пролиферирующей стратегии
1
2
С. 48.
См.: Ильин И. П. Постструктурализм... С.30.
Деррида Ж. Вокруг Вавилонских башен. СПб. : Академ, проект, 2002.
144
Глава 2. По ту сторону метафизики
предлагается метод контаминации, то есть дробления и комбини­
рования элементов.
Деррида специфицирует данную стратегию и сравнивает ее с
методом прививки. В «Двойном сеансе» Деррида предлагает при­
вивание как модель логики текстов - логики, которая комбинирует
графические операции с процессами вставки и стратегиями раз­
множения: «Необходимо систематически исследовать не только
то, что кажется простым этимологическим случайным совпаде­
нием, объединяющим прививку (graft) и графическое (graph) (оба
от греч. graphion: пишущий инструмент, стиль), но также анало­
гию между формами текстуального прививания и так называемой
прививки растений, или даже, сегодня все чаще и чаще, прививки
животных»1.
Помимо всего прочего, деконструкция является попыткой
идентифицировать прививки в анализируемых текстах: где места
сочленения и давления, где один побег или ряд доказательств со­
единяются с другим - и классифицировать различные способы
вставки одного дискурса в другой или вторжения в дискурс интер­
претаций.
В частности, на практике это представляет собой стереопроч­
тение текстов. Графически это выглядит как идущие параллельно
две колонки, без указания на приоритет той или иной, а следова­
тельно, без указания порядка чтения. Например, «Тимпан» - со­
единение текста М. Лейри об ассоциациях имени «Персефона» и
дискуссии Деррида о границах философии. Эта структура уста­
навливает эффект отражения, эха, как в тимпане: мембрана одно­
временно разъединяет и действует как звучащая граница, соединяя
то, что она разделяет.
«Glas» представляет собой ту же технику в большем масшта­
бе. В левой колонке каждой страницы Деррида анализирует кон­
цепт семьи у Гегеля (включая вопросы относительно отцовского
авторитета, Абсолютного Знания, Святого семейства, отношений
в собственной семье Гегеля и непорочного зачатия). В правой ко­
лонке, напротив автора «Философии права», располагается вор и
1
Derrida J. La Dissémination. P. 230.
145
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
гомосексуалист Жан Жане. Цитаты и рассуждения о его текстах
сплетены вместе с заметками о литературном обозначении соб­
ственных имен и подписей, структуре двойной связи, деконструк­
ции классической теории знака и исследовании связей между
словами, ассоциирующимися по фонологическому сходству или
этимологическим цепочкам. Постоянно в работе встает проблема
отношения между двумя колонками или текстами.
Комментаторы пытаются интерпретировать «Glas» как стра­
тегию ускользания, нацеленную на то, чтобы сделать письмо не­
управляемо уклончивым. Читая одну колонку, вы помните, что
суть находится где-то в другом месте, в соотношении между двумя
колонками, если не в другой колонке, - одним словом, не присут­
ствует. Смысл же возникает, если вообще можно говорить в от­
ношении данной работы о традиционном понятии смысла, как бы
между колонок. Как отмечает Б. Г. Соколов, значение имеют даже
пустое пространство, конфигурация отступов и т. п.1 Разделение
между колонками подчеркивает наиболее радикальные оппози­
ции: между философией и литературой, духа и тела, ортодоксии
и гетеродоксии, авторитета отца и авторитета матери, права и ни­
спровержения права, собственности и воровства.
Прививки в «Glas» отличаются от прививок в другом тексте,
«Продолжая жить: Линии демаркации», который располагает один
дискурс над другим и придает нижнему некий характер обрамля­
ющего или парергонального комментария. Верхний текст, «Про­
должая жить» представляет собой довольно сложную прививку
«Смертного приговора» и «Безумства дня» Бланшо с «Триумфом
жизни» Шелли. В данном тексте прививка, которая комментирует
другой текст и себя, также является добавлением, выходящим за
рамки объяснения.
Высказываясь о другом тексте-прививке, «Почтовой открыт­
ке», Деррида описывает отношения в подобном тексте следующим
образом: в этом отношении «строго говоря, речь не идет ни о со­
крытии, ни о параллельности, ни об аналогии, ни о совпадении.
Необходимость в увязке описания как одного, так и другого яв­
1
См.: Соколов Б. Г. Маргинальный дискурс Деррида. С. 20.
146
Глава 2. По ту сторону метафизики
ления продиктована иными соображениями: нам с трудом удастся
подыскать ей название; но для меня в этом, разумеется, и заключа­
ется суть выборочного и заинтересованного чтения, к которому я
и возвращаюсь»1.
Дж. Каллер приводит следующие виды прививок2 (хотя на
самом деле необходимость и продуктивность каждой прививки
должна решаться в каждом конкретном случае отдельно):
- связь двух дискурсов бок о бок на одной странице («Тим­
пан», «Glas»);
- один текст является комментарием другого («Продолжая
жить: Линии демаркации»);
- показ того, что анализируемый текст уже содержит анализ
своего комментария («Почтальон истины» анализирует лакановское прочтение «Похищенного письма» Эдгара По и показывает,
что рассказ Э. По уже содержит и анализирует психоаналитиче­
ские претензии к произведению);
- берется мелкий, неизвестный текст и прививается к осто­
ву традиции или берется случайный маргинальный элемент тек­
ста, как, например, сноска, и пересаживается на жизненно важ­
ное место («Ousia и Gramme: заметки к одному примечанию к
“Бытию и времени”», «Фрейд и сцена письма» анализирует те­
орию Фрейда через его незаметное эссе «Заметки о магическом
блокноте» и т. д. Это один из самых используемых типов привив­
ки в деконструкции).
Данный метод, когда элементы одного текста сопоставляются
и переплетаются с элементами другого текста, не преследует цель
прояснить смысл одного текста через другой. Принципиальное от­
личие «прививания» текстов заключается в том, что смысловые
переплетения, порождаемые прививками, усложняют и разветвля­
ют (откуда и термин «прививки») текстуальную ткань, обогащая ее
добавочными смыслами.
Таким образом, данная стратегия служит вариантом практиче­
ской реализации принципа интертекстуальности. «Каждый текст,
1 Деррида Ж. О почтовой открытке от Сократа до Фрейда и не только.
Минск : Современный литератор, 1999. С. 473.
2 Culler J. On deconstruction. P. 134-156.
147
C. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
- пишет Деррида, - это машина из множественного чтения, отсы­
лающего к другим текстам»1.
Данная стратегия на практике преодолевает оппозиции между
центральным и маргинальным, существенным и несуществен­
ным, текстом и его комментарием. Текстуальное сопоставление
центрального и маргинального в вышеприведенных примерах не
только переворачивает оппозицию и показывает, что они могут
меняться местами, но и вообще отменяет такие отношения меж­
ду текстами, налаживая между ними не иерархические, но мно­
жественные интертекстуальные связи. Такая стратегия текстовых
«прививок», «черенков» меняет соотношение между текстом и
комментарием: новый текст пишется как бы на полях старого, при
этом неизвестно, какой текст является первичным, а какой - его
комментарием. Тексты взаимно интерпретируют друг друга, бес­
конечно отсылая друг к другу и к множеству остальных текстов.
Как отмечает Б. Г. Соколов, изменение структуры и записи
текста вызывает изменение в самом акте прочтения. Традицион­
ное понимание, само понятие смысла, следовательно, оказывается
сдвинутым, смещенным, децентрированным.
Таким образом, несомненна связь между стратегией прививки
и стратегией демонтажа бинарных оппозиций. Но связь стратегии
прививок можно установить со многими стратегиями, так как при­
вивки можно проследить на самых разных уровнях. Например,
стратегия прививок действует совместно с деконструкцией мета­
физических терминов, когда старые термины не отбрасываются, а
по сути, им прививаются новые значения: «Необходимо, временно
и стратегически, сохранить старые имена... Нет ни одного мета­
физического концепта самого в себе и из себя. Есть работа - ме­
тафизическая или не метафизическая - концептуальных систем.
Деконструкция не состоит в движении от одного концепта к дру­
гому, но в переворачивании и смещении концептуального порядка,
также как и неконцептуального порядка, с помощью которого кон­
цептуальный порядок артикулируется»2. И это смещение проис­
1
2
Derrida J. Living On... P. 107.
Derrida J. Margins... P. 329.
148
Глава 2. По ту сторону метафизики
ходит в результате графематической прививки. Например, письмо
как классический концепт несет с собой предикаты, которые были
подчинены, исключены или держались в резерве. Эти предикаты
прививаются к «новому» концепту письма, который одновременно
отсылает к тому, что всегда сопротивлялось предыдущей органи­
зации сил - логоцентрической иерархии. «Оставить этому ново­
му концепту, - пишет далее Деррида, - старое название письма
- значит поддержать структуру прививки, перехода и необходи­
мое строгое соблюдение эффективного вмешательства в консти­
туированное историческое поле. И это значит также дать шанс и
силу, власть коммуникации всему, что стоит на кону в операциях
деконструкции»1. Таким образом, мы видим связь в рамках кри­
тики логоцентризма стратегических операций терминологической
деконструкции с демонтажем бинарных оппозиций посредством
тактики прививки.
2.2.6. Связка стратегий
В заключение рассмотрения герменевтических стратегий не­
обходимо учесть следующие моменты. Во-первых, Деррида по­
стоянно подчеркивает стратегичность своего метода, его несводимость к отдельным процедурам: «Я бы возразил, - настаивает
он, - против... описания деконструкции как заданного набора воз­
можностей, правил, приемов или инструментов, которые следует
применять по отношению ко всякой новой ситуации, ко всякому
новому корпусу текстов»2.
Во-вторых, Деррида настаивает, что не существует декон­
струкции «с определенным артиклем», скорее, стоит говорить о
деконструкциях, поскольку существует вариативность подхода к
тому или иному тексту3. Невозможно одинаково подходить к раз­
ным текстам. Стратегия деконструкции состоит в том, чтобы каж­
дый текст деконструировать по его собственной логике.
1 Derrida J. Margins... P. 329-330.
2 Рыклин М Деконструкция и деструкция. Беседы с философами. М. : Ло­
гос, 2002. С. 26.
3 См.: Соколов Б. Г. Маргинальный дискурс Деррида. С. 105.
149
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
В-третьих, в каждом отдельном случае деконструктивистского
анализа используется не та или иная стратегия, а все стратегии
в комплексности. Как мы видели, все они взаимосвязаны друг с
другом, поэтому одна стратегия часто переходит в другую. Даже
если применяемые стратегии демонстрируют различные или даже
противоречащие друг другу результаты, никакая стратегия не от­
брасывается, а учитываются все, ведь деконструкция не стремится
свести все к какому-то одному смыслу, а стремится показать, как
может родиться смысл, а появиться он может только в результате
борьбы различных значений, размыкающих и разбивающих про­
странство текста.
Данная особенность имеет важное следствие для рассмотре­
ния самой деконструкции как стратегии. Ведь традиционный ана­
лиз состоит в том, чтобы «описать, например, простой, нормаль­
ный, стандартный случай деконструкции, иллюстрирующий ее
«сущность», и, исходя оттуда, обсудить остальные случаи, которые
могут быть определены как усложнения, следствия и ухудшения»1.
Поэтому адекватный анализ деконструктивистских стратегий мо­
жет быть только деконструктивистским, который не стремится
свести все к одному методу / процедуре, но показывает расходя­
щиеся в разные стороны герменевтические стратегии.
Сам Деррида использует понятие связки, некоторого пучка,
в котором «объединение имеет структуру смешения, тканевости,
переплетения, которая позволит разделять разные нити и разные
смысловые - или силовые - линии точно так же, как оно будет
готово связывать другие»2.
Но все-таки при рассмотрении деконструкции как стратегии ин­
терпретации ключевым всегда остается требование не относиться к
ней как к традиционному методу или софистическому приему: «Де­
конструкция не является, во-первых, простым логическим деструк­
турированием, логическим разоблачением противоречий. Декон­
струкция совершается главным образом не на уровне логики. Это не
просто способ разоблачения противоречия или его деконструкции,
1
2
Culler J. On deconstruction... P. 93.
Деррида Ж. Различение. С. 170.
150
Глава 2. По ту сторону метафизики
критики...»1. Таким образом, герменевтико-интерпретативная так­
тика становится в постструктурализме не приемами неосхоластики
или неософистики, а способом философствования.
Деррида постоянно настаивает, что деконструкция не сводится
к набору приемов именно потому, чтобы в борьбе с логоцентризмом
не впасть снова в метафизику. «Метод» деконструкции поэтому со­
стоит также в том, чтобы избегать утверждений (известный афоризм
Деррида гласит: «Toute thèse est une prothèse» - каждый тезис яв­
ляется протезом) и провоцировать продумывание, испытание пред­
мета. «Я сам бы удивился, - заявляет Деррида, - если бы знал, куда
я направляюсь... я пытаюсь, если быть точным, поместить себя в
точку, где бы я не знал больше, куда я направляюсь»2. И это не при­
знак бессилия деконструкции, а сознательная стратегия.
Как отмечает К. Норрис, «деконструкция предполагает, что
любой способ интерпретации мысли может быть направлен про­
тив самого себя»3, поэтому если деконструкция и предлагает ин­
терпретации, то только в виде связок расходящихся истолкований,
противоречащих друг другу. Кстати, главным следствием, которое
возмущает противников деконструкции, является полная неулови­
мость, а потому и внутренняя неопровержимость позиции декон­
структивистской герменевтики.
Итак, деконструкция - это не теория, которая определяет
смысл, чтобы сказать, как его найти. Как критическое разрушение
иерархических оппозиций, от которых зависят теории, она демон­
стрирует трудности любой теории, которая бы определяла смысл
одним способом: как замысел автора, определенность соглашени­
ем, как опыт читателя.
Любое выявленное содержание произведения в программе
деконструкции объявляется очередным искажением сущности,
которая принципиально не может быть установлена в какой-либо
единственный момент истории. Деррида сравнивает природу тек­
1
2
P. 267.
3
P. XI.
Рыклин М. Деконструкция и деструкция. С. 26-27.
Derrida J. Structure, sigh and play in the discourse of the human sciences.
Norris Ch. Deconstruction : Theory and practice. L. ; N. Y. : Routledge, 1982.
151
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
ста с природой женщины, которая, по его мнению, не привязана
ни к какой зафиксированной сущности и все время находится в
движении. Текстуальная деконструкция подобна акробатическому
искусству, игре постоянно изменяющихся семантических позиций.
Деконструкция - это искусство вечного колебания, движение от
одной позиции к другой, изменение иерархии ценностей. И это
вечное колебание никогда не может закончиться образованием
определенной иерархии сущностных отношений.
Вместе с тем Деррида не призывает к философскому дадаизму,
сторонящегося логических утверждений. Сам себя он считает аб­
солютно академичным ученым, единственным отличием которого
является стремление прояснить основания традиционной филосо­
фии: «Я уверен в необходимости научной работы в классическом
смысле, я уверен в необходимости всего, что делается... но я не
вижу, почему я должен отказываться или кто-либо должен отказы­
ваться от радикальности в критической работе под предлогом того,
что она подвергает риску стерильность науки, гуманизм, прогресс,
происхождение смысла и т. д. Я уверен, что риск бесплодности и
стерильности всегда является ценой ясности»1.
2.3. Деконструктивистская герменевтика
и проблемы литературной критики
2.3.1. Деконструкция в Америке
Как уже отмечалось в предыдущем параграфе, понятие текста
в постмодернистском толковании относится ко всей сфере куль­
турных феноменов. В связи с этим деконструктивистская герме­
невтика может применяться не только к письменным текстам как
таковым, но и к любой сфере человеческой жизни. Однако в связи
с тем, что в постструктурализме понятие текста разрушает любые
жанровые оппозиции, философия оказывается в ситуации сбли­
жения в своей «жанрово-дисциплинарной» основе с литературой.
Поэтому не случайно, что герменевтика собственно философских
1
Derrida J. Structure, sigh and play in the discourse of the human sciences. P. 271.
152
Глава 2. По ту сторону метафизики
текстов в деконструкции тесно связана с проблематикой литера­
турной критики.
Деконструкция как литературно-критическая методология и
практика анализа художественного текста сложилась прежде всего
не во Франции (хотя и там можно привести примеры применения
деконструкции в области литературы, в частности у М. Бланшо), а
в США, где образовалась авторитетная в этой области так называ­
емая «Йельская школа», к которой относят работавших в одно вре­
мя в Йельском университете Поля де Мана, Джона Хиллиса Мил­
лера, Джефри Хартмана и Харольда Блума.
Если французские постструктуралисты, как правило, делают
предметом своего деконструктивистского анализа широкое поле
«всеобщего текста», охватывающего в пределе весь «культурный
интертекст» не только литературного, но и философского, соци­
ологического, юридического и т. д. характера, то у американских
деконструктивистов заметен сдвиг от философско-антропологиче­
ских вопросов к практическим вопросам анализа художественного
произведения.
У историка философии здесь может возникнуть по крайней
мере два принципиальных вопроса: почему мы говорим об аме­
риканской деконструкции и почему деконструкция в Америке
сконцентрировала свое внимание именно на литературно-критической проблематике? Первый вопрос - почему деконструкция,
возникнув во Франции в философии Жака Деррида, стала наи­
более популярной и наиболее применяемой стратегией в Соеди­
ненных Штатах, а не в «родной» Франции? - вопрос далеко не
праздный, особенно в рамках историко-философской проблема­
тики, и к нему обращался и сам «теоретик» деконструкции Жак
Деррида. В своей книге, посвященной ведущему американскому
деконструктивисту Полю де Ману, Деррида пишет: «Я бы риск­
нул шутливо выдвинуть следующую гипотезу: Америка и есть
деконструкция (l’Amérique, mais с ’est la deconstruction). Согласно
этой гипотезе, Америка бы была именем собственным для де­
конструкции в развитии, ее фамильным именем, ее топонимикой,
153
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
ее языком и ее местом, ее основной резиденцией»1. При этом ги­
потетичность и шутливость этого утверждения основана лишь на
том, что деконструкция вообще всегда избегает любых утвержде­
ний, любых собственных имен.
Что же представляет собой литературная деконструкция в
Америке? Деконструктивизм как литературно-критическая мето­
дология и практика анализа художественного текста сложился в
США под влиянием философии Ж. Деррида в первую очередь в
«Йельской школе». Американский деконструктивизм формиро­
вался на протяжении 1970-х гг. в ходе творческой переработки
идей французского постструктурализма с позиций национальных
традиций американского литературоведения (теории «новой кри­
тики»). Окончательно он сформировался с появлением в 1979 г.
сборника статей Ж. Деррида и указанных выше исследователей
«Деконструкция и критика» (Deconstruction and criticism / by H.
Bloom et al. N. Y., 1979), получившего название «Йельского мани­
феста», или «манифеста Йельской школы», поскольку все его аме­
риканские авторы в то время работали в Йельском университете2.
В данном параграфе нас будет интересовать прежде всего
вопрос о связи французского и американского (йельского) ва­
риантов деконструктивизма, поскольку в таком сравнении бо­
лее отчетливо проявятся генеральные стратегии деконструкти­
вистской герменевтики, унаследованные ею еще от философии
М. Хайдеггера, а именно внимательное отношение к языку
философии, которое в американской философии превратится в
исследование риторических фигур текста; поливариативность
деконструктивистского анализа; теория «плавающего означаю­
щего» в сочетании с неприсутствием предзаданного смысла в
тексте и т. д. Однако особенность американской деконструкции,
как и деконструкции вообще, состоит в том, что она в каждом
конкретном случае новая, у каждого своя, поэтому изложение
будет носить не обобщающий характер, а характер мозаики,
'· Derrida J. Mémoires : for Paul de Man. N. Y. : Columbia U. P., 1986. P. 18.
2
Про другие направления в рамках американского деконструктивизма см.:
Ильин И. П. Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм. М. : Интрада, 1996.
154
Глава 2. По ту сторону метафизики
когда отдельные расходящиеся герменевтические стратегии об­
разуют, тем не менее, общее поле деконструктивистской герме­
невтики.
Необходимо отметить, что американский вариант деконструк­
тивизма не является однозначно дериватом деконструкции Ж. Дер­
рида. Когда этот вопрос исследует Ж. Деррида, он отмечает, что та­
кое положение вещей вытекает из самого проекта деконструкции.
Во-первых, деконструктивистские дискурсы достаточно опре­
деленно ставят под вопрос, среди других вещей, классическое
утверждение истории, генеалогического повествования и любые
периодизации, и поэтому «мы больше не можем давать оригиналь­
ную картину или историю деконструкции»1. Как и в случае с мето­
дом, деконструкция деконструирует понятие истории (в том числе
философии), поэтому не может рассматриваться как направление
с «истоками» и «дериватами». Деконструкция - это не столько на­
правление в рамках истории философии, сколько философский
герменевтический проект.
Во-вторых, и это особенно важно в рамках постструктуралистского понимания текста, деконструкция не может быть
личной философией какого-то автора. И то, что открывается
деконструкцией, достигается не благодаря «какой-то более или
менее изобретательной находке, инициатива которой может
принадлежать тому или иному лицу. Это следствие определен­
ной тотальной трансформации»2. Поэтому Деррида никогда не
претендовал на авторство проекта «деконструкция». Элементы
деконструкции и он, и его американские коллеги видели у мно­
гих своих предшественников, например, Ницше, Фрейда или
Хайдеггера.
В-третьих, Деррида никогда не говорил о единстве и догма­
тизме деконструкции. Сама деконструкция дана как расходящиеся
стратегии, которые невозможно сводить к единому стержню. «Не
существует одной-единственной деконструкции», - заявляет Дер­
рида в одном из своих интервью. «Деконструкция должна быть
1
2
Derrida J. Mémoires. P. 15.
Деррида Ж. Позиции. М., 2007. С. 15.
155
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
единичной и зависеть от различных конкретных условий, в кото­
рых она возникает»1. Более того, Деррида считает, что каждый, на­
ходясь в своей особой ситуации, должен изобрести собственный
способ деконструкции.
В-четвертых, объясняя, почему он не хочет говорить о «декон­
струкции в Америке», Деррида пишет, что с деконструктивистской
точки зрения невозможно и не нужно пытаться обозреть и обобщить
смысл того или иного процесса: «Сделать это - значит приписывать
ему пределы, которые ему не принадлежат; ослабить его, вывести его
из употребления, замедлить»2. Проект деконструкции борется с на­
личными смыслами, поскольку они ограничивают и умерщвляют тек­
стуальную игру смысла, и поэтому деконструкция разбирает прежде
всего не смыслы, а смыслопроизводящие текстуальные стратегии.
Поэтому можно говорить о значительной степени самостоя­
тельности формирования американской деконструкции, по край­
ней мере в лице ее ведущего представителя - Поля де Мана. К
моменту знакомства в октябре 1966 г. де Мана с Деррида и его
деконструкцией, де Ман был состоявшимся литературным крити­
ком и теоретиком. О независимости формирования деконструкции
Поля де Мана свидетельствует также взаимное критическое про­
чтение как со стороны Деррида работ де Мана3, так и со стороны
де Мана работ Деррида4. После определенных споров, отраженных
в этих работах, де Ман принял теорию Деррида и стал одним из ак­
тивнейших участников деконструктивистского движения. Поддер­
жав деконструктивистское движение, он, однако, предложил свое
собственное понимание деконструкции, когда внутри текста под­
вергаются сомнению утверждения посредством структур, которые
противопоставляют риторические элементы грамматическим. Это
особая риторика на грани философии и литературы, которые взаимодополнены и взаимопротивопоставлены друг другу.
1 Рыкпин М. Деконструкция и деструкция. Беседы с философами. М. : Ло­
гос, 2002. С. 27.
2 ’ Derrida J. Mémoires. P. 17.
3 Ibid.
4 Ман П. де. Риторика слепоты : прочтение Руссо Жаком Деррида // Слепо­
та и прозрение. СПб. : Гуманитарная академия, 2002. С. 138-189.
156
Глава 2. По ту сторону метафизики
2.3.2. Литературно-поэтическая проблематика
деконструкции
Итак, второй вопрос, который также является принципиаль­
ным при рассмотрении интерпретативных стратегий: почему мы
говорим не о философских герменевтических стратегиях, а о стра­
тегиях, общих для прочтения как философских, так и литератур­
ных текстов. С одной стороны, как мы рассматривали в 2.1 второй
главы, понятие «текста» толкуется в постструктурализме расши­
ренным образом. С другой стороны, тенденция сближения лите­
ратуры и философии как «жанров» вообще была унаследована
деконструктивизмом еще у М. Хайдеггера. Именно Хайдеггер в
послесловии к докладу «Что такое метафизика?» (1949) сближает
философию, понимаемую им как мысль, послушную голосу бы­
тия, с поэзией в том, что они «наиболее чистым образом тожде­
ственны в заботливости слова»1.
Как мы рассматривали в предыдущем параграфе, антиметафизическая направленность деконструкции приводит к необходимо­
сти для философии выхода на свои грани для сохранения самого
философского дискурса. Только методологическое сближение фи­
лософии с литературой (хотя и без их полного слияния) может по­
мочь избежать ловушек метафизики. В частности, о своих текстах
Деррида заявляет, что они «не принадлежат ни к регистру “фило­
софских”, ни к регистру “литературных”»2.
В связи с этим Ж. Деррида переосмысливает само разделение
на философскую и художественную литературу в рамках снятия
бинарных оппозиций. Работая в рамках понятия «текста», он сни­
мает разделение на «серьезную» литературу (философско-научную) и несерьезную (художественную литературу, где господству­
ет вымысел). Для него вообще ложен принцип разделения между
языком философской науки и языком литературного вымысла,
поскольку язык науки, претендующий на строгость в отношении
раскрытия истины, - и здесь он следует за критикой метафизики
1 Хайдеггер М. Время и бытие: Статьи и выступления. М. : Республика,
1993. С. 41.
2 Деррида Ж. Позиции. С. 85.
157
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
Ницше, - является метафорами, которые забыли про свою метафо­
рическую природу, скрытыми фикциями, которые забыли, что они
вымышлены.
«Будет достаточно, - пишет Деррида, - обратиться к критерию
ясности и неясности, чтобы подтвердить вышеизложенное: все это
философское отграничение метафоры уже приводит себя к тому,
чтобы быть сконструированным и обработанным “метафорами”.
Как может элемент знания или языка быть полностью ясным или
темным? Далее, все термины, которые составляют определение
метафоры уже имеют в качестве своего источника и действенности
то, что само по себе “метафорическое”»1. В связи с этим «вопрос
о метафоре является для метафизики не более маргинальным, чем
проблемы метафорического стиля и фигуративного словоупотре­
бления являются аксессуарными украшениями или второстепен­
ным вспомогательным средством для философского дискурса»2.
Исследуя попытки Локка, Кондильяка и Канта определить и
контролировать фигуры (Кант замечает, что Grund, основание, аЪhângen, «зависеть» иfliessen, «следовать из» - метафоры), Поль де
Ман показывает, что эти попытки контролировать метафору не мо­
гут избавить себя от метафоры и что в каждом случае нарушается
решающее разделение между точным и метафорическим: «Резуль­
тирующая неразрешимость характерна для асимметрии бинарной
модели», которая противопоставляет фигуративное точному или
литературное философскому3.
Проблема метафоричности языка заложила основание нового
вида критики, в которой философские и литературоведческие про­
блемы рассматриваются как неразрывно спаянные, скрепленные
друг с другом метафорической природой языка. Роль Деррида в
этом была особенно значительной, поскольку его методика анали­
за философского текста (а также и художественного, чему можно
найти немало примеров в его работах), оказалась вполне примени­
1 Derrida J. Margins of philosophy. Chicago : The University of Chicago Press,
1982. P.-252.
2 Ibid. P. 183-184.
3 Man P. de. The Epistemology of Metaphor // Critical Inquiry. 1978. Autumn.
P. 28.
158
Глава 2. По ту сторону метафизики
мой и для анализа чисто литературного текста; эта методика, близ­
кая «тщательному», «пристальному прочтению» американской
«новой критики», обеспечила широкое распространение метода
деконструкции в американском литературоведении.
«Значит, - пишет Деррида, - задача предопределена: исследо­
вать философский текст в его формальной структуре, его ритори­
ческой организации, в специфике и разнообразии его текстуальных
типов, в его моделях выражения и произведения - по ту сторону
того, что некогда называлось жанрами, - и также в пространстве
его мизансцен, в синтаксисе, который не просто представляет со­
бой артикуляцию его означаемых, его отношение к бытию или ис­
тине, но также диспозицию его практик и всего с ними связанного.
Словом, задача состоит в том, чтобы рассматривать философию
как “особый литературный жанр”, который черпает свои резервы
в лингвистической системе, организуя, напрягая или изменяя ряд
тропологических ресурсов, более древних, чем философия»1. На
первом месте, заявляет Деррида в основных положениях своей
докторской диссертации2, для него стоит «не философское содер­
жание тех или иных тезисов, не философемы, поэмы, теологемы
или идеологемы, а прежде всего неотделимые от них сигнифи­
кативные рамки, институциональные структуры, педагогические
или риторические нормы, возможность права, авторитета, оценки,
репрезентация их на фактическом рынке - стало быть, вообще ус­
ловия философского мышления»3.
Прочитывая философию как литературный жанр, Деррида
приучает читателя рассматривать философские тексты как с когни­
тивным, так и с перформативным измерениями, как гетерогенные
конструкции, организующие и организованные набором дискур­
сивных сил, тексты, которые никогда не представляют только сами
себя, но отсылают к множественности существующих текстов.
1 Derrida J. Margins of philosophy. P. 293.
2 Защитил в 1980 г. в Сорбонне (сначала появилась на английском и испан­
ском, а затем и на французском языке под заголовком: Ponctuations: le temps de la
thèse // Du droit à la philosophie. P. : Galilée, 1990. P. 439-459).
3 Цит. по: Штегмайер В. Жак Деррида: деконструкция европейского мыш­
ления. Баланс // Герменевтика и деконструкция. СПб.: Б.С.К., 1999. С. 68-91.
159
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
Читать текст как философский - значит игнорировать некоторые
из его аспектов в пользу частных видов аргументации; читать его
как литературный - значит оставаться внимательным даже к его
случайным отдельным чертам. Деконструкция не ставит перед со­
бой задачу установить превосходство литературы над философи­
ей. Если теория превосходства философии над литературой стро­
ится на претензии философии на точное знание, ускользающего
от вымысла, риторики, тропов, то деконструкция демонстрирует
риторическую природу философского текста, показывает, что не­
возможно определить и разделить точное и фигуративное, вымыш­
ленное и невымышленное, прямое и косвенное.
Также нельзя сказать, что пересмотр иерархического отно­
шения между литературой и философией приводит к монизму,
стирающему все различия. Вместо оппозиции между серьезным
философским дискурсом и маргинальным литературным, у нас
есть практическое разделение внутри общего текстуального поля.
У философии есть свои отличительные риторические стратегии:
«Например, философский текст, который фактически всегда су­
ществует в письменном виде, содержит - именно как нечто спец­
ифически философское - установку на самостирание перед тем
обозначаемым содержанием, которое этот текст несет в себе и пре­
подает нам»1.
Дж. Каллер пишет, что это направление не является литера­
турной критикой в классическом понимании, так как много самых
интересных работ этого направления посвящены не литературе. С
другой стороны, его нельзя назвать и философией в традиционном
смысле. Он предлагает называть деконструкцию ««текстуальной
теорией», если текст понимается как “что-либо, артикулирован­
ное языком”»2.
Таким образом, в проекте деконструкции обосновывается не­
обходимость взаимопроникновения философских и литературно­
критических герменевтических стратегий. Именно это и позволяет
заявить йельскому деконструктивисту, что «поэтическое письмо 1 Деррида Ж. О грамматологии. М. : Ad Marginem, 2000. С. 315.
2 Culler J. On deconstruction : Theory and Criticism after Structuralism.
Ithaca ; N. Y. : Cornell University Press, 1982. P. 8.
160
Глава 2. По ту сторону метафизики
это и есть самый утонченный и передовой модус деконструкции;
он может отличаться от критического или дискурсивного письма
экономией артикуляции, но не видом»1.
Обратимся далее к рассмотрению философии теоретиков
Йельской школы, так как именно в ней был предложен наиболее
популярный среди критиков вариант трактовки деконструкции и
разработан тот понятийный аппарат, который лег в основу практи­
чески всех остальных версий литературоведческого деконструкти­
визма.
2.3.3. Риторическая герменевтика П. де Мана
Определяя значение творчества Поля де Мана для развития
теории деконструкции в США, Деррида в своей работе, посвящен­
ной памяти Поля де Мана, сказал: «Чем бы она была без него? Ничем или чем-то совсем иным»2. Деррида отмечает, что де Ман
трансформировал поле литературной теории, разработал новый
стиль интерпретации, чтения, обучения, принес терпение в дис­
куссии и необходимость полилога3.
Деконструкция де Мана, так же как и деконструкция Жака
Деррида, находится в рамках проекта постструктурализма с его
опорой на текст, а не на личность, будь то личность автора или чи­
тателя. В своей программной работе «Семиология и риторика» де
Ман пишет: «Прочтение “нам” не принадлежит, поскольку мы ис­
пользуем в нем только лингвистические элементы, предоставлен­
ные нам самим текстом; различение автора и читателя - это одно
из тех различений, ложность которых становится вполне очевид­
ной по ходу чтения. Деконструкция - это не наша добавка к тексту,
но как раз то, что в первую очередь и конституирует текст»4.
Закономерным в связи с этим оказывается обращение де
Мана к вопросу о тексте, о языке текста, в частности, о структу­
1 Ман П. де. Аллегории чтения : Фигуральный язык Руссо, Ницше, Рильке
и Пруста. Екатеринбург : Изд-во Урал, ун-та, 1999. С. 27.
2 Derrida J. Mémoires. P. 20.
3 См.: Derrida J. Mémoires : For Paul de Man. II ed. P. XVIII.
4 Ман П. де. Аллегории чтения. С. 27.
161
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
ре текста. Де Ман продолжает лингвистический поворот фило­
софии XX в. и основывает свою деконструкцию на рассмотрении
не только семантических, но и риторических фигур философ­
ского текста: «Внутри текста можно подвергнуть сомнению или
отменить утверждения при помощи элементов, содержащих­
ся в самом тексте, а они чаще всего оказываются теми самыми
структурами, что противопоставляют риторические элементы
грамматическим»1. Внимание к особенностям текста вообще
характерно для деконструкции: «Молчаливая работа кавычек
и курсивов не должна выноситься за скобки, как оно слишком
часто бывает (и вместо вникания исключительно в содержание
мыслей следовало бы тоже анализировать способ, каким тексты
сделаны)»2.
Проект рассмотрения соотношения семиотического значения
и риторических фигур не означает, что де Ман просто рассматри­
вает соотношение «содержания» и «формы». Напротив, в рамках
деконструкции, как и в рамках всего постструктурализма в целом,
снимаются бинарные оппозиции, такие как содержание / форма,
внутреннее / внешнее, означающее / означаемое, знак / референт.
Мы уже рассматривали проблематику «плавающего означающего»
у Лакана и Деррида, возникающую при снятии этих оппозиций.
Де Ман опирается на их концепции и теорию знака Ч. Пирса, и
именно в связи с невозможностью какой-либо репрезентации зна­
ком объекта, а значит, и с невозможностью декодирования знака,
выступает на первый план проблема риторики и риторических фи­
гур: «Грамматическая модель вопроса становится риторической
не тогда, когда у нас есть, с одной стороны, буквальное значение,
а с другой - фигуральное, но когда невозможно решить грамма­
тическими или иными лингвистическими средствами, которое из
двух значений (а они могут быть вообще несовместимыми) важнее
другого. Риторика радикально приостанавливает действие логики
и открывает головокружительные возможности референциального
заблуждения»3.
1
2
3
Цит. по: Moynihan R. Interview with Paul de Man. P. 599.
Деррида Ж. Позиции. С. 58-59.
Ман П. де. Аллегории чтения. С. 18.
162
Глава 2. По ту сторону метафизики
Чтобы пояснить важность риторических тропов для смысла
текста, де Ман приводит пример вопроса «What’s the difference?» «Какая разница?» - которым Арчи Банкер, герой сериала, отвечает
жене на ее вопрос, сверху или снизу зашнуровывать ему туфли.
Жена следует буквальному значению - воспринимает это как во­
прос, и начинает на него отвечать. Но муж задавал риторический
вопрос, поэтому объяснение жены разницы в шнуровке снизу и
сверху вызывает у него только гнев. Ведь «Какая разница?» было
не вопросом о том, в чем различие, но, напротив, утверждением
«Мне наплевать на это различие». Таким образом, один и тот же
грамматический образец содержит два взаимоисключающих зна­
чения: буквальное значение - это вопрос о понятии (различия), су­
ществование которого отрицается фигуральным значением.
Но де Ман усложняет ситуацию: если представить, что речь
идет не о Банкере, а о cfe-bunker’e (раз-облачителе) Ницше или
Деррида, задающем вопрос «Что такое Различие?» («What’s the
Difference?»), тогда, исходя из грамматического строения фразы,
мы даже не сможем сказать, в самом ли деле он хочет узнать, что
такое различие, или просто советует нам не пытаться его искать.
Именно поэтому смысловой анализ текста, по де Ману, дол­
жен дополняться его риторическим анализом, исследующим фигу­
ры и тропы текста, а также соотношения буквального и фигуратив­
ного значений. Поэтому при анализе текстов де Мана интересуют
не только сами «тезисы», но не в последнюю очередь «способ по­
строения доказательства»1.
Де Ман обращает особое внимание на риторические фигуры
еще и потому, что они, по его мнению, не являются чем-то внеш­
ним языку, так сказать, формой высказывания. Напротив, они на­
столько слиты с языком, что от них невозможно избавиться. В ка­
честве фигуры фигур де Ман опирается на понятие аллегории, т. е.
фигуры, в которой подразумевается не совсем то, что говорится. Как
отмечает Деррида, Поль де Ман «...считает, что аллегория - это не
просто одна из форм фигуративного языка среди других; она пред­
ставляет собой одну из сущностных возможностей языка: возмож­
1
Ман П. де. Аллегории чтения. С. 130.
163
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
ность, разрешающая языку говорить иное и говорить о себе, говоря
о чем-нибудь еще; возможность всегда говорить что-то иное, чем то,
что дано для прочтения, включая саму сцену чтения»1.
Дж. Эткинс отмечает, что для Деррида также любое «письмо»
(т. е. любой культурный текст) никогда не является простым сред­
ством выражения истины. Это означает, помимо всего, что даже
тексты теоретического характера (литературоведческие и фило­
софские) должны прочитываться критически, иными словами, под­
вергаться точно такой же интерпретации, как и художественные
произведения. С этой точки зрения язык никогда не может быть
«нейтральным вместилищем смысла» и требует к себе обостренного
внимания2. Деррида и его последователи, замечает Эткинс, не толь­
ко отстаивают этот тезис теоретически, но и часто демонстрируют
его формой изложения своих мыслей; недаром постструкгуралисты
и деконструктивисты постоянно обвиняются своими оппонентами в
преднамеренной затемненности смысла своих работ.
В ходе анализа деконструкции принципа причинно-следствен­
ной связи у Ницше де Ман выявляет, что язык - это посредник,
который позволяет менять местами полюса бинарных полярно­
стей, ставить «прежде» вместо «после», «вовне» вместо «внутри»,
«причину» вместо «действия». В риторике, как известно, такой об­
мен или подстановка причины на место действия называется ме­
тонимией, т. е. одной из риторических фигур. Следствие, которое
де Ман делает из этого - это то, что язык - нечто неустранимо
риторическое, поле игры означающих, где возможны бесконечные
перестановки; более того, если в результате одной из таких пере­
становок была допущена ошибка, то любое последующее прочте­
ние или понимание будет неустранимо неправильным, поскольку
будет само базироваться на этой ошибке. Даже выявление этой
ошибки не сможет избавить от нее, так как само выявление будет
опираться на ложный базис изначальной ошибки.
Это и является причиной невозможности избавления от ри­
торики: ведь само избавление тоже может быть подвержено все
1 Derrida J. Mémoires. P. 11.
2 См.: Atkins G. D. The sign as a structure of difference : Derridean deconstruc­
tion and some of its implication // Semiotic themes / ed. by P. DeGeogre. Lawrence, KS :
Univ. of Kansas Publ., 1981. P. 140.
164
Глава 2. По ту сторону метафизики
той же риторике, деконструирующей ее действие (как де Ман по­
казывает на примере деконструкции деконструирующих текстов
Ф. Ницше). Вера в существование буквального значения, свобод­
ного от риторической иллюзорности, - это иллюзия, которая не
перестает быть иллюзией, но забывает про свою иллюзорность.
Поэтому «наивно верить в собственный смысл метафоры, не ведая
о проблематичной природе ее фактического, референциального
основания»1. Вообще, как отмечает Деррида, «удивляться “смеш­
ной вере” - это сущностный жест деконструкции, это, быть может,
ее основной жест»2. Философия становится метафизикой не тогда,
когда она опирается на метафоры, а когда она забывает про свою
метафорическую основу.
В каждом своем анализе де Ман прослеживает несколько
уровней буквального и фигурального значений. Поскольку де Ман
занимался деконструкцией любых моделей или структур текста
или смысла, он предпочитал не делать теоретических обобщений,
а выстраивал каждый раз весь свой анализ «с нуля». Но все же
можно условно сформулировать повторяющиеся моменты его ана­
лиза, которые можно было бы назвать его «теорией чтения»:
1) всякое чтение подразумевает выбор между буквальным
прочтением и фигуральным. Всегда предполагается наличие ре­
ференциального значения, являющегося своеобразным telos’ом
языка;
2) язык по своей природе неустранимо риторичен (фигура­
лен), поэтому нет возможности однозначно определить, какие из
прочтений будут референциальными, а какие фигуральными;
3) из этого вытекает определение референциального языка
как ошибочного тропа, который скрывает радикальную фигураль­
ность языка при помощи иллюзии собственного значения языка;
4) в результате конститутивное для языка допущение возмож­
ности прочесть (т. е. выявить референциальное значение текста) не
только не может более восприниматься как само собой разумею­
щееся, но и оказывается ошибочным.
1
2
Ман П. де. Аллегории чтения. С. 135.
Derrida J. Mémoires. P. 116.
165
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
Итак, де Ман разделяет «тематическое» и «риторическое»
прочтения. Первое - это традиционное чтение, обращающее вни­
мание только на смысловые линии текста. Риторическое прочте­
ние - это прочтение, когда текст читается с учетом риторических
фигур, применяемых в тексте. При этом риторическое прочтение,
аллегоричное в самой своей основе, по определению подразумева­
ет нечто совсем иное, даже противоположное. В исследованиях
де Мана выясняется, что фигуративное прочтение, принимающее
во внимание риторические фигуры, может деконструировать или
разрушать первоначальное прочтение, и не важно при этом, какое
из этих прочтений было буквальным, а какое фигуративным: «Два
прочтения должны сойтись друг с другом в открытом противо­
стоянии, ибо одно прочтение - это как раз и есть разоблаченная
другим прочтением ошибка, которую нужно исправить»1. Эти два
прочтения совершенно равнозначны и, как было показано выше,
нет никакой возможности предпочесть одно другому.
Такое принятие во внимание всех прочтений, даже если одно
противостоит другому, продолжает деконструктивистскую герменев­
тическую стратегию, не сводящую смысл текста к одному значению,
а показывающую максимальное количество расходящихся смыслов.
По сути, все эти разработки являются развитием интенции Деррида,
высказанной в «Ousia и Gramme»: «Два текста, две руки, два взгляда,
два способа вслушивания. Одновременно вместе и раздельно»2.
В итоге риторика де Мана приходит к выводу о невозможно­
сти «правильного понимания», поскольку неустранимая риторич­
ность языка делает невозможным выбор единственного правиль­
ного «буквального» значения.
2.3.4. Понятие «ошибочного чтения» в философии П. де Мана
Одной из отличительных черт деконструкции, особенно вы­
раженной в деконструкции де Мана, является видимое недости­
жение ею позитивных результатов. Констатация того или иного
1
2
Ман П. де. Аллегории чтения. С. 21.
Derrida J. Margins of philosophy. P. 65.
166
Глава 2. По ту сторону метафизики
вывода перечеркнула бы всю работу по деконструкции, сведя ее
к одному смыслу, в то время как она стремится показать «разбегание» смыслов по противоположным траекториям. Поэтому де
Ман, как и Деррида, не стремится формализовать свой метод, вы­
страивая его в каждом анализе заново. Ведь и сам метод можно
рассмотреть как текст (метод должен быть для начала описан), ко­
торый, в свою очередь, не может обладать единственным направ­
лением смысла: «Литературный текст одновременно утверждает
и отрицает авторитет своего собственного риторического модуса,
и, читая текст так, как мы его читаем, мы всего лишь пытаемся
приобрести статус столь же строгого читателя, сколь строгим дол­
жен быть автор для того, в первую очередь, чтобы высказаться»1.
Поэтому де Ман обращает свой метод риторической герменевтики
на самого себя: «Всякий вопрос о риторическом модусе литера­
турного текста - всегда риторический вопрос, не ведающий даже
о том, спрашивает ли он о чем-либо на самом деле»2. И это не при­
знак бессилия деконструкции. Нельзя сказать, что деконструкция
де Мана ни к чему не приходит. Скорее, она приходит к слишком
многому, где сам процесс также играет важную роль.
Вообще, истина в текстах де Мана, по мнению Деррида, пред­
ставлена как траур, т. е. состоит как раз в том, чтобы «принять
непонимание, оставить для него место и холодно, почти как сама
смерть, перечислить те модусы языка, которые, коротко говоря, от­
рицают риторичность истины»3. Такая истина траура, по Деррида,
означает «не оставить шанса наивному стремлению к истине»4.
Итак, деконструкция исходит из принципиальной невозмож­
ности выбрать одно «истинное» смысла текста из набора выявлен­
ных противоречащих друг другу значений. Как считает сам Жак
Деррида, это одна из базисных особенностей деконструкции: «Та­
кая неразрешимость является условием любой деконструкции: в
смысле условия возможности, конечно, действенности, и в то же
время в смысле ситуации или судьбы. Деконструкция есть благо­
1
2
3
4
Ман П. де. Аллегории чтения. С. 27.
Там же. С. 29.
Derrida J. Mémoires. P. 31.
Ibid.
167
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
даря этому условию и проявляется в этом условии... Сама нераз­
решимость колеблется туда и сюда и ткет текст; она прокладывает,
если это возможно, путь письма через апорию. Это невозможно,
но никто никогда и не говорил, что деконструкция как техника или
метод возможна; она мыслит только на уровне невозможного и
того, что еще вызывается в качестве немыслимого»1.
Однако, как справедливо отмечает американский исследова­
тель деконструктивизма в литературной критике М. X. Абрамс,
«если все интерпретации являются ошибочными и если любой
критикой (как любой историей) текстов можно заниматься толь­
ко вместе с неверным истолкованием собственной критики, зачем
утруждать себя деятельностью по интерпретации и критике?»2
Каллер, автор своего рода учебника по деконструкции, по этому
поводу замечает очень важный момент: если бы интерпретация
была бы целью деконструкции, тогда действительно деконструк­
ция как стратегия интерпретации представляла бы собой самораз­
рушение3. Но деконструктивистское прочтение может быть рас­
смотрено в интертекстуальном пространстве, и Каллер считает,
что именно в нем становится ясно, что целью деконструкции явля­
ется не раскрытие смысла отдельной работы, но исследование сил
и структур, повторяющихся в чтении и письме4.
В деконструктивистском исследовании взаимодействия сил и
структур в тексте главная проблема заключается в том, что мно­
жество значений, которые можно, по де Ману, грубо разделить на
буквальные и фигуральные (хотя, как было показано выше, такое
разделение проблематично, что, собственно, и порождает нераз­
решимость ситуации) никогда не могут быть сведены к единому
смыслу. Это противоречие текстуальных смыслов неразрешимо,
поскольку это не противоречие на уровне формальной логики и
не диалектическое противоречие, которое можно снять синтезом.
Это противоречие не может быть разрешено традиционными фи­
лософскими методами, поскольку противоречащие текстуальные
1
2
3
4
Derrida J. Mémoires. P. 135.
Abrams Μ. H. The Deconstructive Angel // Critical Inquiiy. 1977. Vol. 3. P. 434.
Cm.: Culler J. On deconstruction. P. 222.
Ibid. P. 260.
168
Глава 2. По ту сторону метафизики
значения находятся на разных уровнях дискурса: когда мы рассма­
триваем буквальное значение, мы не видим фигурального значе­
ния, и наоборот.
Поэтому получается, что любой, кто рискнет высказать чтолибо однозначно-утвердительное относительно того или иного
текста, изначально впадает в ошибочное прочтение, которое де
Ман называет «слепотой критика». Полемизируя со структурали­
стом Ц. Тодоровым, считающим, что критик говорит то, что не ска­
зано в произведении, де Ман указывает, что критик говорит еще и
то, что он не намеревался сказать1. «Не удивительно, - развивает
эту проблему де Ман, - что литературная теория обладает плохой
репутацией, еще более потому, что проявление мысли или теории
не является тем, чему наша мысль... может надеяться воспрепят­
ствовать или контролировать»2.
И поскольку каждый критик будет утверждать, что он выяв­
ляет смысл произведения, можно сказать, что все эти ошибочные
прочтения уже заложены в самом тексте и что «повествование
бесконечно рассказывает историю своей ошибки наименования
и может только повторять эту ошибку на разных уровнях рито­
рической сложности. Тексты порождают тексты вследствие сво­
ей неизбежно ошибочной семантической структуры»3. При этом
ошибочность этих прочтений не зависит от желания критика, а
заложена уже в самой интенции выявить окончательный смысл
произведения: «Мы здесь не имеем дела, как это может показать­
ся, с напряженным сосуществованием частичных истин, но с ком­
бинацией ошибки и необходимости, которую трудно описать»4.
Простое выявление ошибочности критики в утверждении нового
прочтения здесь также не будет являться выходом из ситуации:
«Различие заключается только в степени, и аллегория не стира­
ет фигуру. Аллегории - всегда аллегории метафоры, и как тако­
1 См.: Ман П. де. Слепота и прозрение. СПб. : ИЦ «Гуманитарная Акаде­
мия», 2002. С. 147.
2 Man P. de. Sign and Symbol in Hegel’s Aesthetics II Critical Inquiry. 1982.
Summer.8(4). P. 775.
3 Ман П. де. Аллегории чтения. С. 191.
4 Culler J. On deconstruction P. 272.
169
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
вые они всегда представляют собой аллегории невозможности
прочтения»1.
Но, по де Ману, такая слепота критика оказывается залогом
прозрения читателя, который при внимательном прочтении крити­
ческой работы и видении слепоты критика уже не впадает в одно­
бокое прочтение, а видит противоречивость прочтений произведе­
ния и таким образом наиболее полно постигает его: «Прозрение
существует только для читателя, занимающего особую позицию
наблюдения слепоты как полноправного феномена... и только
так способного отличать высказывание от смысла. Он должен
отказаться от явных результатов того видения, которое способно
пробиться к свету лишь потому, что, будучи уже слепо, может не
бояться силы этого света. Но такое видение не способно внятно со­
общить об увиденном»2. Необходима не просто критика критики, а
особая работа по деконструкции, учитывающая именно противо­
борство смыслов в самом тексте.
На практике интенция деконструкции не высказывать излишне
определенных позиций зачастую выражается в ироничном моду­
се философского повествования деконструктивистского анализа.
Этот момент отмечали многие исследователи. Например, Б. Г. Со­
колов пишет, что «при всей видимости сходства, само содержа­
ние подобных приемов у Хайдеггера и Деррида различны. Можно
сказать, что Деррида более “легковесен”, а Хайдеггер - более “ос­
нователен”. В текстах Деррида подчас “спрятана хитрая улыбка”,
тогда как подобная метафора вряд ли подходит к “судьбоносным
размышлениям” Хайдеггера»3. Однако им не были выявлены при­
чины деконструктивистской иронии и поэтому он оценил ее не­
гативно. Однако в текстах деконструкции, как и вообще во всех
текстах с точки зрения деконструкции, вообще нет ничего случай­
ного. Как показывает де Ман, ирония - сущностная черта декон­
струкции как метода философского анализа: «Ирония появляется
именно тогда, когда самосознание теряет над собой контроль...
ирония - не фигура самосознания. Она - слом, вторжение, разрыв.
1
2
3
Ман П. де. Аллегории чтения. С. 243.
Ман П. де. Слепота и прозрение. С. 143.
Соколов Б. Г. Маргинальный дискурс Деррида. СПб. : СПГУ, 1996. С. 32.
170
Глава 2. По ту сторону метафизики
Это тот миг, когда теряет контроль не только автор, но вместе с ним
и читатель»1. Таким образом, ирония - это риторическая фигура,
демонстрирующая диссеминацию смысла.
Деконструктивистское прочтение разрушает некоторые обоб­
щающие понятия, такие как, в частности, понятие генетической
модели истории (литературы или философии). Поль де Ман по­
стоянно возобновляет критику любого историцизма, любой пери­
одизации, любой истории происхождения. Он всегда рассматри­
вает их как риторические фигуры, как басни или вымыслы. Но
важно отметить, что деконструкция не делает это в плане полного
отрицания этих моделей: ведь это отрицание было бы очередной
моделью, такой же ошибочной, как и критикуемые схемы. Прин­
ципиальным для деконструкции при этом оказывается разрушить
как «утвердительные», так и «отрицательные» схемы, «демисти­
фицирующие» первые. Действительно, эти «отрицающие» модели
претендуют на лучшее проникновение в суть литературного про­
цесса, в результате чего снова выстраивается линия от заблужде­
ния к пониманию, представляющая собой модель прогрессивно­
го развития. Таким образом, простое отрицание, простая критика
бессильна перед любыми обобщающими схемами, поскольку она
в своей критике уже опирается на них.
Де Ман пишет, что то, что критик неизбежно ошибается в сво­
ей интерпретации, вовсе не говорит о том, что его интерпретация
не имеет внутренней связи с произведением, что его интерпрета­
ция - произвольное прибавление или вычитание или что разрыв
между высказыванием и тем, что он хотел в него вложить, можно
отбросить просто как недоработку или ошибку: ведь «можно сно­
ва обратиться к произведению и показать, где и как критик откло­
нился от него, но по мере такой демонстрации изменится и наше
понимание произведения, а продемонстрированная ошибочность
видения обнаружит свою эффективность»2.
Итак, деконструкция, по де Ману, нацелена прежде всего не
на очередное «новое» прочтение текста, а на выявление работы
1
2
Moynihan R. Interview with Paul de Man. P. 580.
Ман П. де. Слепота и прозрение. С. 147.
171
С М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
противоборствующих сил и структур внутри текста: «Деконструк­
ция всегда нацелена на обнаружение существования скрытых со­
единений и разъединений внутри предположительно целостных
монад»1. Поэтому, как отмечает Деррида, для де Мана «критика
или деконструкция - это всегда также анализ “сопротивления” и
симптомов, которые они продуцируют (например, “сопротивление
теории” в литературоведении)»2.
Рассматривая этот метод в архитектурных метафорах, Дерри­
да говорит, что действие деконструкции основано на выявлении в
философском построении определенных мест: «Сначала опреде­
ляются в архитектонике, в технике системы “пропущенные места”
и “дефектный краеугольный камень”, которые с самого начала
угрожают согласованности и внутреннему порядку конструкции.
Но это краеугольный камень! Он необходим для архитектуры,
которую он, тем не менее, в добавок, деконструирует изнутри»3.
Таким образом, деконструкция как в трактовке Деррида, так и в
трактовке де Мана не добавляет ничего к системе, она рассматри­
вает основание системы (которое, правда, не всегда бывает замет­
но с первого взгляда) и показывает, как это основание расшатывает
целостность всей системы.
В частности, анализируя «Эстетику» Гегеля, де Ман пишет,
что его прочтение предполагает, что трудности и непоследова­
тельности остаются даже в таком мастерском и аккуратном тек­
сте, как «Эстетика». Эти трудности оставили свой след или даже
придали форму истории понимания Гегеля вплоть до настоящего
времени. И они не могут быть разрешены канонической системой,
в явной форме основанной самим Гегелем, т. е. диалектикой. Вот
почему эти трудности могут быть использованы как точка вхожде­
ния в критическое исследование диалектики как таковой. «Чтобы
принять их во внимание, - пишет де Ман, - необходимо, чтобы
кто-либо не только слушал то, что утверждается Гегелем открыто,
официально, буквально и канонически, но также то, что говорится
косвенно, фигурально и имплицитно (хотя не менее непреодоли­
1
2
3
Ман Я. де. Аллегории чтения. С. 296.
Derrida J. Mémoires. P. 31.
Ibid. P. 72.
172
Глава 2. По ту сторону метафизики
мо) в наименее заметных местах сочинения. Такой способ чтения
ни в коем случае не является своевольным; у него есть свои при­
нудительные стороны, быть может более требовательные, чем у
канонического способа чтения»1.
Конечно, поскольку деконструкция не является жестко опре­
деленным методом и вообще нет одной «деконструкции», то и не
все деконструктивистские жесты Поля де Мана подчиняются этой
логике и этой «архитектурной» риторике. Но, тем не менее, основ­
ной идеей деконструкции, в том числе и деконструкции Поля де
Мана, остается критическая проверка системных конструкций на
предмет их системности и целостности.
Как видим, таким образом, деконструкция никогда не добав­
ляет к тексту новой интерпретации, а выявляет только противо­
борство смыслов внутри философских конструкций. Деконструк­
ция находится всегда уже в тексте и зависит только от текста, а
не от произвола читателя. Поэтому постулирование изначальной
множественности интерпретаций в деконструктивизме вовсе не
говорит о существовании свободы интерпретаций, как это полага­
ют некоторые исследователи2. «Близость» деконструктивистского
прочтения основывается не на пословесном или построчном ком­
ментарии, но на внимании к тому, что сопротивляется другим спо­
собам понимания3. Именно поэтому деконструктивистская герме­
невтика полагает, что деконструкция текста заложена в нем самом.
Вообще, де Ман считает, что «поскольку интерпретация есть не
что иное, как возможность ошибки, то, утверждая, что определен­
ная степень слепоты есть неотъемлемая черта всей литературы»,
он тем самым вновь подтверждает «абсолютную зависимость ин­
терпретации от текста и текста от интерпретации»4.
Необходимо также отметить общую стратегическую направ­
ленность деконструкций де Мана и Деррида: проблема ошибочно­
1 Man P. de. Reply to Raymond Geuss // Critical Inquiry. 1983. December.
10(2). P. 389-390.
2 См.: Ильин И. П. Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодер­
низм. М. : Интрада, 1996. С. 46-47, 186.
3 См.: Culler J. On deconstruction. Р 256.
4 Ман П. де. Слепота и прозрение. С. 189.
173
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
го чтения у де Мана пересекается с проблемой письма у Деррида.
И это не случайно. Деррида замечает, что хотя де Ман занимался
в основном проблемой чтения, а не письма, в данном случае это
не принципиально. Ведь если применить риторическую герменев­
тику к работам самого де Мана, в частности занимающее значи­
тельное место в его анализе понятие аллегории, то получится, что
«аллегория чтения» - это прежде всего письмо. Но, естественно,
это только внешний повод для сравнения.
Философы пишут, но они не считают, что философия долж­
на быть письмом. Философия, которую они пишут, обращается с
письмом как со средством выражения, в лучшем случае иррелевантным мысли, которую они выражают, а в худшем случае явля­
ющимся препятствием для мысли. Наилучшим выражением такой
противоречивой позиции являются тексты Платона, которые, явля­
ясь письмом, дискредитируют понятие письма и тем самым с точ­
ки зрения деконструкции подрывают свое собственное основание.
Таким образом, философский дискурс определяет себя в оппози­
ции к письму и, следовательно, к самому себе, но эта оппозиция,
заявляет Деррида, не является ошибкой или случайностью, кото­
рая иногда случается в философских текстах. Это структурный
компонент самого дискурса.
Для философов, пишет в своей статье о философии Ж. Дерри­
да Р. Рорти, «письмо - это злосчастная необходимость; что действи­
тельно желаемо - это показать, продемонстрировать, указать, выста­
вить на показ, заставить своего собеседника пристально смотреть
на мир... В развитой науке слова, в которых исследователь “опи­
сывает” свои результаты, должны быть настолько немногочисленны
и прозрачны, насколько это возможно... Философское письмо для
Хайдеггера, как для кантианцев, на самом деле нацелено на то, что­
бы положить конец письму. Для Деррида письмо всегда приводит к
тому, что письма становится все больше, и больше, и еще больше»1.
Таким образом, если все философы до Деррида рассматрива­
ли письмо как прозрачную среду мысли (Кант и в определенном
1
Rorty R. Philosophy as a kind of writing: An essay on Derrida // New lit.
history. Charlottesville, 1978. Vol. 10, № 1. P. 145.
174
Глава 2. По ту сторону метафизики
отношении Хайдеггер) или стремились сделать его таким (анали­
тические философы и логические позитивисты), то Деррида не
закрывает глаза на данную проблему, а признает, что письмо не­
устранимо, оно не только искажает, но у нас, по сути, нет ничего,
кроме этого искажения, и с этим надо считаться.
«Трагедия» традиционной философии заключается в том, что
она базируется на обещании языка донесения, не замечая или аб­
страгируясь от второй стороны этого обещания, т. е. от невозмож­
ности его выполнить. Она опирается на возможность смысла, не
подвергая осмыслению сам факт смысла, как он дан в языке. Ри­
торический деконструктивистский анализ языка показывает двой­
ственность этого обещания языка, и только деконструкция имеет
мужество взглянуть в глаза этому факту.
Как и Хайдеггер, де Ман исходит из того, что говорит язык, а
не субъект, и что язык - это не управляемый инструмент. Однако
кардинальное отличие подхода де Мана от хайдеггерианского со­
стоит в том, что именно проблематичность самого языка приводит
к тому, что интерес исследователя сосредоточивается на тексте, его
текстуальных фигурах, текстуальности и контекстуальности вооб­
ще, а не на происхождении языка и его значений.
2.3.5. Деконструктивистский ревизионизм X. Блума
Еще одним представителем йельского деконструктивизма яв­
ляется профессор Йельского университета, доктор философии Хэ­
рольд Блум. Автор многих работ по теории литературной критики,
в том числе таких как «Страх влияния» (1973) и «Карта перечиты­
вания» (1975), Блум по-своему переосмыслил феномен интерпре­
тации, прочтения текстов и создал на основе фрейдизма, декон­
струкции, лурианской каббалы и традиции «пристального чтения»
свою теорию деконструктивистской критики.
Блум унаследовал по линии Хайдеггер-Деррида особое вни­
мание к традиции. Его теория строится в основном на соотно­
шении влияния и страха влияния при перечитывании так назы­
ваемым «сильным читателем» текстов предшественников. Само
влияние Блум определяет следующим образом: «Это существо­
175
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
вание не текстов, но лишь отношений между текстами. Эти от­
ношения зависят от критического действия перечитывания, или
недонесения, которое один поэт осуществляет в отношении дру­
гого и которое ничем не отличается от неизбежных критических
действий, производимых каждым сильным читателем по прочте­
нии любого текста»1.
Сам процесс интерпретации, по Блуму, у «сильного» читате­
ля, по сути, ничем не отличается от творчества. Действительно,
рассматривая творчество различных поэтов в работе «Страх влия­
ния», Блум приходит к выводу, что все поэты творили под знаком
страха влияния. Стремясь не подпасть под влияние предшествен­
ников, будучи однако знакомыми с их творчеством, поэты приме­
няли шесть стратегий, которые, по их мнению, должны были из­
бавить их от заимствования.
С другой стороны, по Блуму, любое перечитывание произве­
дений предшественников «сильным» читателем уже всегда невер­
ное, ошибочное. Блум анализирует данный феномен через понятие
«ревизионизм». Ревизионизм - это «исходя из первоначального
значения слова... пере-нацеливание или пере-смотр, приводящий
к пере-счету или пере-оценке»2. И Блум предлагает следующую
формулу: «ревизионист борется за то, чтобы увидеть снова, чтобы
иначе рассчитать и оценить, так, чтобы “точно” прицелиться»3.
Таким образом, получается, что прочтение «сильным» читателем
произведения предшественника, независимо от его воли, - это
«мастерски извращенное» прочтение, страдающее неизбежным
недонесением - причем именно тогда, когда читатель стремится
наиболее точно «вычитать» смысл произведения.
Блум выделяет шесть пропорций ревизии, или соотношения
творчества поэта с творчеством его предшественников4.
1.
Клинамен. Это «исправление», появляющееся в предполо­
жении, что до определенного пункта творчество предшественника
1 Блум X. Страх влияния. Карта перечитывания. Екатеринбург : Изд-во
Урал, ун-та, 1998. С. 137.
2 Там же. С. 138.
3 Там же.
4 Там же. С. 18-19.
176
Глава 2. По ту сторону метафизики
шло верным путем, но затем ему следовало бы отклониться в ином
направлении.
2. Тессера, дополнение и антитезис. Таким прочтением ро­
дительского стихотворения поэт антитетически дополняет своего
предшественника, стремясь сохранить его термины, но переос­
мыслить их, как если бы его предшественнику не удалось пойти
достаточно далеко.
3. Кеносис строится на самоумалении поэта, вместе с чем
происходит и умаление творчества предшественника, в результа­
те чего умаление собственного творчества поэта превращается в
противоположность.
4. Даймонизация. Позднейший поэт открывается тому, что он
считает силой родительского стихотворения, принадлежащей не
самому родителю, но сфере бытия, стоящей за этим предшествен­
ником. Он устанавливает такое отношение своего стихотворения
к родительскому, что уникальность раннего стихотворения стано­
вится сомнительной.
5. Аскесис. Позднейший поэт отказывается от части своего
человеческого дара воображения, с тем чтобы удалиться от дру­
гих, и от предшественника в том числе, и устанавливает такое со­
отношение между своим стихотворением и родительским, которое
вынуждает это последнее также подвергаться аскесису\ дарование
предшественника также подвергается усекновению.
6. Апофрадес, или возвращение мертвых. Эффект состоит в
том, что новое стихотворение кажется нам не таким, как если бы его
написал предшественник, но таким, как если бы позднейший поэт
сам написал характернейшее произведение предшественника.
Таким образом, получается, что попытки адекватного прочте­
ния и попытки абсолютного отказа от предшественников равным
образом оказываются неудачными. Следовательно, «каждое сти­
хотворение, - пишет Блум, - это неправильная интерпретация ро­
дительского стихотворения. Стихотворение - это не преодоление
беспокойства, оно само является этим беспокойством. Неправиль­
ные интерпретации поэтов или стихотворений более радикальны,
чем неправильные интерпретации критиков или критических ра­
бот, здесь различие только в степени, а не в сути. Вообще не бы­
177
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
вает правильных интерпретаций, а только неправильные, поэтому
любая критика является прозо-поэзией»1.
То есть оказывается, что любое прочтение - это «досочинение»,
а любое сочинение основано на прочтении. Поэтому Блум пишет:
«Отношение - влияние управляет процессом чтения так же, как оно
управляет процессом писания, и поэтому чтение - это переписыва­
ние, а писание - перечитывание. С течением времени вся поэзия не­
избежно становится поэзо-критикой, а критика - прозо-поэзией»2.
Если перенести его выводы из сферы литературной крити­
ки в сферу собственно философии, то Блум говорит о том, что в
современной ситуации больше не возможна чистая философия,
которая бы писалась с нуля: она представляет собой всегда пере­
читывание и истолкование предшественников (особенно это раз­
вито в постхайдеггерианской линии философствования). С дру­
гой стороны, любая историко-философская работа, выполненная
«сильным» философом, является новой философией (например,
тексты М. К. Мамардашвили или тех же Ж. Деррида, П. де Мана).
Таким образом, мы приходим к выводу, что тема, поднятая еще
Хайдеггером в виде необходимости историко-философского изы­
скания для постановки вопроса о бытии, трансформируется в
осознание, что все философии не только должны быть историей
философии, но по сути и являются ею. Каждый философ, кото­
рый пишет какую-либо работу, сознательно или бессознательно
стремится выйти из-под влияния своих предшественников, что
приводит только к тому, что в его творчестве творчество предше­
ственников выражается с той или иной степенью преобразования
(согласно шести пропорциям ревизии), но никогда не может быть
преодолено полностью. Можно даже сказать, что в ситуации со­
временности и неизбежной интертекстуальности философия мо­
жет быть только той или иной формой истории философии, где
каждая последующая философия является либо намеренным не­
правильным прочтением предыдущей, либо творческим (а потому
видоизменяющим) стремлением прочесть правильно.
1 Bloom Н. The Anxiety of Influence : A Theory of Poetry. Oxford : Oxford
University Press, 1973. P. 94-95.
2 Блум X. Страх влияния. Карта перечитывания. С. 137.
178
Глава 2. По ту сторону метафизики
Еще одним герменевтическим аспектом данной теории являет­
ся рассмотрение понятия истины в контексте процесса перечиты­
вания. Подход к понятию истины у Блума отличается от подходов
Деррида или де Мана. Так же, как и последние, Блум не придержи­
вается представления о единой абсолютной истине, но, в отличие
от них, он указывает на индивидуальность, субъективность, а по­
тому ограниченность истины. Его понятие истины основано пре­
жде всего на личности «сильного читателя», поэтому нет никакого
метода отыскать абсолютную истину, считает Блум, «есть вы сами,
и вы очень отличаетесь от всех»1.
Деконструктивистская практика чтения Блума основана на
превращении традиции в сообщение между собой различных сте­
пеней истин, начиная от слабых (практически не существующих)
и кончая сильными (существующими). Структура истины зависит
от характерных черт интерпретатора, его «силы». Блум выделяет
два типа читателей-поэтов: сильный и слабый. Сильные читатели
стремятся скорее к тому, чтобы оказывать влияние, а не подпадать
под него. Но даже в сильнейших, отмечает Блум, «остается страх
того, что они сформированы влиянием»2.
По Блуму, смысл текста - это интерпретация, которая присут­
ствует или отсутствует всегда в опосредованной форме, которой
является субъект с диалектической конфигурацией «всегда одно­
временно внутренней и внешней по отношению к другим конфи­
гурациям прошлых и будущих текстов»3. Таким образом, понятие
истины у Блума носит прежде всего интертекстуальный характер
как отношение между текстами предшественников и перечитыва­
ющих их последователей.
В заключение, однако, отметим, что X. Блум, в отличие от де
Мана, все-таки отчасти отходит от принципов деконструкции. Как
отмечает Дж. Каллер, Блум отмечен Миллером и другими как член
«Йельской школы», а также он был вдохновителем их сборника
работ «Деконструкция и критика», хотя его работа явно пытается
решить эту самую недеконструктивную из задач - развитие психо­
1 Цит. по: Salusinszky I. Criticism in Society. N.Y. ; L. : Methuen, 1987. P. 67.
2 Bloom H. A Map of Misreading. N.Y. : Oxford University Press, 1975. P. 12.
3 Siegumfeldt I. B. Orbis Litterarum. Munksgaard, 1994. № 49. P. 309.
179
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
логической модели для описания генезиса поэзии, и он явно спо­
рит с деконструкцией, настаивая на примате воли: воля сильных
поэтов заключена в битве со своими титаническими предшествен­
никами. И «хотя умелый интерпретатор должен обнаружить важ­
ные сходства между Блумом и Деррида или де Маном, Блум при­
лагает большие усилия, чтобы настроить свою работу против них,
настаивая, что скорее человеческий субъект является основой или
источником, чем текстуальный эффект: “человек пишет, человек
думает и всегда следует за и борется против другого человека”»1.
2.3.6. Пути, проложенные деконструкцией
Итак, можно сказать, что литературно-критические модифи­
кации деконструкции Поля де Мана и Харольда Блума в целом
находятся в рамках проекта деконструкции с ее опорой на текст.
Не представляя собой таких же масштабных и фундаментальных
проектов, как философия Жака Деррида, данные философии в
определенных моментах представляются даже более радикальны­
ми вариантами деконструкции. В частности, в философии Поля де
Мана в более последовательном и артикулированном виде, чем у
основоположника деконструкции, подвергается критике идея при­
сутствия смысла текста в нем самом. Если у Деррида эта позиция
фигурировала, скорее, как одна из исходных теоретических пози­
ций, то Поль де Ман делает эту позицию не начальным, а конеч­
ным пунктом своего исследования, в каждом конкретном приме­
ре показывая противоборство различных значений в текстах и их
несводимость к единому смыслу. Кроме того, именно в теории де
Мана в наиболее артикулированном виде просматривается поло­
жение, что деконструкция не нацелена на новую интерпретацию
того или иного текста, а стремится выявить в тексте противоречи­
вую работу смыслообразующих сил.
С другой стороны, все рассматривавшиеся в данном парагра­
фе проекты деконструкции обладают своими характерными осо­
бенностями, что особенно ярко выражено в теории Харольда Блу­
1
Culler J. On deconstruction. P. 29.
180
Глава 2. По ту сторону метафизики
ма. Последний на базе сплава деконструкции, лурианской каббалы
и фрейдизма сформулировал теорию, которая, в конечном счете,
немного выходит за рамки деконструкции: Блум возродил в герме­
невтической теории психологизм, который был абсолютно непри­
емлем с точки зрения большинства постструктуралистов.
Поэтому можно сказать, что все эти герменевтические стра­
тегии - различные, отчасти расходящиеся пути, по которым по­
шла деконструкция, мозаика расходящихся следов деконструкции.
Ведь если обратиться к самой деконструкции, суть понятия следа
в ней как раз и состоит в прокладывании путей, след - это не факт
присутствия, а самоотрицающий остаток противоречивого взаи­
модействия различных сил, «предлагая сразу и монумент и мираж
следа, след, одновременно трассируемый и стираемый, одновре­
менно живой и мертвый, как всегда живет - в своей сохраняемой
записи - также и симуляцией жизни»1.
Поэтому и саму ситуацию расходящихся в различных направ­
лениях герменевтических стратегий можно рассматривать с де­
конструктивистской точки зрения, когда вместо непоколебимых
положений читатель имеет дело с непрекращающей активностью
интерпретации, которая на место раскрытия истины как презен­
тации самой вещи в ее присутствии ставит непрекращающуюся
расшифровку.
1
Деррида Ж. Голос и феномен. СПб. : Алетейя, 1999. С. 200.
181
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
Автономова, Н. С. Концепция сознания в структурализме / Н. С. Авто­
номова // Проблема сознания в современной западной философии. М. : Наука,
1989. С. 213-226.
Автономова, Н. С. Философские проблемы структурного анализа в гу­
манитарных науках / Н. С. Автономова. М. : Наука, 1977. 271 с.
Автономова, Н. С. Язык и эпистемология в концепции Деррида /
Н. С. Автономова // Критический анализ методов исследований в современ­
ной западной философии. М. : ИФАН, 1986. С. 63-82.
Барт, P. S/Z. / Р. Барт. М. : РИК «Культура», «Ad Marginem», 1994. 303 с.
Барт, Р. Введение в структурный анализ повествовательных текстов.
Критика и истина : статьи / Р. Барт // Зарубежная эстетика и теория литературы
XIX-XX вв. Трактаты, статьи, эссе. М. : Изд-во Моск. ун-та, 1987. С. 387-422.
Барт, Р. Избранные работы : Семиотика. Поэтика / Р. Барт. М.: Про­
гресс; Универс. 1994. 616 с.
Барт, Р. Нулевая степень письма / Р. Барт. // Семиотика. М. : Академ,
проект; Екатеринбург : Деловая книга, 2001. С. 327-370.
Барт, Р. Текстовый анализ / Р. Барт // Новое в зарубежной лингвистике.
Вып. IX. Лингвостилистика. М. : Прогресс, 1980. С. 307-312.
Беньямин, В. Задача переводчика / В. Беньямин // Деррида Ж. Вокруг
Вавилонских башен. СПб. : Академ, проект, 2002. С. 87-111.
Бидан, К. Морис Бланшо, невидимый собеседник / К. Бидан // Логос.
2000. № 4. С. 134-159.
Бланшо, М. Внутренний опыт / М. Бланшо // Ступени. СПб., 1994.
№ 2(9). С. 141-146.
Бланшо, М. Литература и право на смерть / М. Бланшо // Новое литера­
турное обозрение. № 7. С. 71-101.
Бланшо, М. Ницше и фрагментарное письмо / М. Бланшо; пер. с фр.
B. Лапицкого // Новое литературное обозрение. 2003. № 61. С. 12-29.
Бланшо, М. Ожидание забвения / М. Бланшо. СПб. : Амфора, 2000.175 с.
Бланшо, М Опыт-предел / М. Бланшо // Танатография эроса. СПб. :
Мифрил, 1994. С. 63-77.
Бланшо, М. Последнее слово / М. Бланшо // Locus Solus. СПб. : Амфора,
2000. С. 111-127.
Бланшо, М. Последний человек / М. Бланшо. М. : Азбука Терра, 1997.304 с.
Бланшо, М. При смерти / М. Бланшо // Иностр. лит. 1993. № 10. С. 169-205.
Бланшо, М. Пространство литературы / М. Бланшо. М. : Логос, 2002.288 с.
Бланшо, М. Что же такое критика? / М. Бланшо // Независимая газ. 1992.
25 нояб. С. 7.
Бланшо, М Язык будней / М. Бланшо // Искусство кино. 1995. № 10.
C. 150-157.
Блум, X. Страх влияния. Карта перечитывания / X. Блум. Екатеринбург :
Изд-во Урал, ун-та, 1998. 352 с.
182
Библиографический список
Блум, X. Шекспир как центр канона / X. Блум // Иностр. литература.
1998. № 12. С. 194-214.
Борисов, £. Феноменологический метод М. Хайдеггера / Е. Бори­
сов // Хайдеггер М. Пролегомены к истории понятия времени. Томск : Водо­
лей, 1998. С. 345-375.
Бросова, Н. 3. Судьба метафизики и судьба человека / Н. 3. Бросова
// Вопросы философии. 2005. № 11. С. 54-65.
«Бытие и время» Мартина Хайдеггера в философии XX века : матери­
алы обсуждения: выступили: А. В. Ахутин, В. И. Молчанов, Т. В. Василье­
ва // Вопросы философии. 1998. № 1. С. 110-121.
Витцлер, Р. Ответственность Европы. «Деконструктивная этика» на
примере Жака Деррида / Р. Витцлер // Герменевтика и деконструкция / под
ред. В. Штегмайера, X. Франка, Б. В. Маркова. СПб. : Изд-во Б. С. К., 1999.
С. 136-266.
Гадамер, Г.-Г. Актуальность прекрасного / Г.-Г. Гадамер. М. : Искусство,
1991.367 с.
Гадамер, Г.-Г. Истина и метод : Основы философской герменевтики /
Г.-Г. Гадамер. М. : Прогресс, 1988. 704 с.
Гадамер, Х.-Г. Деконструкция и герменевтика / Х.-Г. Гадамер // Герме­
невтика и деконструкция / под ред. В. Штегмайера, X. Франка, Б. В. Маркова.
СПб. : Изд-во Б. С. К., 1999. С. 243-254.
Гадамер, Х.-Г. Текст и интерпретация / Х.-Г. Гадамер // Герменевтика и
деконструкция / под ред. В. Штегмайера, X. Франка, Б. В. Маркова. СПб. :
Изд-во Б. С. К., 1999. С. 202-242.
Гараджа, А. В. Вавилонское столпотворение / А. В. Гараджа //A d Магginem’93. Ежегодник. М. : Ad Marginem, 1994. С. 384-393.
Гараджа, А. В. Критика метафизики в неоструктурализме (по работам
Ж. Дерриды 80-х годов) / А. В. Гараджа. М. : ИНИОН, 1989. 50 с.
Гараджа, А. В. Норрис К. Деррида / А. В. Гараджа // РЖ ИНИОН. Обще­
ственные науки за рубежом. Философия и социология. 1989. № 6. С. 9-16.
Герменевтика и деконструкция / под ред. В. Штегмайера, X. Франка,
Б. В. Маркова. СПб. : Изд-во Б. С. К., 1999. 254 с.
Гронден, Ж. Герменевтика фактичности как онтологическая деструкция
и критика идеологии. К актуальности герменевтики Хайдеггера / Ж. Гронден
// Исследования по феноменологии и философской герменевтике. Минск :
Белорус, гос. ун-та, 2001.
Грякалов, А. А. Письмо и событие. Эстетическая топография современ­
ности / А. А. Грякалов. СПб. : Наука, 2004. 485 с.
Грякалов, А. А. Структурализм в эстетике : критический анализ / А. А.
Грякалов. JI. : Изд-во Ленинград, ун-та, 1989. 176 с.
Грякалов, А. А., Дорохов Ю. Ю. От структурализма к деконструкции /
А. А. Грякалов, Ю. Ю. Дорохов // Рус. лит. 1990. № 1. С. 236-249.
183
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
Гурко, Е. Деконструкция : тексты и интерпретация / Е. Гурко. Дерри­
да Ж. Оставь это имя (Постскриптум), как избежать разговора : денегации /
Жак Деррида. Минск : Экономпресс, 2001. 320 с.
Гурко, Е. Тексты деконструкции /Е . Гурко. Томск : Водолей, 1999.158 с.
Декомб, В. Современная французская философия / В. Декомб. М. : Весь
Мир, 2000. 344 с.
Делез, Ж. Ницше и философия / Ж. Делез. М. : Ad Marginem, 2003.392 с.
Делез, Ж. Ницше / Ж. Делез. СПб. : Аксиома, Кольна, 1997. 186 с.
Делез, Ж. Тайна Ариадны / Ж. Делез ; пер. с фр. В. Н. Визгина // Вопро­
сы философии. 1993. № 4. С. 48-53.
Деррида, Ж. Che cos’è la poesia? / Ж. Деррида ; пер. с фр. М. Маяцкого // Логос. 1999. № 6. С. 140-143.
Деррида, Ж. Geschlecht II : рука Хайдеггера / Ж. Деррида ; пер. Э. Сагетдинова // Хайдеггер М. Что зовется мышлением? М. : Территория будущего,
2006. С. 263-315.
Деррида, Ж. Автопортрет и другие руины / Ж. Деррида // Худ. журн.
1995. № 8.
Деррида, Ж. Вокруг Вавилонских башен / Ж. Деррида. СПб. : Академ,
проект, 2002. 111 с.
Деррида, Ж. Глас [фрагмент] / Ж. Деррида ; пер. с фр. В. Лапицкого
//Комментарий. 1997. № 11. С. 3-9,219-223 (URL: http://www. commentmag.
ru/).
Деррида, Ж. Голос и феномен / Ж. Деррида. СПб. : Алетейа, 1999. 208 с.
Деррида, Ж. Два слова для Джойса / Ж. Деррида //Ad Marginem’93. Еже­
годник. М. : Ad Marginem, 1994. С. 354-383.
Деррида, Ж. Диссеминация / Ж. Деррида. Екатеринбург : У-Фактория,
2007. 608 с.
Деррида, Ж. Есть ли у философии свой язык? / Ж. Деррида // Коммен­
тарии. 1993. № 2.
Деррида, Ж Золы угасшей прах / Ж. Деррида // Искусство кино. 1992.
№ 8. С. 80-93.
Деррида, Ж. Маркс & Сыновья / Ж. Деррида. М. : «Логос-альтера»,
«Eccehomo», 2006. 104 с.
Деррида, Ж. О грамматологии / Ж. Деррида. М. :Ad Marginem, 2000.512 с.
Деррида, Ж. О почтовой открытке от Сократа до Фрейда и не только /
Ж. Деррида. Минск : Совр. литератор, 1999. 832 с.
Деррида, Ж. Отобиографии / Ж. Деррида //Ad Marginem’93. Ежегодник.
М. : Ad Marginem, 1994. С. 174-183.
Деррида, Ж. Письмо и различие / Ж. Деррида. М. : Академ, проект, 2000.
495 с.
Деррида, Ж. Письмо японскому другу / Ж. Деррида // Вопросы фило­
софии. 1992. № 4. С. 53-37.
Деррида, Ж ’ Подпись - событие - контекст / Ж. Деррида ; пер. В. Ма184
Библиографический список
роши // Дискурс. 1996. № 1 (URL: http://www. nsu. ru/education/virtual/discoursel_7. htm).
Деррида, Ж. Позиции / Ж. Деррида. М. : Академ, проект, 2007. 160 с.
Деррида, Ж. Правда в живописи : Паспарту / Ж. Деррида ; пер. с фр.
Н. Б. Маньковской // Филос. науки. 1998. № 2. С. 93-102.
Деррида, Ж Призраки Маркса. Государство долга, работа скорби и но­
вый интернационал / Ж. Деррида. М. : Logos-altera; Ессе homo, 2006. 256 с.
Деррида, Ж. Шпоры : стили Ницше / Ж. Деррида // Филос. науки. 1991.
№ 2. С. 116-142; № 3. С. 114-129.
Деррида, Ж. Эссе об имени / Ж. Деррида. М. : Ин-т эксперимент, социо­
логии; СПб.: Алетейа, 1998. 192 с.
Деррида, Ж. Наше обновление после войны : второе рождение Европы
/ Ж. Деррида, Ю. Хабермас ; пер с нем. Б. Скуратова // Отечественные запис­
ки. 2003. № 6. С. 98-105.
Дорохов, Ю. Ю. Деконструктивизм и поэтика психоанализа / Ю. Ю. До­
рохов //Ступени. 1991. № 1.
Дугин, А. Г. Постфилософия. Три парадигмы в истории мысли / А. Г. Ду­
гин. М. : Евразийское движение, 2009. 744 с.
Дьяков, А. В. Мишель Фуко: о «смерти человека», о свободе и о «конце
философии» / А. В. Дьяков // Вестн. истории и философии Курск, гос. ун-та.
Сер. Философия. 2008. № 2. С. 45-53.
Дьяков, А. В. Философия постструктурализма во Франции / А. В. Дья­
ков. М. ; Н.-Й. ; СПб. : Northern Cross, 2008. 363 с.
Дьяков, А. В. Точка зрения / А. В. Дьяков, Б. Г. Соколов. СПб. : С. Петер­
бург. филос. об-во, Курс : Курск, гос. ун-т, 2009. 226 с.
Дьяков, А. В. Проблема субъекта в постструктуралистской перспективе /
А. В. Дьяков. М. : Изд-во МГСУ «Союз», 2005. 600 с.
Жак Деррида в Москве: деконструкция одного путешествия / Ж. Дерри­
да. М. : РИК «Культура», 1993. 208 с.
Ильин, И. П. Английский постструктурализм и традиция социального
историзма / И. П. Ильин // Диапазон. 1992. № 2. С. 32-38.
Ильин, И П. Восточный интуитивизм и западный иррационализм: «По­
этическое мышление» как доминантная модель «постмодернистского созна­
ния» / И. П. Ильин // Восток-Запад : Литературные взаимосвязи в зарубеж­
ных исследованиях. М. : Наука, 1989. С. 170-190.
Ильин, И. П. Постмодернизм от истоков до конца столетия : эволюция
научного мифа / И. П. Ильин. М. : Интрада, 1998. 256 с.
Ильин, И П. Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм /
И. П. Ильин. М. : Интрада, 1996. 256 с.
Ильин, И П. Теория знака Ж. Дерриды и ее воздействие на современную
критику США и Западной Европы / И. П. Ильин // Семиотика. Коммуника­
ция. Стиль. М. : ИНИОН, 1983. С. 108-125.
185
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
Интенциональность и интертекстуальность. Философская мысль Фран­
ции XX века. Томск : Водолей, 1998. 320 с.
Калиниченко, В. В. Трансцендентализм и герменевтика / В. В. Калини­
ченко // Проблема языка в современной западной философии. М. : ИФАН,
1984.
Камминг, Р. Д. Феноменология и деконструкция / Р. Д. Камминг // Кон­
тексты современности : хрестоматия : в 2 ч. Ч. 2. Казань, 1998. С. 139-143.
Качалов, П. В. Лакан : заблуждение тех, кто не считает себя обманутыми
/ П. В. Качалов // Логос. Философско-литературный журнал. М., 1992. № 3.
С. 177-183.
Конев, В. А. Знак : игра и сущность : Самарские семинары / В. А. Конев,
В. Л. Лехциер. Самара : Изд-во «Самарский университет», 2002. 184 с.
Косиков, Г К От произведения к тексту: постструктуралистская стра­
тегия Ролана Барта / Г. К. Косиков // Наука о литературе и XX век. История,
методология, литературный процесс. М. : Интрада, 2001.
Косиков, Г К От структурализма к постструктурализму (Проблемы ме­
тодологии) / Г. К. Косиков. М. : Рудомино, 1998. 188 с.
Косиков, Г. К Структурализм versus постструктурализм / Г. К. Коси­
ков // На границах. Зарубежная литература от Средневековья до современ­
ности. М. : ЭКОН, 2000. С. 207-240.
Косиков, Г К «Структура» и/или «текст» (стратегии современной се­
миотики) / Г. К. Косиков // Французская семиотика : От структурализма к
постструктурализму. М. : Прогресс, 2000. С. 3-48.
Косыхин, В. Г. Время философии. В поисках онтологии Мориса Бланшо
/ В. Г. Косыхин // Пространственность развития и метафизика Саратова. Са­
ратов : Поволж. академия гос. службы, 2001. С. 17-21.
Косыхин, В. Г. Онтологическая проблематика в свете деконструкции
/ В. Г. Косыхин. Саратов : Изд-во ГосУНЦ «Колледж», 1999. 20 с.
Косыхин, В. Г. Перспективы онтологии постмодерна. / В. Г. Косы­
хин // Философия. Наука. Культура. Творчество. Саратов : Изд-во Поволж.
межрегион. учеб. центра, 1999. С. 26-30.
Косыхин, В. Г. Философско-поэтические пересечения: Хайдеггер, Дер­
рида, Понж о бытии вещи / В. Г. Косыхин // Акме. Альманах. Вып. 1. Психо­
логия творчества. Саратов : СГТУ, 2000. С. 38-40.
Круглый стол. Философия М. Хайдеггера. Участники : В. Бибихин,
В. Подорога, В. Молчанов, В. Малахов и др. // Логос. Филос.-лит. журн.
М., 1991. № 2. С. 69-108.
Кулэ, М. X. Феноменология и герменевтика: сходство и различие мето­
дов / М. X. Кулэ // Критика феноменологического направления современной
буржуазной философии. Рига : Зинатне, 1981. С. 74-98.
Лайтман, М. Каббала / М. Лайтман. Новосибирск : Интербук, 1993.442 с.
Лайтман, М. Наука Каббала / М. Лайтман. М. : НПФ «Древо жизни»,
2002. 600 с.
186
Библиографический список
Лакан, Ж. Семинары / Ж. Лакан : в 2 кн. Кн. 1. Работы Фрейда по техни­
ке бессознательного. М. : Гнозис; Логос, 1998. 425 с.
Лакан, Ж. Семинары / Ж. Лакан : в 2 кн. Кн. 2. «Я» в теории Фрейда и в
технике психоанализа (1954/55). М. : Гнозис; Логос, 1999. 516 с.
Лакан, Ж. «Стадия зеркала» и другие тексты / Ж. Лакан. Париж : Изд-во
EOLIA, 1992. 61 с.
Лакан, Ж. Инстанция буквы в бессознательном, или судьба разума после
Фрейда / Ж. Лакан. М. : Рус. фенолог, о-во; Логос, 1997. 184 с.
Лакан, Ж. Семинары. Кн. 5. Образование бессознательного (1957/58) /
Ж. Лакан. М. : Гнозис; Логос, 2002. 600 с.
Лакан, Ж . Телевидение / Ж. Лакан. М. : Гнозис; Логос, 2000. 160 с.
Лакан, Ж. Функция и поле речи и языка в психоанализе / Ж. Лакан. М. :
Гнозис, 1995. 192 с.
Лапицкий, В. Последний писатель / В. Лапицкий // Бланшо М. Послед­
ний человек. СПб. : Азбука, Терра, 1997. С. 287-302.
Лейбин, В. Постклассический психоанализ : энциклопедия : в 2 т. / В. Лейбин. М. : Территория будущего, 2006. T. 1. 472 с.; Т. 2. 568 с.
Лейбин, В. М. Фрейд, психоанализ и современная западная философия /
В. М. Лейбин. М. : Политиздат, 1990. 397 с.
Лиотар, Ж.-Ф. Заметка о смыслах «пост» / Ж.-Ф. Лиотар // Иностран­
ная литература. 1994. № 1. С. 53-60.
Лиотар, Ж.-Ф. Состояние постмодерна / Ж.-Ф. Лиотар. СПб. : Ин-т экс­
перимент. социологии; М. : Алетейя, 1998. 160 с.
Мамардашвили, М. К. Как я понимаю философию / М. К. Мамардашвили. М. : Прогресс, 1990. 368 с.
Мамардашвили, М. К. О философии / М. К. Мамардашвили // Вопросы
философии. 1991. № 5. С. 3-10.
Мамардашвили, М. К. Современная европейская философия (XX век) /
М. К. Мамардашвили // Логос. Филос.-лит. журн. М., 1991. № 2. С. 109-130.
Ман, П. де. Аллегории чтения : Фигуральный язык Руссо, Ницше, Риль­
ке и Пруста / П. де Ман. Екатеринбург : Изд-во Урал, ун-та, 1999. 368 с.
Ман, П. де. Вместо заключения : о «Задаче переводчика» Вальтера Беньямина / П. де Ман ; пер. Д. А. Иванова // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9. Фило­
логия. 2000. № 5. С. 158-184.
Ман, П. де. Слепота и прозрение / П. де Ман. СПб. : Гуманитарная Ака­
демия, 2002. 256 с.
Марков, Б. В. Герменевтика Dasein и деструкция онтологии у Мартина Хай­
деггера / Б. В. Марков, П. де Ман // Герменевтика и деконструкция / под ред.
В. Штегмайера, X. Франка, Б. В. Маркова. СПб. : Изд-во Б. С. К., 1999. С. 10-33.
Мартин Хайдеггер / Карл Ясперс. Переписка (1920-1963). М. : Ad Магginem, 2001. 416 с.
Мейзерский, В. М. Философия и неориторика / В. М. Мейзерский. Киев :
Лыбидь, 1991. 192 с.
187
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
Мерло-Понти, М. Пространство / М. Мерло-Понти // Интенциональность и текстуальность. Философская мысль Франции XX века. Томск : Во­
долей, 1998. С. 27-95.
Михайлов, А. А. Современная философская герменевтика / А.А. Михай­
лов, Минск : Университетское, 1984. 191 с.
Михайлов, И. Был ли Хайдеггер «феноменологом»? / И. Михайлов // Ло­
гос. М., 1994. № 6. С. 283-302.
Мокин, Б. И. По философским терниям Мартина Хайдеггера / Б. И. Мокин, Саратов : Изд-во Сарат. ун-та, 2003. 164 с.
Найман, Е. А. «Сцена письма» и «метаморфоза истины» : Ж. Деррида Ж. Делез / Е. А. Найман // Интенциональность и текстуальность. Философ­
ская мысль Франции XX века. Томск : Водолей, 1998. С. 205-217.
Найман, Е. А. От осмысления к чтению и письму / Е. А. Найман,
В. А. Суровцев // Интенциональность и текстуальность. Философская мысль
Франции XX века. Томск : Водолей, 1998. С. 6-12.
Нанси, Ж.-Л. Corpus / Ж.-Л. Нанси. М. : Ad Marginem, 1999. 256 с.
Нанси, Ж.-Л. О событии / Ж.-Л. Нанси // Философия Мартина Хайдегге­
ра и современность. М. : Наука, 1991. С. 91-102.
Нанси, Ж -Л. Рождение в присутствие / Ж.-Л. Нанси // Комментарии.
1996. № 9. С. 206-210.
Нанси, Ж.-Л. Сегодня / Ж.-Л. Нанси //A d Marginem’93. Ежегодник. М. :
Ad Marginem, 1994. С. 148-164.
Некрасов, С. Я. Принцип деконструкции и эволюция постструктурализ­
ма / С. Н. Некрасов // Философские науки. 1989. № 2. С. 55-63.
Ницше, Ф. Воля к власти : опыт переоценки всех ценностей / Ф. Ниц­
ше. М. : Культурная революция, 2005. 880 с.
Ницше, Ф. Сочинения : в 2 т. / Ф. Ницше. М. : Мысль, 1990. Т. 1. 829 с. ;
Т. 2. 829 с.
Перспективы метафизики : Классическая и неклассическая метафизика
на рубеже веков : материалы междунар. конф. СПб. : С.-Петерб. отд-ние Инта человека РАН, 1997. 181 с.
Перспективы метафизики : Классическая и неклассическая метафизика
на рубеже веков / под ред. Г. Л. Тульчинского и М. С. Уварова. СПб. : Алетейя,
2000. 415 с.
Подорога, В. А. Метафизика ландшафта : Коммуникативные стратегии в
философской культуре XIX-XX века / В. А. Подорога. М. : Наука, 1993.317 с.
Попова, И. Г. Французский постфрейдизм / И. Г. Попова. М. : Высш.
шк., 1986.
Рана истины или единоборство языков: интервью с Жаком Дерри­
да / пер. с фр. И. Стаф // Отечественные записки. 2004. № 5. С. 322-335.
Рикер, П. Герменевтика и психоанализ. Религия и вера / П. Рикер. М. :
Искусство, 1996. 270 с.
188
Библиографический список
Рикер, П. Кант и Гуссерль / П. Рикер // Интенциональность и текстуаль­
ность. Философская мысль Франции XX века. Томск : Водолей, 1998. С. 162-193.
Рокмор, Т. Математика, фундаментализм и герменевтика / Т. Рокмор
// Вопросы философии. 1997. № 2. С. 82-92.
Россман, 5. Деконструкция деконструкции: метафизика присутствия в
лучах звезды Давида / В. Россман // Вопросы философии. 2001. № 3. С. 57-72.
Рыклин, М. Деконструкция и деструкция. Беседы с философами / М. Рыклин. М. : Логос, 2002. 270 с.
Рэнсом, Д. К. «Новая критика» / Д. К. Рэнсом // Зарубежная эстетика и
теория литературы XIX-XX вв. М. : Изд-во Моск. ун-та, 1987. С. 177-193.
Серлъ, Дж. Перевернутое слово / Дж. Серль // Вопросы философии.
1992. № 4. С. 58-69.
Силичев, Д. А. Ж. Деррида: деконструкция или философия в стиле постмо­
дерн / Д. А. Силичев, Ж. Деррида//Философские науки. 1992.№З.С. 103-117.
Слотердайк, П. Мыслитель на сцене. Материализм Ницше / П. Слотер­
дайк // Ницше Ф. Рождение трагедии. М. : Ad Marginem, 2001. С. 545-713.
Соколов, Б. Г. Герменевтика метафизики / Б. Г. Соколов. СПб. : Изд-во
СПбГУ, 1998. 218 с.
Соколов, Б. Г. Диалог, монолог, полилог и Деррида / Б. Г. Соколов // Диа­
лог в философии : традиции и современность. СПб. : Изд-во С. Петерб. ун-та,
1995. С. 114-120.
Соколов, Б. Г. Маргинальный дискурс Деррида / Б. Г. Соколов. СПб. : Б. и.
СПбГУ, 1996. 121 с.
Соссюр, Ф. де. Труды по языкознанию / Ф. Соссюр. М. : Прогресс, 1977.
695 с.
Ставцев, С. Н. Онтологизация субъективности и философская герме­
невтика : М. Хайдеггер и Г.-Г. Гадамер / С. Н. Ставцев // Рабочие тетради
по компаративистике. Гуманитарные науки, философия и компаративистика.
СПб. : Сайт Web-кафедра философской антропологии, 2003. С. 60-63. URL:
anthropology.ru/ru/texts/slavtsev/kompar 14.html
Субботин, М. М. Теория и практика нелинейного письма (взгляд сквозь
призму «грамматологии» Ж. Деррида / М. М. Субботин // Вопросы филосо­
фии. 1993. № 3. С. 36-45.
Техника и природа (интервью с Жан-Люком Нанси) // Логос. М., 1997.
№ 9. С. 130-145.
Тодоров, Ц. Как читать? / Ц. Тодоров // Вестн. МГУ. Сер. 9. Филология.
1998. № 6. С. 114-128.
Тодоров, Ц. Понятие литературы / Ц. Тодоров // Семиотика. М.: Академ,
проект; Екатеринбург : Деловая книга, 2001. С. 376-391.
Тодоров, Ц. Поэтика / Ц. Тодоров // Структурализм : «за» и «против» : сб.
статей. М. : Прогресс, 1975. С. 37-113.
Тодоров, Ц. Семиотика литературы / Ц. Тодоров // Семиотика. М. : Ака­
дем. проект; Екатеринбург : Деловая книга, 2001. С. 371-375.
189
С. М Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
Филиппов, Л. И. Грамматология Ж. Деррида / Л. И. Филиппов // Вопросы
философии. 1978. № 1. С. 157-164.
Филиппов, Л. И. Структурализм и фрейдизм / Л. И. Филиппов // Вопро­
сы философии. 1976. № 3. С. 155-163.
Философия Мартина Хайдеггера и современность. М. : Наука, 1991.253 с.
Фихте, И. Г. Сочинения : в 2 т. / И. Г. Фихте. СПб. : Мифрил, 1993. Т. 1.
687 с. ; Т. 2. 798 с.
Фокин, С. Л. Батай и Бланшо : собеседники Бытия / С. Л. Фокин // Сту­
пени. СПб., 1994. № 2(9). С. 146-152.
Франк, X. Лозунг : «конец метафизики», или Открытие логического про­
странства / X. Франк // Стратегии ориентации в постсовременности. СПб. :
БорейПринт, 1996. С. 123-133.
Французская семиотика : От структурализма к постструктурализму. М. :
Прогресс, 2000. 536 с.
Фрейберга, Э. Г. «Письмо» и онтология в воззрениях Ж. Деррида
/ Э. Г. Фрейберга // Проблемы онтологии в современной буржуазной фило­
софии. Рига : Зинанте, 1988. С. 268-281.
Фрейд, 3. Введение в психоанализ : Лекции / 3. Фрейд. М. : Наука, 1989.
456 с.
Фрейд, 3. Избранное / 3. Фрейд. Ростов н/Д : Феникс, 1998. 352 с.
Фрейд, 3. Толкование сновидений / 3. Фрейд. СПб. : Алетейя СПб., 1997.
672 с.
Фуко, М. Ницше, Фрейд, Маркс / М. Фуко // Кентавр. 1994. № 2. С. 48-56.
Фуко, М. Порядок дискурса / М. Фуко // Воля к истине : по ту сторо­
ну знания, власти и сексуальности. Работы разных лет. М. : Касталь, 1996.
С. 47-96.
Фуко, М. Что такое автор? / М. Фуко // Воля к истине : по ту сторону зна­
ния, власти и сексуальности. Работы разных лет. М. : Касталь, 1996. С. 7-46.
Фуре, В. Генезис постметафизической установки / В. Фуре // Фактич­
ность и событие мысли : сб. науч. тр. / ред. Т. Щитцова, В. Фуре. Вильнюс :
ЕГУ, 2009. С. 217-229.
Хайдеггер, М. Бытие и время / М. Хайдеггер. М. : Ad Marginem, 1997.452 с.
Хайдеггер, М. Время и бытие : статьи и выступления / М. Хайдеггер. М. :
Республика, 1993. 447 с.
Хайдеггер, М. К вопросу о назначении дела мышления / М. Хайдеггер
// Личность. Культура. Общество. 2007. Т. 9, вып. 4 (39). С. 61-71.
Хайдеггер, М. Мой путь в феноменологию / М. Хайдеггер // Логос.
М., 1994. № 6. С. 311-314.
Хайдеггер, М. Основные проблемы феноменологии / М. Хайдеггер.
СПб. : Высш. религиоз.-филос. школа, 2001. 448 с.
Хайдеггер, М. Очерки философии. О событии / М. Хайдеггер // Вопросы
философии. 2006. № И. С. 164-166.
190
Библиографический список
Хайдеггер, М. Положение об основании / М. Хайдеггер. СПб. : Алетейя,
2000. 289 с.
Хайдеггер, М Пролегомены к истории понятия времени / М. Хайдеггер.
Томск : Водолей, 1998. 384 с.
Хайдеггер, М. Работы и размышления разных лет / М. Хайдеггер. М. :
Гнозис, 1993.464 с.
Хайдеггер, М. Разговор на проселочной дороге. Избранные статьи позд­
него период творчества / М. Хайдеггер. М. : Высш. шк., 1991. 192 с.
Хайдеггер, М Разъяснения к поэзии Гельдерлина / М. Хайдеггер. СПб. :
Академ, проект, 2003. 320 с.
Хайдеггер, М. Слова Ницше «Бог мертв» / М. Хайдеггер // Вопросы фи­
лософии. 1990. № 7. С. 143-176.
Хайдеггер, М. Цолликонеровские семинары [О Daseinanalytik’e] /
М. Хайдеггер // Логос. Филос.-лит. журн. М., 1992. № 3. С. 82-97.
Хайдеггер, М. Что зовется мышлением? / М. Хайдеггер. М. : Изд. дом
«Территория будущего», 2006. 320 с.
Хайдеггер, М. Что это такое - философия? / М. Хайдеггер. // Вопросы
философии. 1993. № 8. С. 113-123.
Хайдеггер, М. Из бесед / М. Хайдеггер, М. Босс // Логос. М., 1994. № 5.
С. 108-113.
Хартман, Дж. Деконструкция : трилог в Иерусалиме / Дж. Хартман, Ж.
Деррида, В. Изер // Зеркало. Тель-Авив, 1996. № 3-4. URL: http://members.
tripod, com/barashw/zerkalo/derrida. htm (дата обращения: 15.04.2011).
Херманн, Ф.-В. Понятие феноменологии у Хайдеггера и Гуссерля /
Ф.-В. Херманн. Томск : Водолей, 1997. 96 с.
Штегмайер, В. Деконструкция и герменевтика. К дискуссии о разграни­
чении / В. Штегмайер // Герменевтика и деконструкция. СПб. : Изд-во Б. С. К.,
1999. С. 4-9.
Штегмайер, В. Жак Деррида: деконструкция европейского мышления.
Баланс / В. Штегмайер // Герменевтика и деконструкция / под ред. В. Штегмайера, X. Франка, Б. В. Маркова. СПб. : Изд-во Б. С. К., 1999. С. 68-91.
Эдмунд Гуссерль. Начало геометрии. Введение Жака Деррида / Э. Гус­
серль, Ж. Дерида. М. : Ad Marginem, 1996. 272 с.
Эко, У. Заметки на полях «Имени розы» / У. Эко // Иностр. лит. 1988.
№ 10. С. 193-230.
Ямпольский, М. Литературный канон и теория «сильного» авто­
ра / М. Ямпольский // Иностр. лит. 1998. № 12. С. 214-221.
Ясперс, К Ницше. Введение в понимание его философствования. /
К. Ясперс. СПб. : Владимир Даль, 2004. 628 с.
(Dis) continuities: Essays on Paul de Man. / ed. Luc Herman. Amsterdam :
Rodopi, 1989.
191
С. М. Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
Abraham, N. Cryptonymie: Le verbier de l’Homme aux loups. / N. Abraham,
M. Torok. P. : Flammarion, 1976. P. 70-71.
Abrams, M. H. The Deconstructive Angel / M. H. Abrams // Critical Inquiry.
1977. Vol. 3. P. 425-438.
After Philosophy: End or Transformation? Cambridge; L. : MIT Press, 1987.
488 p.
Ansell-Pearson, K. Nietzsche’s Overcoming o f Kant and Metaphysics: From
Tragedy to Nihilism / K. Ansell-Pearson // Nietzsche-Studien. Bd. 16. Berlin : de
Gruyter, 1987. P. 310-339.
Atkins, G. D. The sign as a Structure of Difference: Derridean Deconstruction
and some of its implications / G. D. Atkins // Semiotic themes / ed. P. DeGeogre.
Lawrence, KS : Univ. o f Kansas Publ., 1981. P. 133-147.
Butler, Chr. Interpretation, deconstruction and ideology / Chr. Butler. Oxford,
1986. X. 159 p.
Campbell, D. The deterritorialization of Responsibility: Levinas, Derrida,
and ethics after the end of philosophy / D. Campbell //Alternatives. Delhi ; N. Y.,
1994. Vol. 19, № 4. P. 455-484.
Caputo, J. P. Radical hermeneutics: Repetition, deconstruction and the her­
meneutical project. / J. P. Caputo. Bloomington, 1987. IX. 319 p.
Crowell, S. G. Husserl, Derrida, and the phenomenology of expression
/ S. G. Crowell // Philosophy today. Celina, 1996. Vol. 40, № 1. P. 61-70.
Culler, J. On deconstruction: Theory and Criticism after Structuralism /
J. Culler, Ithaca; N.Y.: Cornell University Press, 1982. 307 p.
Cutrofello, A. A critique o f Derrida’s Hegel deconstruction: speech, phonetic
writing, and hieroglyphic script in logic, law and art / A. Cutrofello // Clio. Fort
Wayne, 1991. Vol. 20, № 2. P. 123-137.
Debating the State of Philosophy: Habermas, Rorty, and Kolakowsky / eds.
J. Niznik, J. T. Sanders. Westport; Connecticut; L. : Praeger Publishers, 1996. X. 160 p.
Deconstruction and criticism / H. Bloom et al. N. Y., 1979. IX, 256 p.
Deconstruction in context: Lit. a. philosophy / ed. М. C. Taylor Chicago ; L.,
1986. 446 p.
Derrida and deconstruction. N. Y., L. : Routledge, 1989. VII, 158 p.
Derrida, J. Archive fever: a Freudian impression / J. Derrida // Diacritics.
1995. Summer. P. 9-63.
Derrida, J. D ’un ton apocalyptic adopte naguere en philosophie. / J. Derrida.
P. : Galilée, 1983. 98 p.
Derrida, J. Donner les temps. I. La Fausse monnaie / J. Derrida. P. : Galilée,
1991.
Derrida, J. La Dissémination. Collection Tel Quel / J. Derrida. P. : Seuil,
1972. 406 p.
Derrida, J. Le parergon / J. Derrida II Digraphe. P., 1974. № 3. P. 21-57.
Derrida, J. Limited Inc. / J. Derrida // Glyph. Baltimore, 1977. № 2-3.
P. 162-254.
192
Библиографический список
Derrida, J. Literature in Secret : An Impossible Filiation / J. Derri­
da. URL: http://itself. files, wordpress. com/2007/01/derrida-literature-in-secret.
pdf (дата обращения: 15.04.2011).
Derrida, J. Living On: Border Lines / J. Derrida // Deconstruction and Criti­
cism / ed. G. Hartman. L. : Routledge and Kegan Paul, 1979. P. 75-176.
Derrida, J. Margins of Philosophy / J. Derrida. Chicago : The Univ. of Chi­
cago Press, 1982. 330 p.
Derrida, J. Memoires: for Paul de Man. / J. Derrida. N. Y. : Columbia U. P.,
1986. 153 p.
Derrida, J. Of spirit: Heidegger and the question / J. Derrida. Chicago ; L. :
The Univ. o f Chicago Press, 1989. 139 p.
Derrida, J. On touching Jean-Luc Nancy / J. Derrida. Stanford, CA : Stanford
Univ. Press, 2005. XI. 377 p.
Derrida, J. Parages / J. Derrida. P. : Galilée, 1986. 289 p.
Derrida, J. Psyché: Inventions de l’autre / J. Derrida. P. : Galilée, 1987. 651 p.
Derrida, J. Structure, sigh and play in the discourse o f the human sciences /
J. Derrida II The structuralist controversy. Baltimore, 1972. P. 247-271.
Derrida, J\ The ends of man / J. Derrida // After philosophy: end or transfor­
mation? The MIT Press, Cambridge, Massachusetts ; L., 1996. P. 125-158.
Derrida. J. Who’s Afraid o f Philosophy? : Right to Philosophy I. Stanford /
J. Derrida. CA : Stanford Univ. Press, 2002. 240 p.
Dialogue and deconstruction: The Gadamer Derrida encounter. Albany : State
Univ. of New York Press, 1989. X, 352 p.
Doubrovsky, S. Pourquoi la nouvelle critique / S. Doubrovsky. Critique et
objektive. P. : Mercure de France, 1972. XX, 262 p.
Dowd, G. Abstract Machines Samuel Beckett and Philosophy after Deleuze
and Guatteri / G. Dowd. Amsterdam ; N. Y. : Rodopi, 2007. 319 p.
Elias, C. Truth in the Margin, or Bloom’s Idiosyncratic Reader / C. Elias //
Respiro. 2003. № 11.
French Interpretations of Heidegger: an exceptional reception / eds. D. Pet­
tigrew, F. Raffoul. Albany, N.Y. : State Univ. o f New York Press, 2008. vii, 300 p.
Freud, S. Notiz über den «Wunderblock» / S. Freud // Gesammelte Werke.
Bd. 14. S. 3-8.
Fryer, D. R. Of spirit: Heidegger and Derrida on metaphysics, ethics and na­
tional socialism / D. R. Fryer // Inquire. Oslo, 1996. Vol. 39, № 1. P. 21-44.
Future o f Critical Theory: Dreams of Difference / eds. M. Peters, M. Olssen,
C. Lankshear. Lanham, Maryland: Rowman & Littlefield Publishers, Inc., 2003.
vi, 296 p.
Habermas and the Unfinished Project of Modernity. Critical Essays on the
Philosophical Discourse o f Modernity / eds. M. Passerin d’Entrèves, S. Benhabib.
Cambridge, Mass. : MIT Press, 1997. 324 p.
Habermas, J. Modernity versus Postmodemity / J. Habermas // New German
Critique. 1981. № 22, Special Issue on Modernism (Winter). P. 3-14.
193
С. М Малкина. Деконструкция и интерпретативные стратегии
Habermas, J. Post-methaphysical thinking: Philosophical Essays / J. Haber­
mas. Cambridge, MA : MIT Press, 1992. 241 p.
Hartman, G. H Saving the text: Literature, Derrida, philosophy. / G. H. Hart­
man. Baltimore ; L. : Johns Hopkins Univ. Press, 1981. XXVII, 194 p.
Heidegger, M. The End of Philosophy / M. Heidegger. Chicago : The Univ. of
Chicago Press, 2003. 124 p.
Kates, J. Essential history : Jacques Derrida and the Development of Decon­
struction / J. Kates. Evanston, IL : Northwestern University Press, 2005. 296 p.
Kelley, D. R. History and/or Philosophy / D. R. Kelley 11Teaching New Histo­
ries of Philosophy. Princeton, NJ : University Center for Human Values, Princeton
University, 2004. P. 345-359.
King, A. Baudrillard’s Nihilism and the End of Theory / A. King 11 Telos.
1998. № 112. P. 89-106.
Kristeva, J. Probleme der Textstrukturation / J. Kristeva // Literaturwissenchaft und Linguistik. Frankfurt, 1971. Bd. II/2.
Langthaler, R. Nachmetaphysisches Denken? : kritische Anfragen an Jürgen
Habermas / R. Langthaler. Berlin : Duncker und Humblot, 1997. 426 s.
Laruelle, F. A Summary o f Non-Philosophy / F. Laruelle // Pli. 1999. № 8. P.
138-148.
Laruelle, F. En tant qu’un. La “non-philosophie” expliquée aux philosophes
/ F. Laruelle. P. : Aubier, 1991. 256 p.
Laruelle, F. Les philosophies de la différence. Introduction critique / F. Laru­
elle. P. : Presses Universitaires de France, 1986. 249 p.
Man, P. de. Sign and Symbol in Hegel’s Aesthetics / P. de Man // Critical
Inquiry. Summer 1982. P. 761-775.
Man, P. de. Reply to Raymond Geuss / P. de Man // Critical Inquiry. 1983
December. P. 383-390.
Man, P. de. The Epistemology of Metaphor / P. de Man // Critical Inquiry.
1978 Autumn. P. 13-30.
McDonald, С. V. Rereading deconstruction (today?) / С. V. McDonald 11Post­
modernism and Continental Philosophy. State Univ. of New York Press, Albany,
1988. P. 180-192.
Moynihan, R. Interview with Paul de Man / R. Moynihan // Yale Review.
1984. Vol. 73, № 4.
Norris, C. Paul de Man. Deconstruction and the Critique of Aesthetic Ideol­
ogy / C. Norris. Routledge ; N.Y. ; L., 1988.
Norris, Ch. Deconstruction: Theory and Practice. Revised edition. L. & N.Y.
/ Ch. Norris. Routledge, 1996. 160 p.
Norris, Ch. Derrida / Ch. Norris. Harvard Univ. Press. Cambridge, Massa­
chusetts, 1987.
Olkowski, D. Heidegger and the limits of representation / D. Olkowski
// Postmodernism and continental philosophy. State University of New York Press,
Albany, 1988. P. 96-107.
194
Библиографический список
On Derrida: A conversation of Sergio Benvenuto with Jean-Luc Nancy 11J. of
Europ. Psychoanalysis. 2004/2. № 19. URL: psychomedia.it/jep/numberl9/benvenuto.htm
On Jean-Luc Nancy: The Sense of Philosophy / ed. D. Sheppard, S. Sparks;
C. Thomas. L. ; N. Y. : Routledge, 1997. 232 p.
Reading de Man Reading / ed. L. Waters and W. Godzich. Minneapolis : Uni­
versity of Minnesota Press, 1989.
Rorty, R. Philosophy as a kind of writing: An essay on Derrida / R. Rorty
//N ew lit. history. Charlottesville, 1978. Vol. 10,№ 1. P. 141-160.
Rosen, S. Post-modernism and the End of Philosophy / S. Rosen II Can. J. of
Political and Social Theory. Fall, 1985. Vol. 9 № 3. P. 90-101.
Sallis, J \ Delimitation: Phenomenology and the end o f metaphysics / J. Sallis
Bloomington; Indianapolis : Indiana UP, 1986. 210 p.
Schrift, D. Genealogy and/as deconstruction : Nietzsche, Derrida and Fou­
cault on philosophy as critique / D. Schrift 11 Postmodernism and continental phi­
losophy. State University of New York Press, Albany, 1988. P. 193-213.
Sloterdijk, P. Nach der Geschichte / P. Sloterdijk 11 Wege aus der Moderne:
Schlusseltexte der Postmodeme-Diskussion / hrsg. von Wolfgang Welsch. Mit Beitr. von J. Baudrillard... - durchges. Aufl Berlin: Akad. Verl., 1994. S. 262-273.
Stellardi, G. A. The death o f philosophy and the future o f thought / G. A. Stellardi // History o f European Ideas. 1995. Vol. 20, № 1-3 January. P. 553-557.
Tabouret-Keller, A. «La conscience detrônée» de Freud à Lacan /А . Tabouret-Keller // La Pensée. 1982. № 229.
Taft, R. Devaluation and destruction: on the end of metaphysics and the re­
valuation o f all values / R. Taft // Postmodernism and continental philosophy. State
University o f New York Press, Albany, 1988. P. 121-133.
The Yale Critics: Deconstruction in America / ed. J. Arac. Minneapolis : Uni­
versity of Minnesota Press, 1983.
Thompson, I. Ontology? Understanding Heidegger’s “Destruktion” of meta­
physics / 1. Thompson // Intern. J. of philosophical studies. Abingdon, 2000. Vol. 8,
№ 3. P. 297-327.
Toscano, A. To have done with the End o f Philosophy / A. Toscano // Pli.
2000. № 9. P. 220-238.
Vattimo, G. The End of Modernity: Nihilism and Hermeneutics in Postmod­
ern Culture / G. Vattimo / trans. J. R. Snyder. Cambridge : Polity, 1988. 190 p.
Wood, D. Thinking After Heidegger / D. Wood. Cambridge : Polity Press,
2002. 224 p.
Научное издание
Малкина Светлана Михайловна
ДЕКОНСТРУКЦИЯ
И ИНТЕРПРЕТАТИВНЫЕ СТРАТЕГИИ
ПОСТМЕТАФИЗИЧЕСКОГО МЫШЛЕНИЯ
Под редакцией доктора философских наук М. О. Орлова
Редактор Е. А. Митенёва
Технический редактор Л. В. Агальцова
Корректор Е. Б. Крылова
Оригинал-макет подготовила Н. И. Степанова
Подписано в печать 15.09.2011. Формат 60x84 V16.
Уел. печ. л. 11,39 (12,25). Тираж 100 экз. Заказ 235-Т.
Издательство Саратовского университета. 410012, Саратов, Астраханская, 83.
Типография Саратовского университета. 410012, Саратов, Б. Казачья, 121 А.
Светлана Михайловна Малкина,
кандидат философских наук, до­
цент Саратовского государствен­
ного университета. Преподава­
емые курсы: онтология и теория
познания, история философии
Нового времени, введение в пси­
хоанализ, структурализм и постструктурализм. Сфера интересов:
онтологические проблемы совре­
менной философии, стратегии
постметафизического мышления.
ISBN 978-5-292-04057-6
Ψ/
785292 040576
ИЗДАТЕЛЬСТВО
САРАТОВСКОГО
УНИВЕРСИТЕТА