DONNA TARTT “THE GOLDFINCH”
We walked along in silence. My mind was whirring busily on my own troubles
(metaphor/personification) (had Tom’s parents got a call? Why hadn’t I thought to ask him?
(rhetorical questions)) as well as what I was going to order for breakfast as soon as I could get
her to the diner (Western omelet with home fries, side of bacon; she would have what she always
had, rye toast with poached eggs and a cup of black coffee – detachment, asyndeton) and I was
hardly paying attention where we were going when I realized she had just said something. She
wasn’t looking at me but out over the park; and her expression made me think of a famous
French movie I didn’t know the name of, where distracted people walked down windblown
streets and talked a lot but didn’t actually seem to be talking to each other.
“What did you say?” I asked, after a few confused beats, walking faster to catch up with
her. “Try more—?” aposiopesis
She looked startled, as if she’d forgotten I was there. The white coat—flapping in the
wind—added to her long-legged ibis quality, as if she were about to unfurl her wings and sail
away over the park.
“Try more what?”
“Oh.” Her face went blank and then she shook her head and laughed quickly in the sharp,
childlike way she had. “No. I said time warp.”
Even though it was a strange thing to say I knew what she meant, or thought I did—that
shiver of disconnection, the missing seconds on the sidewalk like a hiccup of lost time, or a few
frames snipped out of a film.
“No, no, puppy, just the neighborhood.” Tousling my hair, making me smile in a lopsided,
half-embarrassed way: puppy was my baby name, I didn’t like it any more nor the hair-tousling
either, but sheepish though I felt, I was glad to see her in a better mood. “Always happens up
here. Whenever I’m up here it’s like I’m eighteen again and right off the bus.”
“Here?” I said doubtfully, permitting her to hold my hand, not normally something I
would have done. “That’s weird.” I knew all about my mother’s early days in Manhattan, a good
long way from Fifth Avenue—on Avenue B, in a studio above a bar, where bums slept in the
doorway and bar fights spilled out on the street and a crazy old lady named Mo kept ten or
twelve illegal cats in a blocked-off stairwell on the top floor.
She shrugged. “Yeah, but up here it’s still the same as the first day I ever saw it. Time
tunnel. On the Lower East Side—well, you know what it’s like down there, always something
new, but for me it’s more this Rip van Winkle feeling, always further and further away. Some
days I’d wake up and it was like they came in and rearranged the storefronts in the night. Old
restaurants out of business, some trendy new bar where the dry cleaner’s used to be…
I maintained a respectful silence. The passage of time had been much on her mind lately,
maybe because her birthday was coming up. I’m too old for this routine, she’d said a few days
before as we’d scrambled together over the apartment, rummaging under the sofa cushions and
searching in the pockets of coats and jackets for enough change to pay the delivery boy from the
deli.
ОРИГИНАЛ
Мы шагали молча. В голове у меня вертелись собственные переживания (звонили ли
родителям Тома? И почему я его об этом не спросил?) и завтрак, который я собирался
заказать, как только удастся затащить ее в дайнер (омлет с луком, ветчиной и зеленым
перцем, а к нему картофель по-домашнему и бекон; мама будет то же, что ест всегда —
яйцо-пашот на ржаном тосте и кофе без молока и сахара), поэтому я и не смотрел, куда мы
идем, и вдруг понял, что она что-то сказала. Она смотрела не на меня, а куда-то вдаль, через
парк; выражение ее лица напомнило мне про тот известный французский фильм, названия
которого я не помнил, — там, где, задумчивые люди бродят туда-сюда по улицам в
ветреную погоду и много разговаривают, но — никогда друг с другом.
— Что ты сказала? — спросил я, замешкавшись на пару мгновений и затем ускорив
шаг, чтобы ее нагнать. — Скажи мне время?..
Она испуганно глянула на меня, как будто и позабыла вовсе, что я шел рядом.
Хлопавший на ветру белый тренч подчеркивал ее длинные, как у ибиса, ноги, казалось, она
вот-вот расправит крылья и воспарит над парком.
— Скажи мне время, да?
— Ой, — она замерла, а затем помотала головой и засмеялась — своим поспешным,
резким, детским смехом. — Нет, я сказала: искажение времени.
Странно, наверное, но я понял, что она имеет в виду, или думал, что понял: дрожь
разъединения, потерянные на тротуаре секунды — будто икота исчезнувшего времени, пара
кадров, вырезанных из фильма.
— Нет-нет, щенуля, это все потому, что мы тут, — она взъерошила мне волосы,
вызвав у меня кривую, смущенную улыбку: щенуля, свое детское прозвище я любил не
больше, чем когда мне ерошат волосы, но хоть и чувствовал себя глупо, все-таки
обрадовался, что настроение у нее улучшилось. — В этом месте со мной всегда такое
творится. Стоит здесь оказаться, и вот мне снова восемнадцать, и я только-только сошла с
автобуса.
— Здесь? — с сомнением переспросил я, разрешая ей держать меня за руку, чего
обычно я бы ни за что не позволил. — Странно.
Я знал все о том, как мать только-только перебралась на Манхэттен, тогда еще она
жила очень далеко от Пятой авеню — на авеню Би, в комнатке над баром: в подъезде
ночевали бомжи, пьяные драки из баров выплескивались на улицы, а сумасшедшая старуха
по имени Mo незаконно держала десять или двенадцать кошек на закрытом лестничном
пролете, ведущем на крышу.
Она пожала плечами:
— Ну да, но здесь все так же, как и тогда, когда я все это увидела впервые.
Временной туннель. В Нижнем Ист-Сайде — сам знаешь, как там вечно все меняется, — я
себя чувствую как Рип ван Винкль, все старше и старше. Иногда будто бы просыпаюсь —
а за ночь все витрины переделали. Старые рестораны все позакрывались, а на месте
химчистки — новый модный бар…
Я хранил вежливое молчание. Она все чаще и чаще заговаривала о течении времени,
может быть, потому что приближался ее день рождения. Старовата я для такого, сказала
она за пару дней до этого, когда мы с ней обшарили всю квартиру, перетряхнув все
диванные подушки и вывернув карманы всех пиджаков и пальто, чтобы наскрести денег
для курьера из продукто.
ПЕРЕВОДЧИК
Мы шли молча. Мои мысли были заняты собственными проблемами (звонили ли
родителям тома? Почему мне не пришло в голову спросить его об этом?), а также о том, что
я закажу на завтрак, как только смогу доставить ее в закусочную (омлет по-Западному с
домашней картошкой, бекон; она будет есть то, что всегда, ржаные тосты с яйцами-пашот
и чашку черного кофе), и я едва обратил внимание, куда мы идем, когда понял, что она
только что что-то сказала. Она смотрела не на меня, а на парк.; и выражение ее лица
напомнило мне знаменитый французский фильм, названия которого я не знал, где
рассеянные люди ходят по продуваемым ветром улицам и много разговаривают, но на
самом деле, кажется, не разговаривают друг с другом.
- Что ты сказал?” - Спросила я после нескольких сбивчивых ударов, ускоряя шаг,
чтобы догнать ее. —Попробуй еще...?”
Она выглядела испуганной, как будто забыла, что я здесь. Белый халат,
развевающийся на ветру, придавал ее длинноногим ногам сходство с ибисом, словно она
собиралась расправить крылья и уплыть над парком.
- Попробовать еще что?”
“О.” Ее лицо побледнело, а потом она покачала головой и быстро рассмеялась
резким, детским смехом. “Нет. Я сказал-искривление времени.”
Даже при том, что это было странно говорить, я знал, что она имела в виду, или
думал, что знаю—эта дрожь разъединения, недостающие секунды на тротуаре, как икота
потерянного времени, или несколько кадров, вырезанных из фильма.
- Нет-нет, щенок, просто район.” Она взъерошила мне волосы, заставив криво и
смущенно улыбнуться: щенок-это мое детское имя, мне оно больше не нравилось, как и
взъерошенные волосы, но, несмотря на робость, я был рад видеть ее в лучшем настроении.
- Здесь всегда так бывает. Всякий раз, когда я здесь, мне кажется, что мне снова
восемнадцать и я выхожу из автобуса.”
- Здесь?” - С сомнением спросила я, позволяя ей взять меня за руку, что обычно я бы
не сделала. - Это странно.” Я знал все о первых днях жизни моей матери на Манхэттене,
довольно далеко от Пятой авеню—на Авеню Б, в студии над баром, где бродяги спали в
дверях, драки в барах выливались на улицу, а сумасшедшая старуха по имени Мо держала
десять или двенадцать нелегальных кошек в заблокированном лестничном колодце на
верхнем этаже.
- Она пожала плечами. - Да, но здесь все так же, как и в первый день, когда я его
увидел. Туннель времени. В Нижнем Ист—Сайде-ну, вы знаете, как там, внизу, всегда что-
то новое, но для меня это скорее чувство Рипа ван Винкля, всегда все дальше и дальше.
Иногда я просыпался, и мне казалось, что они приходят ночью и переставляют витрины
магазинов. Старые рестораны закрылись, какой-то модный новый бар, где раньше была
химчистка.…”
Я хранил почтительное молчание. В последнее время она много думала о времени,
возможно, потому, что приближался ее день рождения. "Я слишком стара для такой
рутины", - сказала она несколько дней назад, когда мы вместе бродили по квартире, роясь
под диванными подушками и роясь в карманах пальто и курток в поисках мелочи, чтобы
заплатить разносчику из гастронома.