Чёрная луна. Глава 1. Мир припал на брюхе, как волк в кустах Мир почувствовал то, что я знаю с весны Что приблизилось время огня в небесах Что приблизился час восхождения черной луны. С. Калугин. За окном валит снег. Полка с книгами над окном. Ацтекская маска на книжной полке над диваном. Верховский лежал, укрыв пледом ноги. Седые волосы спадали на плечи. В руках у него была гитара. …Ну а он торопился Как-то раз не пригнулся И в войне взад-вперёд обернулся За два года – всего ничего1. Верховский уже почти кричал. Его хрипящий, злой голос напоминал самого великого барда: Я кругом и навечно Виноват перед теми С кем теперь повстречаться Я почёл бы за честь И, хотя мы живыми До конца долетели Жжёт нас память и мучит нас совесть У того, у кого она есть! За грязноватым окном всё было бесцветно и серо. Это был тот осенний день, когда листья уже опали, а снег ещё не выпал, когда вся природа серого цвета, и её не замечаешь. Такие дни проходят мимо, и ты сам как бы исчезаешь, углубляясь в работу и развлечения. И тут черный маг торжествуя осознал, что ЭТО пришло. Верховский подошёл к окну и, раскинув руки, облокотился о раму. За окном ходили по своим делам люди. Никто ничего не заметил. И только Верховский знал, что и этот студент под окном, и все вокруг уже не те, что были вчера, что что-то, самое лучшее, самое главное ушло, исчезло. Что будет дальше? Может быть, всем на удивление, вдруг, появится кровавая империя с геноцидом и 1 В. Высоцкий опытами над людьми? Или высокая религия, спокойно требующая миллионов жертвоприношений? А может ничего не будет, и люди будут просто жить как жили, и никто даже не заметит вдруг подступившую пустоту. «Марцелий! Марцелий! Ты слышишь меня! Сможешь ли ты ЭТО перерасти? Чем ты на ЭТО сможешь ответить?», - вслух произнес Верховский, -- «Восход Чёрной луны!», -- говорил маг, -- «Я ждал тебя тысячу лет. Я так долго ждал тебя, Шалтана! Возрадуйтесь, дети Шалтаны! Я не напрасно вел вас за собой столько лет!». Кто не засматривался в детстве на картинки со сказочными городами? Не мечтал пожить в них? Не думал о том, кто живёт в старом замке в центре картинки? Не придумывал волшебных историй о людях, которые живут в неведомых городах? В такой город нам и предстоит направиться. Белый город – столица Светоносной империи – был вырезан в огромной скале, желтоватые камни которой по цвету напоминали слоновую кость, и большинство жителей города жили внутри скалы, под землёй. Вьющаяся сквозь окружающий столицу густой еловый лес дорога ведёт к золочёным воротам, за которыми начинается древний город. Белые зубцы крепостной стены окружали столицу. Главная улица спиралью поднималась к вершине горы. Можно долго рассматривать здания, из которых состоит город. Вот Аурелия – храм-театр. Прекрасный и сложный, как вавилонская башня с картины Микеланджело или здание МГУ на закате, гигантский зиккурат устало взирал на город, олицетворяя собой эту великую, многовековую культуру. Но не это здание прекрасней всех в городе. Главное – огромный серебряный дворец, который стоит на вершине горы. На крыше дворца с железного шпиля на город взирает огромное серебряное солнце. Если мы заглянем в стрельчатое окно дворца, мы увидим величественную залу. Там на троне восседал седобородый старец Лионель. «Я приветствую вас, мои верные вассалы. Вы знаете, из-за чего я вас созвал. Много лет назад дети Шалтаны завоевали страну темных эльфов, которые живут к югу от нас. Держава детей Шалтаны была империей зла, где все было подчинено одной цели – завладеть миром. Планета была охвачена пламенем нашествия детей Шалтаны. Но потом пришли мы, воины света, и прогнали их. Земли, входившие ранее в государство детей Шалтаны вошли в нашу Светоносную империю. Но тёмные эльфы уже ненавидят эту страну независимо от того, кто ей управляет: мы или дети Шалтаны. Вы все знаете, что темные эльфы подняли восстание, и пока что им сопутствует удача, особенно в горах, где сражается наш «Чёрный легион». Вы все разделяете мою боль по поводу того, что мы не можем сделать Эльфиду счастливой. Я прошу ваших советов – что нам следует сделать для этого народа?» Лионель поднял глаза, глубокие и озаренные внутренним светом, как и у всякого серьезного религиозного мистика. В ответ поднялась Луриэль. Это имя присваивалось всем верховным служительницам храма Луриан. Искрящиеся золотые волосы падали ей на спину. Солнце расцвечивало золотыми переливами её светло-зелёное платье, расшитое добрым, жизнерадостным орнаментом из цветов. Прекрасное лицо Луриэли светилось такой нежностью, что, казалось, от нее исходило легкое сияние. Много раз было, что она проходила, благословляя, среди остервенелой толпы, и люди удивлённо глядели друг на друга, словно спрашивая: «а чего это мы ссорились?». Все боготворили главу храма Луриан, а критика злопыхателей, ни чуть не могла уменьшить всеобщей любви к ней. «Ответьте мне на простой вопрос», - начала Луриэль, - «что мы, воины света, делаем в Эльфиде? Это их страна. Они – герои, борцы за свободу. Мы не должны бояться признавать свои ошибки. Мы должны отдать им их страну». Луриэль смолкла. Поднялся граф Гильдебранд, магистр ордена Золотого орла. С именем этого поседевшего в битвах воина была связана вся история воинства света. Он служил этой стране ещё при детях Шалтаны. В алой мантии с золотой каймой он походил на седого римского патриция. Стройный, строгий, с серебряными волосами, он напоминал зажженную свечу. «Мой светоносный государь! Я всей душой согласился бы с преподобной лурией, но мы должны помнить, кто мы и что делаем в Эльфиде. Мы не просто страна. Вспомните ваше детство в государстве детей Шалтаны, вспомните, как из вас готовили солдата-завоевателя, и как однажды, пораженный ужасами войны, вы бросили все, как из глубоких небес к вам прилетели всесильные ёнги и забрали на свою планету, где учили магии, и как вы бросили этот рай, чтобы избавить от ужасов войны свою планету, вернулись основали Град света, который стал островком посреди моря войны. Вы посадили серебряную ольху, которая светилась и несла в себе свет, полученный на планете ёнгов. Прибывающие в Град отрекшиеся от стремления к мировому господству люди стали первыми детьми света, воинами света. Град света для нас не просто город. Это наш дом и храм. Мы выходим из него, если надо, но всегда в него возвращаемся. Если сын света упадет, погрязнет во зле, другие протянут ему руку. Но если он не захочет подниматься из грязи, его уже не пустят в светлый дом. Все народы боготворят воинство света -- но не только за спасение от детей Шалтаны: наше государство -- культурный, духовный стержень планеты. И поэтому мы должны не просто любить эльфов. Мы их наставники, мы ведем их к свету. Мы не можем их бросить, оставить детям Шалтаны – ведь это они поднимают эльфов на восстание, хотя эльфы и не знают об этом. Нет силы сильнее воинства света. Конечно, мы сочувствуем тем эльфам, которые погибнут в этой войне, но…» В этот момент дверь растворилась, и в комнату без доклада ввалился трёхметровый богатырь с непропорционально маленькой головой и окладистой бородой. «Князь горных троллей, приславший меня», - начал вошедший, - «шлет сердечный привет своему другу и брату королю Лионелю и хочет совершить поход в страну темных эльфов, дабы они тоже снова грелись в свете, который вы всем нам несете». Лица детей света не выражали ничего, похожего на доверие. Дорога сотрясалась от железных сапог. Тролли начали переправляться через реку, отделявшую их от приграничной области Светоносной империи. Пузатый круглолицый парень вышел из воды, и вдруг ни с того ни с сего что есть мочи закричал: «Моя земля! Моя вода! Всё моё!» И все тролли, словно по мановению волшебной палочки, тоже вдруг начали размахивать руками и кричать: «Моя земля! Моя вода! Всё моё!» Дети света поняли, что произошло, только когда рослый косматый воин стал снимать знамя Светоносной империи и водружать на его место флаг троллей: сжатый кулак на красном фоне. Перед князем горных троллей стоял огромный чан, из которого доносился резкий запах водки. Голова князя была погружена в чан, огненно рыжая шевелюра его плавала в водке, и с каждым громким, огромным глотком уровень водки в чане заметно понижался. Посол Светоносной империи кашлянул. Князь не расслышал. -- Ваше величество, вас ждут. Князь продолжал пить. -- Ваше величество, вас терпеливо ждут. Тролль медленно поднял голову и утёрся рукавом, капая на пол. -- Кто ждёт? -- спросил он нахмурясь. -- Император. -- Да? Пусть внесут ещё чан, для него. Нет, два чана – в знак высшего почтения. В залу вошёл Лионель. За ним последовал ещё один рыцарь. Князь троллей восседал на троне. На нём были кольчуга, медвежья шкура, рогатый шлем. Рукой он придерживал свой огромный обоюдоострый топор. Окладистая рыжая борода, спадавшая на могучую грудь, придавала ему сходство с Марксом, сдвинутые брови и усы на его несколько красном лице – со Сталиным. -- О храбрый и многомудрый князь! – начал Лионель, - мы благодарны вам, за то, что вы хотите помочь нам в войне с тёмными эльфами, но просим вас покинуть нашу пограничную область. Тролль сдвинул брови. -- Что? Разве вы ещё не поняли? Моя земля. Моя вода. Всё моё. Мы чужой земли не хотим, но и своей ни пяди не отдадим! -- Но ведь издревле эта земля принадлежала нам. И на ней не живет ни одного горного тролля. И согласно договору… -- А мне плевать! -- А мне – нет, - решил проявить твердость Лионель. -- А мне плевать, что тебе не плевать! Лионель посмотрел на рыцаря и сказал в полголоса. -- Что делать? Вы пытались сражаться с ними? -- Мы не можем. Их приблизительно столько же, сколько и нас, а на каждого из них нужно с десяток наших. Они идут, всё громят, попробуй к ним подступись. -- Так что же делать?!... Глава 2. Товарищ Сталин, вы большой ученый В языкознании познавший толк А я простой совейский заключенный И мой товарищ серый брянский волк. За что сижу, по совести, не знаю, Но прокуроры, видимо, правы И вот сижу я в Туруханском крае Где при царе бывали в ссылке вы. Ю. Алешковский Рыцари в белых туниках гарцевали, переламывали копья, вышибали из седел друг друга. Но сильнее всех был Раймонд – улыбающийся богатырь, образцовый воин света. Раймонд заметил, что Гильдебранд не смотрит на них – он за что-то рассердился на Зигмунда – рыцаря из его ордена. До Раймонда доносились обрывки его фраз. «…как вы смели… я не спрашиваю, что гласит древний обычай, я спрашиваю, как вы смели … Какое к вам будет после этого отношение… Мы как то раньше без вас жили – и ещё поживём…вами в любом другом ордене на первых порах будут затыкать прорехи – я сам в вашем возрасте всё это делал, и что-то не припомню, чтобы условия какие-то ставил…» Раймонд уже расправился со своими противниками и поспешил к магистру, спускающемуся со своего места. -- Гильдебранд! -- Что, сынок? – улыбнулся граф. Для тех, кто поддерживал с ним хорошие отношения, он был как отец родной -- Что вы с ним сделали, граф? Брови графа сдвинулись. -- Я объяснил ему правила игры. Вполне наглядно объяснил. Если он хочет служить в моём ордене, будет играть по моим правилам. Он с самого начала норовистый был, когда старшим товарищам услуживать не хотел. Раймонд отправился искать Зигмунда опасаясь, как бы ссора не испортила ему впечатления от предстоящей встречи со старым другом. Марцелий сидел на подоконнике и смотрел в окно. Длинные волосы, расхлябанная фигура, заросший подбородок и добрая, светлая улыбка придавали ему сходство с Че Гевара. Глаза его не поддавались описанию. Кто-то сказал однажды, что у Марцелия глаза цвета ветра. Раймонд и Зигмунд вошли и опустились на одно колено перед падающим из окна лучом восходящего солнца. -- Зачем детям света эти пустые обряды? – сказал Марцелий. -- А ты думаешь, это пустые обряды?, -- ответил Раймонд – зачем влюбленным надо время от времени встречаться? Не проще ли жить где-нибудь в разных городах, держать любовь в своем сердце? Вера должна все время в чем-то проявляться, чтобы человек жил в ней, чувствовал ее на каждом шагу. -- Ты, Марцелий, говоришь как темный эльф, -- поддержал Раймонда Зигмунд – человек огромного роста, типичный «золотой орел», с солдафонским выражением лица и орлиным профилем. -- Не любите вы темных эльфов, -- сказал Марцелий. -- Их надо перебить. Всех до одного, -- глухо произнес Зигмунд. -- И скушать? – улыбнулся Марцелий, -- по-моему хорошая идея. -- Я не шучу, их действительно надо физически уничтожить. Марцелий посмотрел на друга с ужасом и изумлением. -- Мы никогда не сможем помириться с ними, -- продолжал Зигмунд, -- со времен детей Шалтаны они ненавидят нас. Когда эльфы идут в атаку, перед ними бегут их дети и кидают камни в наших рыцарей. А когда прилетают ёнги, эльфы говорят «зачем воины света убивают наших детей». Раймонд засмеялся. -- Решайте сами, страшно или смешно, -- сказал Зигмунд. -- Они смотрят на вещи не так как мы, -- ответил Раймонд, -- в их семьях до восьми детей, поэтому потерю одного из них они переносят вполне спокойно. -- Как раз наоборот, -- сказал Марцелий, -- любовь, дети для них главное счастье в жизни. Они хладнокровно посылают на смерть самое дорогое. Но почему нельзя просто отдать им Эльфиду, и на этом бы все кончилось? -- А почему это мы должны им уступать, а не наоборот?! – возмутился Раймонд. --Мы уже пробовали, - сказал Зигмунд, -- Милосердный Лионель, однажды даровал свободу эльфам. Они сразу напали на нас. Им не нужна независимая Эльфида. Им нужно, как они это называют, царство Великого духа, в которое войдёт порабощённая Светоносная империя. -- Но ведь им вас не одолеть. Они этого не понимают? – спросил Марцелий. Зигмунд пожал плечами. -- Довольно иррациональная раса. Довольно непутевая. Все из-за их мышления. Как только у них начинает налаживаться размеренная жизнь и хозяйство, прибегает очередной мессия, который начинает с того, что кто любит свою семью больше него недостоин его, надо бросить свой дом и идти за ним, как правило, завоевать мир, прогнав воинов света, и так далее. Это смехотворно, но истинная вера этого не замечает. И кто не следует этому, или следует, но не во всём, тот гад и не имеет права на существование. Так что ты видишь, Марцелий: нам с ними нет места на свете: кто-то один должен уйти. И уничтожить их тоже нельзя – ёнги не дадут. Ёнги милосердные очень! Марцелий покачал головой: -- Когда же всё это кончится? -- А никогда это не кончится: так всегда и будет, -- ответил Зигмунд. -- Поэтому всех чёрненьких надо бить! – заключил Раймонд, -- Где им понять все величие нашего светоносного вероучения! Я читал их книги – там ничего кроме злобы. Ни одной конструктивной мысли. Они умеют только убивать, -- кое-как прожить не работая они могут на подачки, которые получают от ёнгов. Нация убийц! И дети темных эльфов растут среди убийц и сами становятся такими же нравственными уродами. И ведь был же поход Лионеля, когда наш король разгромил в десятки раз превосходящие силы эльфов. О чём это говорит? О том, что они – трусы. Кстати, мирное население встретило нас цветами, потому что новые правители не справились с властью. Нет, чтобы перевоспитать этот народ не надо ждать его согласия на это – мы силой сделаем из них людей, они сами потом за это спасибо скажут. - Тогда все, кто восстает против светоносной империи правы! - воскликнул Марцелий -- Если мы будем так поступать, мы спасем Светоносную империю, но мы спасем уже другую Светоносную империю, мы ничем не будем отличаться от детей Шалтаны. -- Ладно. Давай-ка ты лучше спой нам. Марцелий взял гитару и запел. Солдаты, сидящие вокруг, сразу оживились и начали скапливаться вокруг Марцелия. По толпе начал прокатываться смех. -- Вы оскорбляете свой светоносный голос такими песнями! -- говорил бард с серебряным обручем на голове, слушая Марцелия со свитком пергамента и пером наготове – У вас же были серьёзные произведения. -- Серьёзные -- это какие? -- «Самоубийство на берегу моря», например. -- Логика барда понятна: серьёзно – это все, что ему нравится. А чего вы все стоите? Садитесь. Раймонд брезгливо поморщился, глядя на трофейные эльфийские барабаны. -- Надеюсь, ваши светоносные зады не будут осквернены этими нечистыми предметами, -- сказал Марцелий. Раймонд в красной тунике с вышитым гербом на груди ехал на белом коне. Рядом семенил седой кадровый военный. -- Благородный Раймонд! -- Отстань -- Но послушайте меня, ведь командующим этим участком был назначен я. -- Неужели ты думаешь, что мы будем тебе подчиняться? -- Но прикажите хотя бы вернуться в башню. Ваши воины не смогут удержать позицию без неё. -- Мои воины крутые, и сам я крутой, а ты – пердун старый! Вдали показалось темные эльфы – сухопарые, смуглые с орлиными носами и в коронах из перьев. «Грязные эльфишки!» – презрительно бросил Раймон – «чернолицые свиньи!» К Раймонду два солдата подвели связанную пленницу. -- Эта сдалась сама». При виде пленницы у бритоголового рыцаря с бородкой округлились глаза от ужаса. -- Убейте, убейте её сейчас же! Это – Амрита, её нельзя победить, у неё бесовская сила. -- Амрита? А ну-ка развяжите её, проверю, так ли она непобедима, как об этом говорят - сказал Раймонд. -- Развязать?! Не надо, во имя света! Она перебьёт нас всех. Приблизившийся к Амрите слуга остановился. Стройная девушка с огненными как медь волосами гордо улыбнулась. -- Ты прав, меня нельзя развязывать, -- сказала она рыцарю с бородкой, -- Но от моей мести тебя это не спасёт. С этим словами Амрита разорвала верёвки, вырвала меч у стоявшего рядом воина и разрубила его надвое. От следующего удара упал ещё один убитый боец. В спину ей полетел кинжал. В самый последний момент Амрита отбила нож мечом и гордо улыбаясь обернулась к рыцарю с бородкой. «Ты остался таким же трусом!». Через мгновение он был мёртв. Один рыцарь нерешительно подошёл к Амрите, выставив меч. Глаза девушки вспыхнули гневом. «Нападешь?! Ну же, напади. Я безоружна». Амрита бросила своё оружие. Под взглядом предводительницы эльфов рыцарь потупился и, словно не выдерживая солнечного света, отвернулся. Амрита выхватила меч у него из рук и зарубила его. За ним стоял Раймонд. «А на тебя и меча не нужно!» Амрита подхватила его одной рукой за руку, второй – за ногу и, на глазах у его рыцарей, подняла грузного воина над головой, тряхнула пару раз, так что с него осыпалось оружие, и бросила на землю. В этот момент на дрогнувшие ряды «золотых орлов» обрушились темные эльфы. Амрита, увидев, что эльфы справляются и без неё, вскочила на коня, сбросив с него одного из «золотых орлов», и умчалась на другой фланг. Мчащаяся на коне, с развивающимися волосами, она была прекрасна как богиня. Эльфов встретили тяжело вооруженные бойцы, но под натиском огромного количества безрассудно храбрых, подвижных, вооруженных легкими изогнутыми мечами тёмных эльфов золотые орлы дрогнули. Эльфы уже победно издавали гортанные крики, когда им во фланг ударила рыцарская конница. Это Зигмунд пришёл другу на помощь. Зигмунд боялся, что неудачи скажутся на боевом духе Раймонда и его воинов, но опасения были напрасны: как впоследствии выяснилось, они считали, что сражались очень хорошо. Эйфория темных эльфов сменилась паникой. Они бросились бежать. На некоторое время наступило затишье. Солдаты отдыхали и перестраивались. И тут вдали появился удивительно маленький отряд всадников в чёрных плащах и чёрных капюшонах, надвинутых на глаза. Раймонд взмахнул рукой, и во врага полетела туча стрел. Отряд продолжал двигаться. На поле не осталось ни одного убитого противника. Странные всадники ударили во фланг воинам света. Зигмунд смотрел издалека, и видел, что на фланге творится что-то непонятное: его воины уже просто шарахались от странных соперников. Фланг убыл почти вдвое, а на поле не оставалось ни одного убитого врага. Ни одного! Зигмунд пришпорил коня, решив сам разобраться. Показались противники -- странные люди со странным оружием. Черные плащи. Нехарактерные для эльфов длинные прямые мечи. И никаких защитных вооружений, даже щитов. Враги двигались меланхолично, как во сне. Но главное – глаза: жуткие, холодные, усталые глаза. Вот меч Зигмунда разрубил противника чуть ли не надвое, но хотя половина туловища с левой рукой еле держалась, покачиваясь из стороны в сторону, разрубленный воин, как ни в чём не бывало, продолжал сражаться! От этого зрелища рыцарю стало нехорошо. Чёрный всадник нанёс удар. Зигмунд с трудом его парировал отступая. Внезапно его осенило. «Двум десяткам воинов прикрывать отступление, остальные – в башню!» У подножия башни валялось уже около десяти противников, раздавленных сброшенными булыжниками, а на полу лежало только двое воинов света, убитых вражескими стрелами, когда Раймонд вдруг истошно заорал. У одного из убитых воинов вдруг дёрнулась рука, затем голова, и вот иссиня-бледный мертвец начал подниматься! Дети света не посмеют рубить своего, но Зигмунд твёрдо помнил народную мудрость: вернувшимся оттуда, откуда нет возврата, верить нельзя. Не дожидаясь, пока мертвец поднимется, он резким движением отрубил ему правую руку, подхватил обессиленного противника и выбросил его в окно. Но тут отрубленная рука, словно оторванная нога косиножки, вдруг конвульсивно дёрнулась, резко сжимая пальцы, подпрыгнула и, вцепилась Зигмунду в горло, капая кровью на доспехи. О Боги, что же это творится! Белые стены комнаты и вся эта кровавая вакханалия пошла красными пятнами у него перед глазами. Рыцарь захрипел, вцепившись обеими руками в схватившую его руку, упал и потерял сознание. Зигмунд опустился на землю у костра и взглянул на Раймонда пустыми, холодными глазами. -- Мы уже давно живем в плену у детей Шалтаны, мы сами не раз сражались вместе с ними. Нами двигал кто-то как куклами. Мы убивали своих. Нас рубили на части, но мы продолжали сражаться, -- мрачно и меланхолично говорил Зигмунд. -- Мне приснился страшный сон, -- ответил Раймонд, -- Мне приснилось, что ночью к тебе пришёл некто в чёрном, чтобы забрать твою душу. -- Это был не сон. Только сегодня ночью, во сне, я сам стал сыном Шалтаны. -- Я убегу отсюда! – воскликнул Раймонд -- Я убегу! -- И не думай об этом. Отсюда невозможно убежать. Зигмунд достал меч с рукоятью в виде злой и неприветливой головы волка. - Мой меч Вервольф, -- прошептал он -- Посмотри, какие здесь руны! – Зигмунд указал на выгравированные на лезвии чёрные зловеще-угловатые значки. -- А я думал, это просто орнамент. -- Это всё равно, что сказать, что устройства, вделанные в космические корабли ёнгов – орнамент. Нанесение каждого из этих значков меняет всю суть того, что ты считаешь мечом. Вот с этими рунами всё понятно. Вот черный круг. Знак перевернутого огня. Знак черной луны. Знак Шалтаны. Вот чёрная рука, пятерня растопыренных полусогнутых пальцев. Это знак гипноза, зомбирования – всего того, что они здесь с нами делают. Но это… это зеркало. Каждая четверть этого значка повторяет остальные. Это их самый страшный знак. Они помолчали. Зигмунд достал уголёк из потухшего костра и нарисовал у Раймонда на лбу чёрную руку. -- Я мечу тебя, брат, знаком тайного братства! Воин в черном плаще и похожем на фашистскую каску шлеме с наглазниками сжал железную перчатку на плече Зигмунда. -- Приветствую вас, черные легионеры, -- гордо сказал Раймонд -- Мы, рыцари ордена «Золотой орел». Мы сбежали из лагеря детей Шалтаны! -- Они лгут - сразу сказал седой командор - Им есть что скрывать. Арестовать их. Оттуда невозможно сбежать. -- Мы действительно оттуда сбежали! – возмутился Раймонд. -- А какие у вас есть доказательства? -- Добро же вам, милорд, - сказал Зигмунд, запахиваясь в свой чёрный плащ, и утыкаясь носом в его край -- вы можете мне верить. Можете – нет. Но доказательство у меня есть. Вот оно! У ног легионера в землю воткнулось блестящее лезвие со зловещими знаками ордена. Зигмунд ожидал, что все будут поражены, но он не ожидал, насколько все будут поражены. Командор в ужасе отпрянул. По толпе пронёсся изумлённый вздох. -- Бледный всадник! -- А у нас даже детей им пугать считают кощунством. -- И он же - единственный совершивший удачный побег из лагеря детей Шалтаны! Возможно ли это? -- Да, это я, -- холодно сказал Зигмунд, -- я думал, что не смогу убивать детей Шалтаны после того, как сам им стал. Оказалось – могу. И буду. Легионеры повели гостей в свой лагерь. -- Не могу не признать, что вы прекрасно исполняете свою службу, – сказал Раймонд, -- Поймать нас, - нас, тех, которых за все это время не смогли поймать те, от кого мы сбежали! -- Да, - вздохнул командор, -- когда этой страной еще правили дети Шалтаны, Черный легион был сформирован из обречённых на смерть преступников, поэтому у нас такая тяжёлая и тщательная подготовка, что никто с нами не сравнится. Но нас не любит Гильдебранд, потому что наши солдаты сражаются лучше, чем его, отбивают у него славу и барыши, что ему приносит эта война, которую он так желал и так затягивал. Всем известно, что у нас во время войны положение было хуже всего, потому что легионеров было всего пятьдесят против сотен эльфов, у нас была страшная нужда в еде и оружии. -- А что происходило в нашей стране за то время, которое мы провели среди детей Шалтаны? – спросил Раймонд. -- Мы проиграли войну с темными эльфами. Горные тролли одолели нас и создали величайшую державу на планете. Наш народ нищенствует. -- Значит, если Светоносная империя и возродится в прежних размерах, ее уже никто не будет уважать как прежде? -- Возродится в прежних размерах! Оставим рассуждать об этом мечтателям и поэтам. Атлантида не всплывет -- мы потеряли Светоносную империю навсегда. Ее конец уже близок. А если бы мы и вернулись к прежним границам, такими светоносными и замечательными как прежде мы бы действительно уже ни для кого не были. Всем давно ясно, что Лионель шарлатан, а Амрита и те загадочные неуязвимые воины, что ей служат – герои, борцы за свободу. Глава 3. Железный король. Солдат всегда здоров Солдат на всё готов И пыль, как из ковров, Мы выбиваем из дорог И не остановиться И не сменить ноги Сияют наши лица Сверкают сапоги! В. Высоцкий. По обе стороны трибуны стояли по пять чёрных легионеров, таких же неприветливых, как и возвышающийся на трибуне Зигмунд, резко выделявшийся на фоне великолепия тронного зала своим черным плащом со знаком зеркала на левом плече, откинутым капюшоном и черными сапогами. Легионеры держали как автоматы сариссы – короткие копья, заканчивающиеся лезвиями. Над всем этим висел красный плакат с надписью «Это вам не хухры-мухры!». Именно так, по мнению Зигмунда, должен был выглядеть глава государства. «Прошу прощения за мой вид, милорды», - сказал король, - «Я дал обет носить это одеяние детей Шалтаны пока не отомщу им. Вас созвали здесь, о дети света, чтобы сообщить о великом событии. Вчера король Лионель отрёкся от престола! Светоносный назвал своего преемника. Честь эта выпала мне». На лицах Луриэль и Гильдебранда появилось выражение изумления и возмущения – они ничего об этом не знали. «Мы хотели бы узнать, как вы собираетесь выводить страну из того ужасного и позорного положения, в котором она пребывает», - сказал благообразный посол ёнгов, - «вы терпите поражение за поражением. Ваш народ голодает. Вы потеряли свое доброе имя. Удар по чувству вины и комплексу неполноценности был одним из самых распространенных психологических приемов против детей света. «Да», -- спокойно ответил Зигмунд, -- «империя действительно переживает сейчас тяжелые времена. Мы должны будем вернуть земли, захваченные у нас троллями, - продолжал он с той же спокойной уверенностью, - в отношении тёмных эльфов мы тоже слишком долго проявляли слабость. Слабых – бьют. Со времён восстания, подавленного детьми Шалтаны, во всех спорах мир видел виноватыми нас, хотя все знали, что темные эльфы угоняли детей света в рабство, о тех жестокостях, которые они чинили. Мы должны избавиться от комплекса вины перед эльфами. Нас окружают жестокие и циничные враги, которые намного сильнее нас, а тролли и Амрита – только вершина айсберга. Но мы уже не те дети света, что однажды дали поставить себя на колени. Мы сумеем быть жестокими. Мы готовы сразиться с врагами. Седой эльф ударился головой о стену своего дома, на которой большими красивыми буквами было выведено: «вон отсюда!». -- Говори, где деньги! -- Клянусь светом, у меня давно уже все отобрали. -- Денег нет! – двое «золотых орлов» зло заухмылялись, -- так мы вам и поверим, дети Шалтаны! Это наш Град света, а ты уезжай в свою Эльфиду! В этот момент «золотые орлы» с криками рухнули на землю. Эльф почувствовал, как холодная железная рука схватила его за волосы и отбросила в сторону. В оконном проёме появилось лицо Гильдебранда. --Почему вы напали на моих воинов, которые, в соответствии с вашими же указаниями, преследовали детей Шалтаны? Глухой шлем Зигмунда повернулся по направлению к окну. -- Это не сын Шалтаны. -- Нет, он – сын Шалтаны! – произнёс Гильдебранд голосом, не допускающим возражений. -- Он не сын Шалтаны, у меня есть на это вещественные доказательства. Лицо Гильдебранда стало строго и властно. -- Зигмунд, вы здесь не один, вы должны делиться с другими благородными. И кто будет, как вы говорите, бороться с врагами – ваши мальчики? -- Какие мальчики? -- Чёрные легионеры. Среди тех, кого вы называете неверными вассалами весь цвет воинства света, все ветераны. -- Вы что же, хотите сказать, что я должен действовать в угоду вам против интересов империи? Я вас не понимаю. -- Ах, не понимаете, король Зигмунд? Вам следовало бы знать, что в нашей стране те, кто не лижут мне ж-пу жирными быть не могут! - -И что же это значит, граф, что в нашей стране те, кто не лижут вам ж-пу жирными быть не могут? -- А то, что если вы хотите править Светоносной империей, вы должны сначала спросить разрешения у меня. Король Зигмунд! Выражения лица Зигмунда было не видно из-за шлема. -- И вы даёте мне такое разрешение? -- Пожалуй, даю. Пока что вы хорошо себя показали. Но для этого нужно будет прекратить все эти разговоры о неверных вассалах, которые идут по принципу «чем хуже тем лучше». -- Нет. -- Я надеюсь, король не будет настаивать на этом решении. Здесь ваших людей два десятка, а моих – пол сотни. Король принимает только обдуманные решения. -- Король уже всё обдумал. -- Да? Тогда вперёд. Гильдебранд медленным движением надел массивный ведрообразный шлем. В руках короля холодно блеснуло лезвие «Вервольфа». Воины Зигмунда впоследствии с ужасом вспоминали обжёгшие их электрические разряды ненависти и жажды убивать, а «золотые орлы» утверждали, что почувствовали странный холод. Хотя меч короля, казалось, только провёл лезвием по телу отскочившего врага, Зигмунда окатил целый фонтан крови. Король молниеносно развернулся и ударил ногой по голове подскочившего с другой стороны противника. Голова, как орех, разлетелась на кусочки. Обезглавленный труп, бессильной кучей мяса, осел на землю. Все были поражены такой расправой, но гораздо больше все были поражены тем, как Зигмунд сделал это. Не дрогнув ни одним мускулом! Вид рыцаря дерущегося ногами был зрелищем, которое могло привести в ужас знакомого с тяжестью доспехов. Остальные солдаты Зигмунда ощетинились двумя рядами сарисс. Всякому опытному воину так и бросалось в глаза, что солдаты короля дерутся лучше своих соперников, что сариссы движутся быстрее мечей «золотых орлов». Ведь здесь были не простые охранники, как думал Гильдебранд, а отборные черные легионеры. «Золотые орлы» начали отступать, но легионеры охватили их с флангов и окружили. Гильдебранд слез с коня и повалился на колени. -- Пощадите меня, храбрый рыцарь! Я буду служить вам верой и правдой. -- Ну же, добей его! – сказал Зигмунду Раймонд. -- Нет. За ним стоит клан Гильдебрандов. Если мы сейчас убьем графа, клан потеряет только одного человека. Надо действовать иначе, - ответил Зигмунд, -Хорошо, граф, - громко сказал он Гильдебранду - мы с вами договоримся. Вы хорошо послужили империи, вы заслужили отдых. Оставьте командование войсками. Взамен старых владений, я дарю вам земли к северу от Больших гор на правах ленного держания. -- О, какая мудрость! Какое великодушие! Я давно мечтал получить эти земли! На самом деле у Гильдебранда просто сводило скулы – нищие земли, которые, к тому же, в любой момент король мог отобрать. Гильдебранду оставался только его орден. Зигмунд поднялся с постели, прошёл почти до другого конца палатки, поднял свой меч, которым он прокладывал себе путь от беглого сына Шалтаны до величайшего из властителей планеты, и до половины вынул его из ножен. Он глядел на полученное в лагере детей Шалтаны оружие с отчаянием, и в то же время с одержимостью, как безумный смотрит на свое отрубленное ухо. -- Неплохая у тебя игрушка! – сказал лежащий рядом Раймонд, -- без него боевой дух наших воинов был бы слабее. Зигмунд спрятал в ножны своё оружие. -- Не трогай его. Это волшебный меч. -- Почему же не трогать? Зигмунд кашлянул. Он взял мешок у стены и достал оттуда несколько длинных серебряных трубочек, похожих на трубы органа. Они были увиты переплетающимися лентами из вязи букв, похожих на орнамент. -- Это серебряные флейты, -- сказал Зигмунд, -- это оружие изобрели сёстры лурии. Я не видел его в действии, но сестрам оно служило хорошо, ведь за всю историю храма в его владениях не было ни одного восстания, хотя положение подчиненных храму было очень тяжелым. И за всю войну с темными эльфами храмовые поместья ни разу не подвергались разграблениям, ни с той ни с другой стороны. Сестёр привлекло то, что выпущенные из этих трубочек снаряды не протыкают цель, а сжигают её – то есть нет пролития крови, запрещённого заповедями храма. Это свойство серебряных флейт очень пригодилось бы нам против детей Шалтаны, неуязвимых для колющих и режущих ударов. Пусть твои воины испытают эти флейты, постреляют из них. -- А во что стрелять? -- Какая разница? У моего охотничьего замка валяется много пустых бочек– стреляйте в них. -- Рад приветствовать вас и вашу свиту в моем древнем замке, мой светоносный государь! – зычным голосом произнес Гильдебранд. Зигмунд в знак приветствия молча вскинул руку. -- Как прошел ваш поход против горных троллей? -- После всего того, что их князь предпринял для блага своих подданных, его ненавидели. Народы, вошедшие в его империю приняли нас как освободителей, наш горячо любимый убил их князя в поединке, и мы победили, - с гордостью ответил Раймонд. Граф выпрямился и на секунду поднял глаза к небу. -- Свет непобедим! Желаю вам и дальше одерживать такие блестящие победы! -- Я тоже желаю вам, граф… того, что вы, несомненно, желаете мне, - ответил Зигмунд. -- Разрешите вас поцеловать! Граф от души сжал короля в объятиях и трижды с силой расцеловал его в обе щеки. … итак, с рудников мы получили ещё триста тридцать талантов золота. Гильдебранд, сколько будет пятьсот шестьдесят плюс триста тридцать? – говорил Зигмунд, сложив руки на столе. -- А сколько надо? -- Это будет… восемьсот девяносто. -- Чудо! – вполне искренне всплеснул руками Гильдебранд – это два с половиной прошлогодних дохода! -- Вот видите, граф, а вы были против слишком жесткой власти. Ну а боевые флейты испытали? У Раймонда появилась на лице какая-то нездоровая улыбка. -- Испытали – выдавил из себя он. -- Ну как? -- Разнесли замок в щепки. К счастью, погибли только пять человек. -- Теперь понятно, как тёмным эльфам удавалось разрушать наши укрепления. Значит, лурии скрывали от нас это чудо оружие. Ну а как идут другие приготовления к спасению Эльфиды? -- Прекрасно. Я всегда был говорил, что правду надо защищать с оружием в руках. Свет благоволит нам тем же, чем и в войне с троллями: после того как победители построили в Эльфиде рай, их там ненавидят. К восстанию против Амриты все готово. Черный легион увеличен до семидесяти человек. Заготовлено пятьсот боевых флейт. -- Не хватает только мармелада! – подвёл итог Раймонд, -- Луриэль, конечно, истекает слезами от горя и жалости. -- Тем более, что у храма в Эльфиде огромные владения, -- как бы между прочем заметил Гильдебранд, -- Ну а теперь господа – напряжённо произнёс граф, стараясь говорить как можно более непринужденно, - разделите с нами трапезу. --… но ей пришлось отказаться от этой идеи, - вёл приятную застольную беседу Гильдебранд, сидя на ручке кресла своего сына, -- потому что в нашей стране молодая красивая девушка может быть сестрой лурией только при одном единственном условии! От природы закрытый, несколько оробев от такой неофициальной обстановки, Зигмунд выдавил из себя некое слабое подобие улыбки. --Вот, значит, как? Но ведь мужчина не может быть служителем храма Луриан. -- Ну и что из того, что не может? Зигмунд снова чуть заметно улыбнулся. -- Даже так… когда я служил в ордене, я считал себя ушлым, хитрым шпионом, -- сказал Зигмунд, -- задача «Золотых орлов» ведь прежде всего в том, чтобы очищать от скверны саму империю, бороться с еретиками. А когда я попал к правящим страной, я понял, насколько мы дети. Благородные в таких темных делах лучше нас разбираются. И вот, кстати, правитель ёнгов, Имра-ёнг – он опасный человек, он всё знает! -- Он не понимает нас, -- сказал Гильдебранд, -- ёнги – добрые, мудрые создания, но у них никогда не было ничего такого, что было бы смыслом жизни: ни религии, ни духовной культуры – ничего. Для них главная ценность… благоденствие, покой – самый точный перевод – нирвана. Это когда все сыты и всем, включая самих ёнгов, хорошо. Они далеко ушли вперед в своем развитии, пока другие народы изнуряли себя в религиозных войнах и подобных вещах. Они не понимают, что такое ненависть, хотят нас помирить, установить нирвану. -- Имра-ёнг прекрасно понимает, куда, под его речи о нирване, ведёт планету эта политика подливания масла в огонь, когда воевать можно, а окончить войну победой одной из сторон нельзя, -- предположил Раймонд, -- Он хочет, чтобы мы выматывали друг друга. Зигмунд покосился на герольда за окном -- Я сейчас приду. Там меня зовут. Король ушёл. На секунду воцарилось молчание. --А вы оскорбили нас! -- сказал Раймонду сын Гильдебранда, – мы столько всего наготовили к войне, а вы сказали, что не хватает мармелада! -- Вы меня зарежете за это, милорд? -- Обязательно зарежу! Молодой граф выскочил на середину комнаты и выхватил меч. -- Мы будем драться с вами, – воскликнул он, картинно вертя своим оружием, – сейчас же! Видимо, он несколько перепил. Раймонд поджал губы и покачал головой: -- Нельзя мне с вами драться! -- Почему? -- Потому что я боюсь, что вы меня убьёте. Все засмеялись -- Давайте, давайте! Не робейте, и бейтесь на смерть, милорд. -- У меня меча нет. -- А вы возьмите меч Зигмунда. Раймонд подошёл к облокоченному о стену мечу с волчьей головой, и вынул его из ножен. Длинный меч дрогнул у него в руке. Молодой граф сделал выпад. Раймонд отскочил. Сын Гильдебранда пошёл в атаку, Раймонд выставил меч, сделал нервное движение вперёд. И тут все увидели как его меч стал короче, погрузившись в плоть молодого графа. Гильдебранд вскрикнул. Раймонд стоял, поражённый результатами собственных действий. «Говорил же я не трогать этот меч!», - надрывно закричал появившийся на пороге Зигмунд. Амрита в высокой цилиндрической короне сидела на троне из черного дерева. -- Воины света отразили наше нападение, и теперь сами вторглись в Эльфиду. Их ведет этот новый король. Загадочный человек. Он что-то знает, это видно по тому, как он говорит. По этой странной уверенности. -- Я делала для вас все, что могла, но теперь король намного сильнее, чем прежде, я не смогу его остановить, - ответила Луриэль. -- Кто он, вообще, такой, этот король Зигмунд, откуда он взялся?! Почему Лионель отрекся в его пользу? -- Легенда о том, что Зигмунд сбежал из лагеря детей Шалтаны, сделала его героем. -- Но как Лионель мог отречься в пользу этого человека-машины? -- Видимо, старый король был очень добр и очень наивен. -- Ну ничего, скоро мы сделаем нечто такое, что перевернет историю войны за свободу эльфов. Раймонд махнул сжатой в кулак рукой и ряд стоящих на одном колене солдат дал залп из боевых флейт, которые они держали на плечах как гранатометы. Несколько лучей резанули по внушительного вида укреплению, замаскированному под скалу, и укрепление с диким грохотом «осело». Раймонд, гордо задирая свою мусолиньевскую выпирающую вперед нижнюю челюсть, щелкнул железными сапогами и молодцевато отдал честь рукой в железной перчатке с раструбом, которую он носил, чтобы во всем походить на Зигмунда. Победное выражение лица делало его похожим на красноармейца с агитплаката. Он сдерживал желание делать все движения быстрей от распирающего его торжества. «Наши здорово наловчились гробить черножопиков из этих фигней, - сказал рыцарь, указывая на боевые флейты, -- достаточно одного прямого попадания из такой трубочки, чтобы превратить серьезное укрепление, а то и небольшую крепость в братскую могилу». Второй залп. И тут воины света разразились удивлёнными и ликующими криками – из горящего замка с осоловелыми глазами и поднятыми руками выходит сама Амрита! «Да уж, не ожидала, не ожидала…», - призналась эльфийка двум солдатам, связывающим её руки. «Мы тоже сами от себя не ожидали». Аурелия, храм-театр. Круглая темно-алая роза с золотыми каемками на лепестках пульсировала алым огнем как костер, глядя на людей добрым усталым взглядом. Первой выступала Луриэль. О! Это было шикарное выступление, шедевр музыки, фейерверк таланта и экстраординарности. Неизвестные нашей цивилизации механизмы влияли на настроение, внутреннее состояние людей, передавая даже творческий восторг автора; Механизмы перед которыми поблек бы наш кинематограф, расцвечивали весь зал волшебными огнями. Более того -- они наносили картины прямо на сетчатку глаз слушателей, вызывали неземной красоты видения. Величественная, но стройная и легкая музыка, льющаяся ото всюду меркла перед голосом лурии, которая пела величественную балладу о трагической любви великого героя и феи. Когда выступление кончилось, зрители были в восторге. Аплодисменты не смолкали, и поднимающийся на сцену Марцелий скромно заметил, что «мы, видимо, такого удовольствия публике доставить уже не сможем». Мы! Все выступление организовывал он сам и двое стоящих рядом музыкантов. Марцелий взял гитару и запел. В его песнях было над чем улыбнуться, от чего взгрустнуть, над чем задуматься, на самом деле. Под хлопки в такт он исполнил известную, очень хорошую, очень желанную для публики песню, которая самому Марцелию уже изрядно надоела. Чтобы зрители не очень устали, почти неприличная песня, которую Марцелий спел сдерживая смех, передающийся ему от заливающейся нездоровым гоготом такой интеллигентной казалось бы публики. А теперь мы, так сказать, исполним ещё одну песню, одну из тех, которые долгое время были запрещены – настолько дети света боялись даже подумать, что все так безнадежно плохо. Марцелий взял гитару и запел. И тут что-то произошло. С лиц, как осенние листья, опали улыбки, и тысячи глаз стали как окна, провалы в безграничный ужас и отчаяние. Если бы вы заглянули сейчас в одно из этих лиц, вы бы почувствовали страх и отвернулись. Сидящий в зале интеллигентного вида ёнг с недоумением смотрел по сторонам – что делает с этими людьми эта какофония звуков? В этой песне не было давящей на психику депрессивности, не было ревущего рока, не было даже печали – какая-то странная пустота, наполнила вдруг зал. Вы бы поняли, что означает выражение «чтоб ему пусто было». Бывают такие мгновения, когда очень устал, и даже не то чтобы очень трудно и плохо – когда остается только что-то страшное и пустое, когда любовь к близким, красота, увлечения – все вдруг исчезает, и жить становится незачем. О такой музыке психологи сказали бы, что она вредна для человека. Песня кончилась. Все помолчали несколько секунд. Потом зрители долго молча аплодировали. Марцелий улыбнулся и сказал что-то о том, как приятно работать для понимающих людей, и запел шуточную песню. Остаток выступления прошел вполне нормально. Зрители слушали, смеялись, аплодировали, но в бессознательном у всех отложилась только эта песня. Антракт. Ёнг повернулся к сидящей рядом Луриэли. -- Вам это нравится? -- Очень. У лурии было такое выражение лица, как будто у неё умер кто-то из близких. -- Выйдем, пока антракт. Здесь душно, -- сказал ёнг. -- Не важно, -- сказала Луриэль, отрывая бессильно опущенный лоб от массивной спинки кресла следующего ряда -- Все равно мне не хочется жить. Но я приду на все эти концерты. Потому что только когда мы слушаем песни Марцелия, человека, которому сломала жизнь гибель любимой девушки, мы живем, становимся самими собой. А в течение всей нашей остальной жизни мы – это не мы, мы не живем, а играем роли, смотрим чужие сны. -- Я тебя не понимаю. -- А тебе никогда не казалось, что и я, и Раймонд, и Гильдебранд – и все мы не настоящие, что мы герои какой-то книги? Таких людей не бывает. Мы живем своими должностями, положениями в обществе, чертами характера и мыслями, мы прячемся за всем этим от черной пустоты, которая скрыта в каждом из нас. Мы все в тайне не можем не мечтать о том, о чем пел Марцелий. В Светоносной империи процент самоубийств несоизмеримо выше, чем в других странах. Напрасно бесчисленная армия психологов, волшебников, поэтов поет нам о том, что все хорошо, жизнь прекрасна – им не переубедить нас. -- Восход черной луны, -- сказал ёнг, -- пришла Шалтана, и вы стали такими. А тебе не кажется, что вы и не хотите, чтобы вернулся свет. Вы упиваетесь своей безысходностью. Вы упиваетесь такой музыкой. Вы должны решить для себя, чего вы хотите: этого, или стать нормальными людьми. -- А что это значит, стать нормальными людьми? Чтобы воцарилось благоденствие, нирвана? Так это и так есть: сейчас и в Эльфиде, и где угодно уровень жизни довольно высок. Это значит, избавиться от желания ходить на концерты Марцелия, отдаться с головой, развлечениям, работе, творчеству? Стать такими, какими мы кажемся: лучезарными, светоносными… Нет, я не согласна с твоей постановкой вопроса: хочу я выйти из депрессии и вернуться к нормальной жизни, или не хочу. Если «нормальная жизнь» это значит преуспевать по службе, быть со всеми в хороших отношениях и наслаждаться хорошей котлетой, то не хочу! Над ними простиралось безоблачное голубое небо. Буйством светлых красок и водянистым свежим ветром врывалась проснувшаяся весна. Трепещущие листья на вершинах просвечивал солнечный свет, и тонкие силуэты деревьев оставляли тени на одежде Луриэли. За лугом следовали светлые колонны и фронтон белого здания со скульптурным изображением глобуса на крыше. Позади задумчиво глядели готические перламутровые окна Аурелии. Сквозь эти окна были видны манящие в глубину ещё такие же стрельчатые проемы и ещё и ещё. Они вернулись в зал. Началось следующее выступление. Новая музыка помогала людям углубиться в мир своей души, задуматься над пустотой, о которой пел Марцелий, над светом, о котором пела Луриэль, и появление на сцене вооруженных воинов все сначала сочли находкой режиссёра. Зрители настолько не ожидали увидеть войну не где-то в Эльфиде, а здесь, в Граде света, что сперва продолжали сидеть и смотреть на сцену. Только когда один из воинов ударил ножом актера, который попытался согнать его со сцены, зрители всполошились. Амрита!, - невольно воскликнул человек, сидящий рядом с Марцелием, когда на сцене появилась предводительница эльфов. Марцелий поднял глаза на королеву эльфов, которую раньше он никогда не видел, и застыл потрясенный. «О Боги! Значит, ты вовсе не погибла! Столько лет продолжал тебя любить, столько лет мечтал тебя увидеть…» «Луриэль, вы свободны, -- говорила Амрита, -- Видите этот огромный черный кристалл? В нем скрыт могучий, грозный дух. Скажите королю, что если воины света не уйдут из Эльфиды, мы разобьём кристалл, и погубим себя и этот город. Если вы что-либо предпримете против нас или затянете с уходом, мы будем убивать пленников. И передайте королю, что переговоры мы будем вести только с вами, Луриэль». Вместо короля на троне сидел Раймонд. Все впервые видели на лице лучшего из вассалов короля выражение страха. На показательных учениях всё было очень просто: надо было выхватить меч, крикнуть: «вперёд, за короля, за свет!», и через час герольд объявлял, что всё прошло блестяще: у всех зверьков дырка в голове, все люди спасены, никто из них не пострадал. Действительность выглядела несколько иначе. Луриэль стояла перед троном с растрепанными волосами и воспаленными глазами. -- Я сразу поняла, что это вовсе не дети Шалтаны, -- говорила Луриэль, -- это отчаявшиеся люди, готовые на все. Они ненавидят Зигмунда. -- Короля Зигмунда! – поправил Раймонд -- Короля Зигмунда. -- Я не понимаю, что происходит! -- воскликнул седой старик – родственник кого-то из пленников, -- почему власть ничего не делает: что-то делает Луриэль, чтото делают ёнги, которые носят пленникам воду – а Раймонд и Зигмунд ничего не делают. Оцепление вокруг здания из рук вон плохое: если начнется штурм, в нем наравне с воинами будут принимать участие близкие пленников. Вокруг здания сидят солдаты с боевыми флейтами: несколько выстрелов разнесут здание на куски. Почему Зигмунд не показывается народу?! Как мы только могли доверить власть этому зарвавшемуся солдафону! -- Мы должны договориться с темными эльфами, -- тихо сказал Раймонд, -чего они требуют? Луриэль гордо улыбнулась. -- Помните, милорд, когда Зигмунд стал королём, я спросила, закончите ли вы войну с эльфами. Он сказал «мы постараемся». Я призываю вас вспомнить сейчас об этих словах. Этого требует не только Амрита. Пленники тоже умоляют вас быть более милосердными к эльфам. Конечно, мы добились уже больших успехов Эльфиде. «Железные кресты» взяли в плен Амриту… -- Золотые орлы, а не железные кресты, - снова поправил Раймонд, делая вид, что не замечает издевательства. -- Сперва этот орден назывался Серебряной розой. Потом – железным крестом. Потом – золотым орлом. Сейчас его снова собираются переименовать, потому что все эти названия становились ненавистны. Я уже в них запуталась. Но вы правы, милорд. Позор, что мы допустили то, что произошло, но еще больший будет позор, если мы не договоримся с эльфами. Употребите все свое влияние, чтобы удержать короля от единственного неправильного решения в этот страшный час. За окном электрички проносился густой нетронутый лес. Сидящий у окна Верховский резко выделялся на фоне остальных пассажиров. Огромный рюкзак. Долгополый плащ. Резиновые сапоги и длинный чехол из грубой материи. Старик был почти на голову выше остальных пассажиров. Седые волосы спадали на плечи. Но всё-таки ничего необыкновенного в нём не было, кроме, разве что, книги, которую он читал. Огромная книга в чёрном переплёте, с серебряными узорами на обложке и корешке. Такие книги встречаются разве что в волшебной сказке, в древних мифах и легендах. В самой гармонии узоров было что-то холодное и настораживающее. В нем был закодирован какой-то текст, какое-то недоброе заклинание. Поезд прибыл. Маг поднялся, заложил книгу пробитым автобусным билетом и вышел. Вечерело. Горели фонари. Какое-то время Верховский шёл по асфальтированной дороге. Вот она кончилась. Волшебник долго, сосредоточенно шагал по густому, не знающему человека еловому лесу, поднимаясь в гору. Сумерки. Лес сгущался. Миновав перевал, волшебник спускался с горы. Резиновые сапоги хлюпали по болотной воде. Верховский остановился, сбросил рюкзак, скинул плащ, достал из рюкзака и надел чёрную колдовскую мантию с капюшоном. Расстегнул длинный чехол. В нём был меч. Заткнув оружие за спину и бросив не нужный более рюкзак, маг пошёл по болоту. Рука инстинктивно тянулась к предплечью – туда, где должна была быть лямка от рюкзака – слишком уж он не привык ходить налегке, как на прогулке. Ночь. Резиновые сапоги, хлюпающие в воде, уже ступают по так неожиданному здесь каменному полу. Верховский поднял руки к небу. -- Серапилус! Серапилус! Серапилус! Раздался стон. Кровь застыла бы в жилах у любого, кто услышал бы этот стон, такое отчаяние, слышалось в нём. -- Три камня Синтагмайя! Великие камни Шалтаны! – сказал Верховский, Один из них пропал, но остальные два остались. Отдай мне камни Синтагмайя! Снова по болоту разнёсся стон. -- Ты и так терзал меня столько лет в этом болоте. Теперь ты хочешь отправить меня в вечный холод! Дай мне хоть после смерти обрести покой. -- Шалтана пожирает своих детей, -- ответил Верховский, -- Тебе не избежать вечного холода. Верховский ударил мечом в пол. Несколько камней обрушилось вниз. Под ногами у мага развернулась страшная холодная бездна. Если бы кто-то хоть краем глаза заглянул туда, не было бы человека, несчастнее него, такой ужас там открылся. Каменный пол, болото, старик в чёрном плаще – всё это было лишь ничтожной кромкой на гране ужаса, простиравшегося под ногами. Раздался вой. Из болота показались призрачные очертания духа, который бросился на Верховского. Полное отчаяния и ненависти лицо, оскаленные зубы и когти почти коснулись мага. Но Верховский взмахнул мечом и отбил атаку духа, низвергая его вниз. Дух вцепился когтистой лапой в ногу мага, но не удержался, и процарапав полосу, полетел в вечный холод. Верховский проводил взглядом искаженное ужасом удаляющееся лицо Серапилуса, и задвинул камень в полу. Снова обычный лес, обычное болото. Верховский подошёл к стоящему на полу железному тайнику, открыл со скрипом дверцу, оставляя ржавчину у себя на ладонях, достал два блестящих фосфорическим светом металлических цилиндрика, спрятал их во внутренний карман и закрыл его на молнию. Волшебник направился назад. К опустошению, которое всегда приходит после боя, начинали примешиваться мысли о том, как он появится в поезде весь мокрый, да ещё и с кровоточащей раной на ноге. Да! Они даже не поймут что используют, и к чему это приведет. Конец Зигмунда. Группа крови на рукаве Мой порядковый номер на рукаве Пожелай на прощание мне Не остаться в этой траве Пожелай мне удачи в бою Пожелай мне удачи! В. Цой «Сегодня ночью я поведу вас на штурм. Нас будет почти в четыре раза меньше чем них – больше не удастся провести незамеченными, - сказал Зигмунд, - завтра все мы не увидим рассвета. Те, кто ругали нас оказались правы: то, что мы делали закончилось катастрофой. Дети Шалтаны победили нас. Теперь, когда мы показали свое бессилие, присмиревшие князья, снова поднимут голову, горные тролли восстанут, и теперь уже одержат победу, дети Шалтаны подобьют к мятежу и эльфов, и Эльфида снова погрузится в хаос. Но мы еще можем сохранить не жизнь - честь. Зигмунд выхватил «Вервольфа» и поднял его над головой. «Клянитесь на этом мече, что погибнете как подобает черным легионерам!» Многие покосились на дверь, но охваченные железной силой, исходящей из «Вервольфа» лучшие воины империи, подавляющее большинство которых составляли черные легионеры, подняли руки к мечу, как фашисты в приветственном жесте, и произнесли первые слова клятвы. Пройдя через тёмный подземный ход, дети света вошли в тёмный пустой чулан Аурелии. В дрожащем свете факелов было видно, как Зигмунд достал камни Синтагмайя и откупорил на них какие-то клапаны. Из блестящих цилиндриков тонкой струйкой пошёл белёсый газ, который делал взрыв невозможным. Легионеры не почувствовали даже запаха. Подождав несколько секунд, воины света беззвучно взбежали вверх по лестнице. Стоящий на лестничной площадке эльф напряжённо вглядывался в окно. В самый последний момент он резко обернулся и рванулся к двери, но его догнал меч Зигмунда. Эльф вскинул руки и упал навзничь, обрызгав короля кровью, которая разлетелась в воздухе медленно, почти как на замедленной съёмке. Воины света восприняли смерть как в кино, не испытывая никаких эмоций. Зигмунд пару раз пнул труп ногой и бросился вперед. По плечу Зигмунда проехался кинжал, не причиняя вреда сыну Шалтаны. Король с неудовлетворением отметил, что на противников это не произвело впечатления – они знали о природе детей Шалтаны. Эльф с гортанным криком бросился к Зигмунду с ножом, но тот перехватил его руку, бросил врага на пол и проломил ему сапогом хребет. Шалтана что-то делала с воздухом: кровь не растекалась по полу, а поднималась в воздух красноватым паром. Тут Зигмунд увидел, что вокруг враги. Он попал в ловушку. «Ты окружён. Брось оружие!» «Подходите, возьмите». Откуда-то сверху за спиной у Зигмунда спрыгнул эльф и с гортанным криком ударил короля по голове, но лёгкая сабля, ударившись о массивный шлем, со звоном разлетелась вдребезги, обрызгав своего хозяина осколками металла. Через миг он был мертв. Но тут сзади на Зигмунда напрыгнули двое эльфов. Он упал на колени, опершись о пол рукой. Шлем чуть съехал, и на какое-то время король перестал видеть. В этот момент Зигмунд почувствовал приближение чёрного рыцаря. Король ударил ребром ладони вслепую, туда, где, по его мнению, находился источник этого чувства. Он ощутил, как его рука ударилась в человеческое тело, и услышал, как ктото падает на пол. Но тут его ударили сапогом в затылок с такой силой, что шлем короля стукнулся о каменный пол и раскололся. Зигмунд ударился лицом о тыльную сторону лицевой части шлема. Он понял, что означает выражение «потемнело в глазах». Зигмунд стиснул зубы и рывком распрямился, ударом меча в бок сразил одного из упавших с его спины эльфов, и второго ударами железного сапога согнул, свалил, проломил ему череп, затем поднял к небу железные перчатки и истошно заорал: «Кто ещё против короля Зигмунда?». Но больше в комнате врагов не оказалось. Зигмунд бросился в зрительный зал. Рыцарь видел всё перед собой уже подёрнутым белыми трещинками, как на испорченной видеокассете. Воздух был уже красноватым от испарявшейся крови. На сцене вокруг потухшего черного кристалла сгрудились эльфы, на лицах которых были храбрость отчаяния и неуверенность. Амрита с ужасом глядела, как тает ее войско. Вот уже остались только двое, стоявшие рядом с ней. Чёрный легион по-прежнему не потерял ни одного человека. В этот момент боец, стоящий справа от нее, рухнул от ловкого удара ноги неожиданно приободрившегося Раймонда. Второй эльф замахнулся на рыцаря саблей, но Раймонд выбил у него оружие. Эльф ударил его ногой в грудь, ударил ещё, и вдруг с ужасом обнаружил, что не причиняет ему боли. Раймонд, огромная скала мышц, стоял, глядя на него сверху вниз, и гордо улыбался. Рыцарь взмахнул бронированным кулаком, и эльф рухнул на землю, откидывая руку на голову убитого товарища, завершая собой безобразную, но упоительную для сердца воина картину – пол, заваленный изуродованными трупами побеждённых врагов. Победитель удовлетворённо вытирал железную перчатку от крови. Амрита осталась одна. Казалось бы, бой окончен. Нет, не окончен. Амрита с гортанным криком бросилась к Зигмунду. Несколько легионеров бросились ей на перерез, но Зигмунд рявкнул «назад!». Лёгкая сабля взметнулась, и раньше, чем Зигмунд поднял тяжёлый меч, достигла его головы. Зигмунд отшатнулся, всплеснув руками. Раймонд округленными от ужаса глазами глядел, как во все стороны разлетается кровь. Кровь залила Зигмунду один глаз, но вторым он видел. Король выпрямился и ударил ногой. Амрита отступила. На ее лице появилось выражение страха. Следующим ударом меча Зигмунд сломал её саблю, затем ударил ногой в лицо. Амрита согнулась, поворачиваясь на миг к противнику спиной. Второй удар распрямил ее. Зигмунд наотмашь нанёс удар, вогнав меч в плечо противнику почти до груди. Амрита распрямилась и несколько секунд стояла, пристально глядя на победителя, затем, не сгибаясь, упала лицом вниз, в бессильной ярости царапая пол выброшенной вперёд правой рукой. Вдруг руки ее дернулись, она рванулась, приподнялась на локтях, но Зигмунд несколькими мощными ударами сапога проломил ей череп. Некоторое время он стоял неподвижным, глядя своими усталыми глазами на лезвие опущенного меча и труп противника, от которого струйкой красного пара уже испарялась кровь. «Посмотрите на это грубое животное, которое сыграло свой последний фарс!» Зигмунд оглядел своих воинов. Теперь он был герой, любая его воля будет выполнена. «Мои светлые воины! Мы покарали детей Шалтаны, совершивших это преступление, но живы те, кто довели страну до такого. Они среди нас. Они здесь, в этой комнате…» Гильдебранд, поняв, что последует за этим, рванулся к двери, но двое черных легионеров схватили его за руки. Графа подтащили к королю. Один из легионеров поставил его на колени ударом древка копья в спину. Граф упал, отхаркнув кровь. «А теперь лижи мою руку! Лижи мою руку как собака!» -- тихим, ровным голосом произнес король, садясь на корточки и суя ему под нос свою железную перчатку. Граф рванулся, поднялся с колен, но легионеры снова заставили его опуститься. Зигмунд снова требовательно протянул руку. Легионер для убедительности снова ударил Гильдебранда древком в спину. Граф высунул язык и пару раз коснулся шершавой поверхности железной перчатки короля. -- Врагов не хоронить! – сказал Зигмунд -- Зачем?! -- воскликнул седой легионер, -- каким бы ни был человек, он имеет право обрести покой после смерти. -Пока я жив, эти дети Шалтаны не будут лежать в земле! - ответил Зигмунд, - из пленников кто-нибудь выжил?» -- Пятеро попали в место завышенной концентрации газа и сварились. Остальные живы. -- Вот и хорошо. Пойдемте. И даже не дожидаясь, когда последний рыцарь скроется за дверью, Раймонд подошёл к трупу Амриты, склонился над ней и мускулистой рукой в железной перчатке засунул ей за пазуху амулет в виде знака черной луны, после чего поспешил за остальными. Только Зигмунд остался огромным чёрным столбом стоять в комнате. Его усталые глаза глядели на убитых врагов как стекла сквозь наглазники подшлемника. Тёмно-алая роза из под потолка смотрела на него задумчивым взглядом. Луриэль с сестрой лурией сидели перед неким треугольным подобием марсианского телевизора. На экране появилась захваченная Аурелия. Серое небо. Моросил дождь. У дверей стояли навытяжку два легионера, сжимая в железных перчатках сариссы. Суровые лица обреченных когда-то на смерть уголовников не выражали ничего, кроме холодной решимости, но было видно, что им нравится охранять бывшую цитадель врага. На двери кровавое пятно. Рядом труп эльфа. Зигмунд поднялся на трибуну. Впервые после захвата Аурелии дети света увидели короля. За эти три дня он похудел и осунулся. Ещё бы! Его лицо перечеркивали черная полоса ржавчины от треснутого шлема и рана от меча Амриты. Толпа зашлась в ликующих воплях, приветствуя своего короля. Зигмунд, словно не заметив этого, взметнув черным плащом, поднялся на балкон, и сложил руки на перилах, хотя сзади для него было приготовлено кресло. «Сегодня произошло трагическое для всего нашего народа событие. Мы не всех спасли. Простите нас, - король провел пальцем по глазам, – но сейчас я обращаюсь к тем, кто совершил это преступление. Вы нанесли Светоносной империи удар в самое сердце, о дети Шалтаны. Но зато теперь я вам устрою такую бойню, что вы будете помнить ее тысячу лет. Вы сбросили маску, показали, что кроется под лицемерными разговорами о свободе, и поэтому теперь никто не сможет мне помешать… – обычно хладнокровный, король орал как фюрер, -- … потому что Светоносная империя уже восстановилась в прежних масштабах, да теперь уж нам этого мало. Мы вычистим не только страну, но и всю планету от этой скверны! Нам с вами нет места на свете – кто-то один должен уйти. Нет силы, сильнее воинства света!». Покрытые потом и ржавчиной железные кулаки Зигмунда нервно подпрыгивали по витым ажурным перилам и крошили их. «Раньше раскаявшимся детям Шалтаны мы гарантировали жизнь. Теперь мы уже никому ничего не гарантируем. Мы не нуждаемся ни в каких вражеских предателях, которые только и ждут возможности, чтобы нанести нам удар в спину», - продолжал Зигмунд, - «мы потопим в крови столько восстаний, сколько будет нужно. Вы сами могли увидеть сегодня, чего стоят все ваши происки перед всесилием нашего единственно верного, всепобеждающего, всесокрушающего вероучения. Я отомщу вам сполна за все, что мне пришлось перенести в вашем лагере. -- Многие сомневаются в том, что вы сын Шалтаны, -- сказал стоящий в толпе ёнг, -- если бы Вы и вырвались оттуда, дети Шалтаны это бы так не оставили, на каждом шагу Вас бы поджидал убийца, а короли Светоносной империи со времен Лионеля не сомневаются в народной любви и не имеют охраны. -- А они меня и не оставили – сказал Зигмунд, -- на меня было девять покушений. Отсутствие охраны даже при Лионеле было фарсом. Видите мансарды в домах вокруг? Там лучшие лучники империи охраняют меня от избытка народной любви, и по мановению руки моей они превратят эту площадь в кровавую баню… -- Для меня совершенно очевидно, что он был сыном Шалтаны – сказала Луриэль сестре лурие - во-первых – ты сама только что видела: сын Шалтаны не может плакать, даже если спас не всех, кого хотел спасти. Во-вторых после возвращения из плена его не узнают: обычный человек не может сапогом раскалывать черепа. Но главное – глаза, ни с чем не сравнимые усталые глаза. Но и сбежать из лагеря детей Шалтаны он мог только если бы они сами этого захотели. Чтобы превратить человека в сына Шалтаны нужно совершить ритуальное убийство: по-особому похоронить человека заживо, потом выкопать мертвеца, вложив в него новое бессознательное. Прежний Зигмунд мёртв. Король уже сидел в кресле, властно сжимая ручки. Голова втянута в плечи. Именно так, по его мнению, должен был выглядеть глава государства. -- Мы найдем виновных, -- продолжал он, -- уже идут такие ведьмовские процессы, которых доселе не видела наша страна…» -- И результаты просто ошеломляющие, -- закончила за него сестра лурия, -Возможно ли это?! Гильдебранд – человек с именем которого связано всё величие Светоносной империи, оказался одним из крупнейших теоретиков Шалтаны! Признался, что четырнадцать раз принимал участие в отправлениях культа Шалтана с ритуальным убийством и причащением кровью детей света; издевался над своими подчиненными и принуждал их к переходу в церковь Шалтана. При обыске у Гильдебранда было изъято восемь шалтанистских рукописей на неизвестных языках. Сквозь распахнутое ажурное окно падал мягкий, зеленоватый от листьев свет и доносился запах цветов. Были слышны чистые, прекрасные голоса поющих сестерлурий. -- С тех пор, как Зигмунд сел на трон, он постоянно проводит ведьмовские процессы, -- ответила Луриэль, -- самая распространённая ошибка дилетантов, которые берутся бороться с Шалтаной: путать детей Шалтаны и саму Шалтану. Это все равно, что путать луну и палец, который на нее указывает. Если бы все дети Шалтаны вдруг исчезли, ОНА бы все равно пришла. Эти процессы, массовая истерия, ненависть, и главное – убийства, создают прекрасную почву для Шалтаны. Зигмунд поручил вести эти ведьмовские процессы золотым орлам – что что, а это они умеют. Иногда вот таким образом отделываются от неугодного человека. Бедняжка Гильдебранд! Странно, что клан бросил его: Гильдебранд никогда не оставлял нужных друзей, так что его авторитет в ордене был очень велик. Теперь на месте Гильдебранда ставленник короля - Раймонд. -- Лучший из вассалов Зигмунда. -- Благородный подонок, который на вопрос «что должна сделать власть, чтобы я от нее отвернулся» не смог ответить. Зигмунд на экране говорил что-то об успехе штурма. -- Да, - сказала Луриэль, - штурм был не боем а бойней: кто присутствовал, видели. Марцелию даже помогать не пришлось. -- А разве он не перешел на сторону своей возлюбленной? -- Конечно нет. Если бы мой план удался, и авторитет власти пал, планета погрузилась бы в такой хаос, по сравнению с которым померкло бы все, что делала империя детей шалтаны. Штурмовали черные легионеры: они бы и тысячу человек уложили. Зигмунд думал, что в Аурелии дети Шалтаны, но я бросила на растерзание «вервольфу» что не жалко. Это были наивные сопляки, которых я сумела убедить, что они действительно идут освобождать свою страну… потому что эльфов дурить – одно удовольствие. Я напрасно надеялась, что при штурме погибнут пленники, и авторитет короля рухнет, - продолжала Луриэль, - но большинство врачей, которые лечили освобождённых, были подчинены храму Луриан, поэтому число жертв удалось довести до ста пятидесяти. Надо будет этим пользоваться. Хотя это и не этично. В этот момент изображение Луриэли на экране, в ответ на чью-то реплику о героизме черных легионеров мелодично рассмеялось. -- Каким же, однако, храбрым надо быть, чтобы лежащей ничком женщине сапогом голову проломить! Один из легионеров со звоном уронил сариссу. Зигмунд ударил обоими железными кулаками по ручкам кресла. -- Я запрещаю вам вести здесь шалтанистскую пропаганду! Луриэль вздрогнула -- Ах, простите, я вовсе не хочу идти против вас, мой светоносный повелитель. Лурия склонилась на бок и расплылась в очаровательной улыбке. У стоящего по правую руку Раймонда остекленели глаза, и с хрипловатым звуком отвалилась нижняя челюсть, но лицо Зигмунда осталось суровым и непроницаемым, как будто ничего не произошло. -- Мы не понимаем, что происходит, – воскликнул легионер, который из всей перепалки услышал только слова о лежащей ничком женщине, -- если бы мы хоть на миг опоздали, погибли бы тысячи людей. Почему когда отборные воины ёнгов, которые нам в подмётки не годятся и получают в десятки раз больше нас, взяли Искалнат, ими все восхищались, а у нас теперь хотят украсть победу?! -- И кто хочет украсть?! - в благородном негодовании резанул воздух кулаком Раймонд, - Как не стыдно нести здесь эту блевотину! Все знают о твоих неправдах, Луриэль. Все мы помним, как празднование весеннего солнцестояния, на котором ты вела богослужение, было сорвано, когда тысячи детей света скандировали «иди к чёрту»! По толпе пронеслось нездоровое оживление. Луриэль хотела что-то ответить. -- Довольно! – простер руку Зигмунд, – я прерываю этот спор. В этот момент к балкону подошел сам правитель ёнгов Имра-ёнг. Было видно, что он инопланетянин, но не по чертам лица и особенностям телосложения: в нем не было и тени той раздвоенности, что была присуща всем детям света. Он резко выделялся на фоне солдат в потных, покрытых грязью и вражеской кровью доспехах. Как хорошо быть нормальным человеком: не упиваться сумасшедшей музыкой, никого не топтать ногами. Покровительственно улыбаясь, величайший владыка вселенной говорил очень желанные слова о том, в чем ничего не понимал. Как доблестный рыцарь… никогда ещё герои комедии жизни так четко не делились на положительных и отрицательных: поборники добра, возглавляемые князем света, и дети Шалтаны, возглавляемые Верховским, который скрывается где-то на другой планете… вспомните былое величие Шалтаны, восход черной луны, посмотрите на эти осколки шалтанистской хоругви… Король активно размахивает мечом справедливости, наполнил мир справедливостью, ведёт страну железной рукой от победы к победе. Но в то же время, некоторые поступки короля мешают установлению нирваны на этой планете: во-первых: зачем было завоевывать Эльфиду, во-вторых: почему не стали хоронить захвативших Аурелию … По мере того как до Зигмунда доходило, что происходит, в его блеклых глазах загоралась такая ненависть, что когда Имра-ёнг поднял на него глаза, он вздрогнул как от разряда тока и отвернулся. -- Не зови нас в свою нирвану сын змеи! -- прошипел король, приподнимаясь на локтях, - «а тех, кто сочувствует детям Шалтаны я приглашаю к нам в Град света, мы вам так все отрежем, что по самое не могу. Приезжайте, у нас есть специалисты». Синий вечер. Пятна фонарей. Падает снег. Раймонд стоял, гордо выпрямившись и упершись кулаком в бок. Рядом с ним ещё два воина. Кто может с ним сразиться? Кто может бросить вызов стране, которой служат такие солдаты? Прохожие знают, что не сделали ничего плохого, но всё-таки сторонятся. -- Как, однако, хорошо всё получилось! – сказал Раймонд своим воинам, -- Жаль только, погибли те трое. -- Пятеро – поправил воин. -- Ну, три, пять, двадцать восемь – какая разница, в Эльфиде столько сейчас погибает за месяц, а при Амрите так и за неделю бы набралось. Они ловко придумали – если бы это произошло в Эльфиде, мы угробили бы всех, а потом устроили пышные похороны. Ну, впрочем, погибли, так погибли, Бог с ними, главное - не пострадал никто из рыцарей. Жаль только, что среди погибших один ёнг. Не хотелось бы ссориться с Имра-ёнгом. Чуть помолчав, Раймонд заговорил снова. Я спрашиваю вас: когда воинство света откроет глаза? Если мы не поймем, как надо обращаться с тёмными эльфами, они так и будут нас отстреливать. Это же звери, неужели не видно?!, - Раймонд говорил это с неожиданной открытостью и уверенностью, - выгнать из Града света всех эльфов, а за одно и Луриэль вместе с ними – это говорят бывшие пленники Аурелии, те кто на себе почувствовали, что такое темные эльфы. Пятьдесят лет назад дети Шалтаны могли потопить в крови восстание в Эльфиде и на долгие годы решить эту проблему, а теперь самое страшное, что могут получить эльфы от предводителя воинов света, это угроза их мочить в туалете. Надо вкатывать их в асфальт, надо… -- Милорд, послушайте! – прервала проходившая мимо седая эльфийка его излияния. -- Двое моих сыновей погибло в борьбе за свободу Эльфиды. Все вокруг меня живут в нищете. Почему вы не хотите нас понять?! За что вы уничтожаете весь наш народ?! Кто вы – люди, или послы духа смерти?! Эльфийка смолкла. В ответ последовало то, что, по-моему, меньше всего было бы уместно в такой ситуации: со скамьи поднялся рыцарь с благородным, открытым лицом, похожий на Илью-Муромца и со спокойной уверенностью поборника правды стал доказывать, что во всём, что происходит в Эльфиде виноваты сами эльфы, (потому что развязали обе войны), рассказывать, малоизвестные факты о том, как они издевались над пленными детьми света. В некотором отдалении сидела сестра лурия. Несколько эльфов её слушали. -- Все я не могла понять, почему дети света не считаются с потерями, -говорила лурия, -- ан вот услышала сказку, узнала, что все оттого, что добро должно победить: "Жили-были сестрица Аленушка и братец Иванушка. Аленушка была умная да работящая, а Иванушка был алкоголик. Сколько раз сестрица ему говорила "Не пей, Иванушка, козленочком станешь!" Но Иванушка не слушал и пил. Вот както раз купил он в ларьке водки паленой, выпил и чувствует - не может больше на двух ногах стоять, пришлось на четыре точки опуститься. А тут как раз подходят к нему волки позорные и говорят: "Ну что, козел, допился?" Дали ему по рогам, да так, что он откинул копыта. А сестрице Аленушке досталась его квартира. Потому что добро всегда побеждает". -- Постой, стерва, ересь тут про нас не разводи! – воскликнул подскочивший сзади Раймонд. -- Не трогайте её, милорд, -- сказал один из эльфов. Опытным взглядом человека, не раз выступавшего перед публикой, Раймонд почувствовал, что от него сейчас требуется не напористость. -- Рубаху, рубаху последнюю ради вас скину! Раймонд стянул с себя расшитый золотом и каменьями красный кафтан, обнажая мускулистый, волосатый торс, и бросил кафтан в толпу. Таким образом он израсходовал уже десять костюмов, но производимый морально-психологический эффект того стоил. -- Вы же говорили, что нас надо бить. Раймонд чуть не подскочил. -- Я?! Когда говорил?! Ну почему, почему вы не хотите нам верить! Почему вы верите нашим врагам! Раймонд ударился в слёзы. --Поймите, я в особенности… в особенности люблю всех вас, я готов до последней капли крови… до последней капли крови своих солдат защищать… защищать Эльфиду от её жителей. Седой эльф, весь мокрый от летящих во все стороны слёз рыцаря, смущённо улыбался, стараясь не очень запачкать дорогой кафтан, не понимая, в чем причина неожиданной перемены. Раймонд утирал расшитым золотом платком струи слёз и свисающие сопли, которые почти касались земли. На лицах слушателей появились слёзы умиления. -- Раймонд! – окликнул рыцаря надтреснутый голос Зигмунда. Оказавшись у своей палатки, Раймонд натянул принесенную расторопными пажами тунику и, быстро перебирая непропорционально выпирающему брюху тонкими ногами, поспешил обратно. С подозрительностью инквизитора он посмотрел на эльфов, прячась за телегой, и убедившись, что их слёзы не высохли с его уходом, вернулся к своей палатке. Зигмунд жестом приказал Раймонду следовать за собой. Широкими нервными шагами он вернулся в Аурелию, поднялся в зал, где проходила заключительная схватка. На сцене вместо Амриты, в черном плаще и с раскинутыми руками лежал Марцелий. Раймонду сейчас меньше всего хотелось гадать о причинах того, что произошло. Края губ и приподнятые руки рыцаря медленно опустились. Все осталось прежним: небо за окном, стены, стоящий рядом Зигмунд – но все это вдруг стало как будто другое. Он искал в себе что-то, что мог бы противопоставить своему горю, и не находил. Ему вдруг захотелось поделиться с Марцелием своим несчастьем. Случайно вспомнилось, что завтра предстоит суд над пленными, но Раймонд не почувствовал радости от этого. Вместо этого он почему-то подумал о тех, кто будет плакать об этих людей так же, как он сейчас плачет о Марцелие. Зигмунд стоял, запахнувшись в плащ, и остекленело глядел перед собой. Раймонд заметил, что по щеке друга стекает слеза, и удивился: еще в Эльфиде Зигмунд рассказывал ему, что человек, превращенный в сына Шалтаны, не может плакать. Темно-алая роза пульсировала алым огнем как костер, глядя на людей добрым усталым взглядом.
