© Вестник Военного университета. 2010. № 1 (21). С. 103 - 108.
Семенова Е.Ю.
ВЛИЯНИЕ РАССКАЗОВ И ПИСЕМ ФРОНТОВИКОВ
НА МИРОВОЗЗРЕНИЕ ГОРОДСКОГО НАСЕЛЕНИЯ ПОВОЛЖЬЯ
В ГОДЫ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ
События периода Первой мировой войны нашли отражение в мировоззрении населения России, и в частности городского населения поволжских губерний. Среди ряда факторов, определивших особенности отношения общества к
окружающей действительности, следует назвать и такой информационный ресурс, как письма с фронта и рассказы участников боевых действий.
Понимая, что сведения, сообщаемые фронтовиками, могут оказывать воздействие на мировоззрение общества в тылу, правительство предприняло меры,
нацеленные на предотвращение распространения среди населения нежелательной, сеющей панику и подрывающей авторитет власти информации. 22 июля
1914 г. было официально опубликовано «Временное положение о военной цензуре», в соответствии с которым на территории военных округов вводилась частичная военная цензура. При штабе округов открывались военно-цензурные комиссии (ВЦК), а в городах – военно-цензурные пункты (ВЦП). Военные цензоры
в городах выдвигались из состава служащих губернских жандармских управлений (ГЖУ) или штатских лиц, должны были проверять «все без исключения телеграммы и почтовую корреспонденцию», поступавшие в почтовые и телеграфные конторы [1, л. 110, 114, 117-а]. Послания, включавшие информацию, которая
могла вызвать «антиправительственный настрой», задерживались или подвергались купюрам путем вырезания или закрашивания части текста.
Письма, содержавшие сведения, содействующие уверенности российского
общества в победе, доходили до адресатов без помарок. Они способствовали
формированию патриотического настроя у городского населения. Так, председатель местной ВЦК Штаба Казанского военного округа, в состав которого входили территории поволжских (Астраханской, Саратовской, Симбирской, Самарской, Казанской) губерний, подполковник Прогнаевский в рапорте от 27 сентября 1914 г. отмечал, что среди просмотренных посланий больше писем «с хорошим настроением». В январе 1915 г., по его же данным, писем с фронта с «патриотическим подъемом и сознанием необходимости выполнить свой долг перед
Царем и Отечеством» насчитывалось 70% от всей просмотренной корреспонденции, а в январе 1916 г. – 33 %. Причем в 1916 г. отмечалось, что «не тыл подбадривает армию, а армия тыл» [2, л. 115; 11, л. 6]. В отчете о проверке писем из армии при Самарском ВЦП в ноябре 1916 г. цензор указывал, что, несмотря на наметившееся «в армии течение в пользу мира, в военной корреспонденции все же
приходится отметить довольно значительный процент писем высокопатриотического содержания. Среди наших серых героев есть люди, которые никак не могут
примириться с бесславным для России концом войны. Они считают матушку
Россию непобедимой» [3, л. 593].
Характеризуя настроения городского социума на протяжении военных лет,
представители ГЖУ отмечали проявление патриотических чувств, поддерживаемых письмами с фронта. Так, начальник Казанского ГЖУ докладывал в Департамент полиции о состоянии умов горожан в марте - апреле 1915 г.: «В обществе
держится вера, что… несмотря ни на что, враг будет сломлен. Такая вера поддерживается известиями из действующей армии, получаемыми по почте и через
приезжих с театра войны» [4, л. 2–7]. В феврале 1915 г. настроение горожан Самарской губернии характеризовалось как «единодушное» в желании «не кончать
войны пока не будет сломлен окончательно враг», а в ноябре отмечалась тенденция негативного отношения общества к уклоняющимся от призыва в армию, которых стали называть «изменниками», требовали отправить «этих лиц на театр
военных действий или подвергнуть серьезному наказанию» [5, л. 15; 6, л. 42-47].
Радовали общество известия об успехах российских войск. Так, по случаю
победы у Перемышля в марте 1915 г. на улицах ряда поволжских городов прошли шествия с песнями и гимнами, в феврале 1916 г. - патриотические манифестации горожан по случаю взятия российскими войсками Эрзерума [5, л. 22; 7, л.
46–47; 8, л. 48].
Чувство патриотизма у горожан поддерживали письма фронтовиков с выражением благодарности за проявленную заботу. Примером такой корреспонденции являются послания астраханской сестре милосердия С.А. Чистяковой от
военнослужащих 2-го лазарета 2-го женского клуба, в одном из которых от 25
июля 1915 г. говорилось: «Шлем Вам свой последний привет и желаем счастливо
оставаться. Я уезжаю туда, где на далекой окраине с врагами дерутся друзья и
многие там… умирают за Родину – Веру – Царя» [9, л. 1].
Однако информация, получаемая горожанами из армии, носила не только
позитивный контекст. Содержание писем и рассказов фронтовиков, накладыва-
ясь на неблагоприятные условия военной поры, и прежде всего - удорожание
жизни и неудачи на позициях, содействовало формированию у общества фобий и
негативного настроя в отношении сложившейся обстановки. Работа военных
цензоров должна была противодействовать распространению посланий, содержание которых могло вызвать у социума неудовлетворенность существующим
положением вещей, негатив в отношении государственной власти и желание
прекратить войну. Сам факт наличия таких писем констатируется цензорами на
протяжении всей войны. Причем не всю корреспонденцию удавалось перехватить и удалить из нее «крамольную» информацию, в том числе по причине отсутствия цензоров в ряде населенных пунктов, через которые она проходила.
Контролировать же общение военных с городскими жителями было сложно в
связи с их многочисленностью и невозможностью приставить к каждому сопровождающего.
Составляющими удручающей настроение информации являлись жалобы на
плохое обеспечение продовольствием, теплыми вещами, оружием, неподготовленность России к ведению войны. Так, уже в октябре 1914 г. в Самарском ГЖУ
стало известно о поступлении из действующей армии родственникам писем, содержащих сведения о плохом питании солдат на фронте [1, л. 308].
Характеризуя содержание посланий фронтовиков, перлюстрированных при
Самарском ВЦП в сентябре - октябре 1915 г., военный цензор приводил выдержки из писем, в которых говорилось, что в армии «дела очень плохие», «везде нас
бьют», «снарядов нет и винтовок тоже не хватает», он констатировал, что «наиболее острым и злободневным вопросом, о котором говорит чуть не вся очередная военная корреспонденция, является вопрос о беззащитном положении нашей
армии перед наступающим новым врагом – зимней кампанией и неизбежными
холодами», «к жалобам на недостаток в одежде и обуви присоединяются жалобы
и на голод», «на переутомление от войны и отсутствие отпусков на родину» [10,
л. 7 об.-22].
Председатель местной ВЦК Штаба Казанского военного округа в очередном отчете за сентябрь 1914 г. привел выдержку из письма: «Раненые говорят,
что во время боя они не видят ни одного начальника и поэтому их бьют, как
скот… У нас в войсках большое неудовольствие потому, что… нам дают только
всего лишь раз кушать, а за кашу деньги 2 коп. Наших бьют много, даже приходилось целыми корпусами, а полками – это ежедневно». Далее он сообщал, что и
в письмах офицеров указывается «на недисциплинированность запасных нижних
чинов, выходящих порою из повиновения начальству», «описываются происходившие иногда случаи паники» [2, л. 74]. Вот пример из перлюстрированного
письма офицера: «Скажу только одно, что три месяца назад солдаты ходили в
атаку, а теперь это дело происходит так: перед атакой вооружаешься – в одну руку револьвер, а в другую ногайку потолще и гонишь в атаку перед собой эту
трусливую банду… Вот тебе «настроение» [11, л. 80]. В заключение обзора указано: «Временами бывают такие письма с описанием разных моментов войны,
что даже на постороннего человека, просматривающего по обязанности письма,
производят самое гнетущее, удручающее впечатление» [2, л. 75].
В аналогичном отчете от января 1915 г. констатировалось, что жалобы на
что-либо (пищу, одежду, недостаток чего-либо) содержались в 15% проверенной
корреспонденции с фронта, порицание начальства в различной форме – в 2% писем [2, л. 115-122].
В рапорте от января 1916 г. о содержании писем с фронта говорилось:
«Пессимистические настроения авторов теперь встречаются значительно меньше, чем прежде, но они есть… Жалобы из действующей армии те же: в окопах
люди стоят по колено в грязи, плохо обуты, а еще хуже – масса разутых. Ежедневно много таких мучеников отправляются в госпитали… Люди гибнут от недосмотра начальства. Начальство все больше молодежь. Привезли хлеба, слава
богу, веселы и на душе спокойно, а частенько и хлеба не привозят» [12, л. 6–13].
В ноябре 1916 г. самарский цензор сообщал: «В числе сведений недозволенного характера особого внимания заслуживают сообщения о начавшихся
сильных волнениях среди войск на фронте, поведших на некоторых участках к
отказу солдат от наступления… о беспорядках из-за пищи…о слишком кратковременном и плохом обучении нижних чинов в запасных частях… В жалобах
отмечаются обычные сетования на отсутствие теплой одежды, обуви при наступающей зиме» [3, л. 593].
В ряде писем содержались открытые угрозы в адрес правительства, предсказания его краха в ближайшее время. Например, военной цензурой в декабре
1916 г. было проверено письмо, адресованное из действующей армии в г. Сызрань, автор которого в связи с бедами войны высказывал в адрес правительства
следующие угрозы: «Ну ничего, скоро, скоро придет день расплаты. И они будут
знать, раз взяли роль ответственную, то умей ей руководить». В другом письме с
фронта, полученном в г. Сызрани в феврале 1917 г., сообщалось о распростране-
нии среди военных «книжек», в которых «писано против Государя и правительства» [13, л. 5, 20].
Вызывая неуверенность в правительстве, сообщения с фронта содействовали формированию у городского населения Поволжья желания скорейшего окончания войны. Письма, в которых выражалась идея об установлении мира, с
1915 г. регулярно приходили из армии от родных и знакомых в поволжские города. Так, в рапорте председателя ВЦК при штабе КВО за январь 1915 г. указывалось, что пожелание скорого окончания войны констатируется в 23 % проверенных писем фронтовиков, а в рапорте от января 1916 г. – в 11 % писем, причем
в последнем случае отмечалось: «Просто о мире в письмах почти не говорится,
но при жалобах на что-либо зачастую заводится речь и о мире» [2, л. 115-122; 12,
л. 6-10]. Например, в ноябре 1916 г. было перлюстрировано письмо, направленное в Челябинск военнослужащим 3-й артиллерийской бригады П. Кузнецовым,
в котором автор сообщал: «Мы все солдаты только и живем надеждой на скорый
мир… как бы война ни кончилась для меня все равно, только бы скорее выйти из
этой помойной ямы… чувство патриотизма у меня совершенно отпало» [3, л.
641].
Помощник начальника Симбирского ГЖУ в Сызранском, Сенгилеевском и
Карсунском уездах в ноябре 1916 г. отмечал, что в одних местах у населения
проявляется желание продолжать войну, а в других - прекратить, поскольку она
идет уже три года безуспешно и Россия была к войне не готова [8, л. 245-252].
Начальник Астраханского ГЖУ указывал в рапорте в октябре 1916 г.: «Среди
жителей… губернии продолжает расти недовольство продолжающейся войной…
говорят, что эта война – истребление народа и что конца не предвидится войне...
Среди прибывших с фронта раненых солдат… имеются такие, которые подрывают веру в победу над врагом России» [14, л. 190]. Начальник Казанского ГЖУ
7 января 1917 г. писал в Департамент полиции о настроениях населения: «В городах ходят самые нелепые слухи на политические темы, касающиеся высоких
особ, и слышатся остроты вроде: «Положение хуже министерского»… Приехавший с фронта врач М.И. Лопатин… уверяет, что среди офицеров и чиновников
на фронте наблюдается страстное желание мира во что бы то ни стало» [15, л. 4].
Таким образом, пожелание мира констатировалось как выход из целого спектра
проблем, начиная от избавления конкретной личности от морального кризиса и
бытовой неустроенности и заканчивая сохранением престижа государства.
Сообщения с фронта стали одной из основ формирования у городского населения Поволжья распространенной в годы Первой мировой войны в ряде районов страны фобии - подозрительного отношения к представителям еврейского
народа. У городского населения Поволжья ее проявление в большей мере отмечалось в Самарской и Казанской губерниях. В письмах с фронта, приходивших в
поволжские города, указывалось на участие евреев в «шпионской деятельности»
и использование проблем снабжения в целях наживы, что содействовало формированию негативного образа «еврея - жида», готового на все ради собственного
интереса. Так, в рапорте председателя ВЦК при штабе КВО от сентября 1914 г.
читаем: «Нельзя пройти молчанием и того обстоятельства, что в весьма многих
письмах с войны авторы их упоминают о шпионстве евреев, так что это резко
бросается в глаза цензорам. Почти в каждом отчете цензора есть на то указание»
[2, л. 74-75].
18 июня 1915 г. самарский губернатор даже выпустил циркуляр о принятии
мер к «недопущению могущих возникнуть насильственных действий в отношении евреев на почве племенной вражды» [16, л. 95]. В октябре 1915 г. старший
военный цензор в г. Самаре, анализируя содержание посланий с фронта, отметил, что «военная корреспонденция позволяет по-прежнему констатировать всю
зловредность, всю «подлость» в отношении еврейского народа ко всему русскому… Тема одна - «жиды» скрывают продукты первой необходимости… и определенно указывается, что это сокрытие производится для передачи всех запасов
нашим врагам» [10, л. 12]. А в ноябре 1915 г., характеризуя настроения населения, начальник Самарского ГЖУ констатировал, что к евреям-беженцам, «местное население относится враждебно… считают их безусловно причастными к
вздорожанию предметов первой необходимости», «антисемитизм среди городского населения растет с каждым днем», в частности потому, что «по-прежнему
из армии идут жалобы на их (евреев) поведение» [6, л. 45-49]. Характеризуя
взгляды горожан в феврале – марте 1916 г., начальник Казанского ГЖУ отмечал:
«Большинство населения относится к евреям недоброжелательно, но яркого проявления в этом направлении не замечается» [17, л. 54–56]. Помощник начальника
Симбирского ГЖУ в Алатырском, Ардатовском и Курмышском уездах в феврале
1916 г. сообщал о враждебном отношении общества к евреям [8, л. 35-37]. В то
же время подобных настроений не замечалось в Нижегородской губернии [18,
с. 4].
Другим источником информации, который оказывал влияние на мировоззрение поволжского населения были рассказы лиц, побывавших на фронте. Присутствие фронтовиков в городах Поволжья было связано с лечением в лазаретах
и госпиталях, а также посещением родных во время краткосрочных отпусков, которые обычно предоставлялись после лечения военнослужащих. Влияние рассказов фронтовиков на мировоззрение городского социума Поволжья отмечается на
протяжении всего периода войны, о чем свидетельствуют данные губернских
жандармских управлений. Спектр формирующихся негативных эмоций у населения поволжских городов под их влиянием был разнообразен.
Так, в июне 1915 г. в Самаре были зафиксированы случаи распространения
среди горожан рядовым 169-го пехотного Моршанского полка И. Люкшиным
рассказов о жизни в армии. В них содержались сведения о лишениях, испытываемых военными на позициях, о неготовности России к войне, о «засилье» немцев в администрации, которое может привести к поражению в войне, о родственных отношениях российского и германского императоров, о ведении войны с целью «убивать народ, так как его очень много, а земли не хватает» [19, л. 580–580
об.].
Характеризуя настроения населения Казанской губернии в октябре 1915 г.,
начальник ГЖУ указал, что прибывающие «с театра войны увечные, больные и
раненые зачастую рассказывают небылицы», описывают пережитое «в мрачных
красках» [20, л. 32–48]. В донесении о настроениях населения Астраханской губернии в октябре 1916 г. сообщалось, что среди прибывших с фронта раненых
солдат ходят разные слухи, в частности «имеются такие, которые подрывают веру в победу над врагом России» [14, л. 190]. В рапорте, датированным апрелем
1917 г., уездный комиссар Нижегородской губернии констатировал, что настроение населения г. Арзамаса «несколько ухудшилось, вероятно, под влиянием разнообразных освещений момента прибывшими на побывку домой солдатами»
[21, л. 220-221].
Подобная информация вызывала критику правительства. Одно из направлений обвинений представителей власти составляли разговоры о целенаправленном вредительстве интересам страны со стороны руководителей немецкого происхождения. Так, в июне 1915 г. начальник Симбирского ГЖУ сообщал о распространившихся среди населения слухах, источником которых являлась армия,
о сдаче Перемышля по приказу главнокомандующего в связи с засильем немцев
в управлении, что привело к аресту 40 офицеров. При этом подчеркивалось, что
в г. Ардатове и г. Алатыре, где изначально появился слух, нет цензуры. Отмечалось, что рассказы о сдаче Перемышля распространяли на остановках эвакуируемые в Казань раненые военнослужащие [22, л. 104; 23, л. 34-35]. Летом - осенью 1915 г. в поволжских городах отмечались слухи о том, что немцы стоят во
главе управления, почему и наблюдается «всюду измена» [15, л. 11–18; 19,
л. 581; 22, л. 104, 132].
Другое направление «антиправительственной» агитации представляли рассказы о несостоятельности власти, не обеспечившей готовности к войне и не
справляющейся с проблемами, возникшими в ходе ее ведения. Так, в ноябре
1915 г. начальник Казанского ГЖУ сообщал, что прибывающие с фронта раненые и больные в разговорах «подчеркивают, что правительство не позаботилось
в свое время заготовить в достаточном количестве оружие», «почему и гибнет в
боях много народа напрасно» [20, л. 32-48]. В циркуляре Нижегородского губернатора начальникам полиции от 22 января 1916 г. указывалось, что в последнее
время «распространяются, в связи с войной, разные вздорные слухи, которые
волнуют народные массы, создают нежелательную атмосферу возбуждения и
вызывают недоверие к начальствующим лицам». Одним из источников распространения данной информации назывались рассказы и письма нижних чинов [24,
л. 45].
Следует отметить, что мобилизационные потребности вызывали необходимость размещения в городах запасных воинских частей, контролировать же соблюдение порядка военнослужащими и призывниками становилось с каждым
годом войны все сложнее. Негативно влияли на мировоззрение горожан Поволжских губерний бесчинства с участием фронтовиков и призванных на фронт, особенно участившиеся в 1917 г. Став составляющей городской среды, военные
вносили в нее ощущение беспокойства, нестабильности, хаоса.
В заключение отметим, что письма и рассказы фронтовиков, являясь одним
из факторов, оказывающих влияние на формирование мировоззрения городского
населения Поволжья в годы Первой мировой войны, укореняли в сознании социума наиболее позитивное проявление личности в отношении государства патриотизм, выражающийся в желании победы Отечества в текущей войне и
уверенности в ней, стремлении к содействию в ее достижении. Кроме того, они
содействовали формированию идей, которые следует определить как антигосударственные, разрушительные, - о несостоятельности и даже вредительстве правительства, необходимости его замены, прекращении войны, которую власть
считала нужно продолжать, разобщении нации, в составе которой имелись отдельные «зловредные» народы, наживавшиеся на горе других.
Следует обратить внимание на то, что правительство пыталось предотвратить распространение подрывающих авторитет государства сведений. Однако
даже при наличии цензуры и в отсутствие современных технологий передачи
информации ему это плохо удавалось. Значительную часть «новостей» от фронтовиков в форме корреспонденции цензура (в имперский период) не допустила
до восприятия городским населением тылового Поволжья. При этом ее основная
задача была выполнена частично, поскольку купюры в письмах вызывали негативные эмоции в отношении представителей власти. Механизма же, позволяющего ограничить распространение «живого» слова, сформировать не удалось вовсе, и оно активно подтачивало основы российской государственности.
* * *
1. ЦГАСО (Центральный Государственный архив Самарской области). Ф. 468. Оп. 1. Д. 1934.
2. НА РТ (Национальный архив Республики Татарстан). Ф. 1154. Оп. 1. Д. 2.
3. ЦГАСО. Ф. 468. Оп. 1. Д. 2226-а.
4. НА РТ. Ф. 199. Оп. 1. Д. 1022.
5. ЦГАСО. Ф. 468. Оп. 1. Д. 2047.
6. ЦГАСО. Ф. 468. Оп. 1. Д. 2127.
7. ГАУО (Государственный архив Ульяновской области). Ф. 76. Оп. 7. Д. 1422.
8. ГАУО. Ф. 855. Оп. 1. Д. 1325.
9. ГААО (Государственный архив Астраханской области). Ф. 1096. Оп. 1. Д. 21.
10. ЦГАСО. Ф. 468. Оп. 1. Д. 2132.
11.ЦГАСО. Ф. 468. Оп. 1. Д. 2052.
12. НА РТ. Ф. 199. Оп. 1. Д. 1133.
13. ГАУО. Ф. 855. Оп. 1. Д. 1388.
14.ГААО. Ф. 286. Оп. 2. Д. 459.
15. НА РТ. Ф. 199. Оп. 1. Д. 1163.
16. ЦГАСО. Ф. 466. Оп. 1. Д. 5.
17. НА РТ. Ф. 1. Оп. 5. Л. 1522.
18. Голос нижегородца. 1917. № 10.
19. ЦГАСО. Ф. 468. Оп. 1. Д. 2065-а.
20. НА РТ. Ф. 199. Оп. 1. Д. 1021.
21. ЦАНО (Центральный архив Нижегородской области). Ф. 1882. Оп. 1. Д. 25.
22. ГАУО. Ф. 76. Оп. 7. Д. 1422.
23. ГАУО. Ф. 855. Оп. 1. Д. 1279.
24. ЦАНО. Ф. 342. Оп. 4. Д. 438.